Девочка из легенды

— А я решила одна заниматься. Считаю, что и одна справлюсь.

Ира не видела выражения лица Таечки, потому что тут же повернулась и пошла в свою комнату. Через несколько секунд она услыхала из кухни веселый ее голос:

— А стаканы, тетя Даша, внутри лучше с солью мыть. Сначала мокрой соли насыпать, вычистить, а потом мыть.

В школе Ира сказала:

— Я отказалась от помощи Колышкиной, потому что мои родители имеют возможность нанять репетитора.

Ребята пожали плечами — конечно, репетитор знает больше, чем Таечка.

Через несколько дней мать, придя с работы, спросила:

— Почему это, Ирочка, твоя подружка к нам ходить перестала?

— Она мне вовсе не подруга, — стараясь быть спокойной, ответила Ира. — Я решила заниматься одна. Она у меня отнимает много времени.

Отец сухо отчеканил:

— Если отказалась от помощи друзей, занимайся сама.

Ира подсчитала: чтобы в четверти по геометрии у нее вышла четверка, ей нужно обязательно получить «четыре» или «пять». Теперь каждый вечер Ира сооружала возле настольной лампы баррикаду из книг (чтобы никто не заметил, что в ее комнате горит свет) и сидела до двух часов ночи. А на следующий день все вызубренные ночью, но так и оставшиеся непонятными теоремы бесследно исчезали из головы, которая по утрам становилась какой-то пустой, легкой и даже, казалось, немного звенела, если до нее дотрагивались.

Через три дня Ира снова получила тройку. А еще через несколько дней Валя Колосова, сидящая на первой парте рядом с Таечкой, сообщила всем после уроков, что Александра Дмитриевна поставила в журнале напротив фамилии Иры точку — значит, завтра вызовет. «Если опять тройка, то все пропало», — подумала Ира.

Баррикада из книг возле настольной лампы сегодня была вдвое выше, чем обычно: Ира собиралась заниматься всю ночь.

Она сидела над раскрытым учебником, плотно зажав ладонями уши, хотя в доме уже давно наступила ночная тишина. Только тихо шуршали по оконному стеклу тяжелые колючие снежинки, сметаемые с веток и с крыши дома ветром. Лунный свет зажег голубым светом на стеклах морозные узоры. Теоремы не запоминались.

Ира отодвинула учебник, откинулась на спинку стула и уставилась на зубчатый огонек лампы.

Года полтора назад Ира установила, что всех учеников седьмого «Б» можно, в соответствии с их качествами и достоинствами, расставить на ступеньках длинной лестницы (такой, как в школе — из серого с белыми крапинками камня). На самой верхней ступеньке стояла конечно, она — Ира. Потому что она будет знаменитой пианисткой. На следующей ступеньке стоял Коля Журавлев. Потому что он был комсоргом класса и лучшим спортсменом школы. Чуть пониже расположилась Леночка Дубина. Потому что она, по всеобщему признанию, была самой хорошенькой девочкой в классе. На следующей ступеньке Ира поставила Борю Климова. Потому что он был сыном известного в городе артиста и больше всех в классе нравился Ире. Затем шли Сережа Зайцев, Наташа Рубцова, Валя Колосова. А на последних ступеньках выстроились в ряд остальные — ничем не замечательные, незаметные — Катя Иванова, Игорь Бричиков, Маша Торчилкина, Таечка Колышкина.

А теперь Таечка сразу поднялась выше всех, даже выше Иры. Все в классе заговорили, зашумели, что у нее талант.

Ира оторвала глаза от лампы.

А есть ли у нее, у Иры, талант?.. Ведь об Ирином таланте, кроме той маминой знакомой семь лет назад, не говорил больше никто… А если это было сказано просто так, чтобы доставить маме приятное?..

Эти мысли заставили Иру похолодеть. Ира отогнала их от себя, но они вернулись снова и стали все настойчивее и настойчивее копошиться в мозгу. Наконец Ира не выдержала, уткнулась носом в раскрытый учебник и заплакала…

На уроке геометрии ее вызвали. Но тройки она не получила. Было глупо надеяться на тройку: она не смогла доказать даже теоремы, пройденной на прошлом уроке.

Александра Дмитриевна пожала плечами и поставила Ире двойку. Ребята смотрели на Иру с сочувствием и немного удивленно: «Что же твой репетитор-то?»

Сметая с крыш снежную пыль, дул колючий ветер.

Ира медленно брела по улице. Домой идти не хотелось.

Вот больше и не нужно сидеть ночами над учебником. Тройка в четверти обеспечена.

Ветер трепал расстегнутый воротник пальто, обжигал горло. На сердце было так тяжело, что хотелось лечь на снег, зарыться в него головой и лежать так.

На следующий день у Иры поднялась температура. Вызвали врача. Оказалось, ангина. «Вот и хорошо, — лениво подумала Ира. — Времени теперь будет много. Как следует возьмусь за геометрию. Может быть, до конца четверти еще успею исправить». Но заниматься не хотелось. Ира взяла с тумбочки у постели книгу, раскрыла ее и перевернула несколько страниц.

…«Я растерянно огляделся и увидел между камнями пожелтевший лопух, в который был завернут браунинг. «Выпрямляйся, барабанщик! — повторил мне тот же голос. — Выпрямляйся, пока не поздно. Встань и не гнись!» «Хорошо! Я сейчас, я сию минуточку», — виновато прошептал я. Но выпрямляться мне не хотелось. Мне здесь было хорошо за сырыми холодными камнями…»

Ира закрыла книгу и с головой закуталась в одеяло. Под одеялом было уютно и тепло. Выпрямляться не хотелось…

Тетя Даша распахнула дверь в ее комнату и сказала:

— Ириночка, к тебе.

Ира выскочила из-под одеяла, натянула на себя платье и смущенно засуетилась. Из-за спины тети Даши выглядывала Таечка.

Когда тетя Даша ушла, Таечка выложила на стол задачник, учебник и карандаш, села за стол и строгим тоном учительницы сказала:

— Приступим к занятиям.

Ира молча подошла к столу.

— Садись же, — рассердилась Таечка. — Ты мне свет загораживаешь.

Ира отодвинула задачник в сторону и тихо спросила:

— А почему ты все-таки не хочешь учиться в училище или в консерватории?

Таечка немного помолчала, потом ответила:

— Я в мамин цех пойду работать. Я ведь тебе уже говорила.

— А что в этом мамином цехе делают?

— Книги переплетают.

— А как?

— На машинах, известно как. А можно и без машин, руками. Я умею. Мама научила.

Таечка вынула из портфеля книгу в зеленом глянцевом переплете с красными уголочками.

— Вот. Сама переплела.

Она подержала книгу в руках и предложила:

— Хочешь, оставлю почитать.

— Оставь.

Ира раскрыла книгу и улыбнулась: «Судьба барабанщика».

Таечка задумчиво сказала:

— Я-то вообще подумаю, куда идти. Математиком тоже интересно — геометрию в школе преподавать. А у меня папа почтальоном работает. Тоже интересно…

— А тебе в консерватории все равно надо учиться. У тебя талант.

Таечка подняла на Иру глаза. Глаза у нее были светло-карие, большие и очень серьезные.

— Нет у меня никакого таланта, — сказала она тихо.

— Как же нет? Вот целое произведение написала.

— Ну, и что же? Написала и больше не буду.

— Почему?

— Скучно. По-моему, задачи по геометрии решать интереснее. А если скучно, то какой же это тогда талант…

Тогда Ира вдруг неожиданно для себя громко и вызывающе сказала:

— А у меня талант есть! — И так как Таечка молчала, Ира еще раз упрямо повторила: — А у меня есть.

Таечка по-прежнему молчала.

Тогда Ира заговорила быстро, со слезами в голосе, то и дело закусывая губы, чтобы не расплакаться.

— Если нет у тебя таланта, так и нечего было соваться… Меня из-за тебя не пропустили… На районный… А я каждый год на районном выступала… Я… я все равно пианисткой буду… Знаменитой! А ты занимайся своей геометрией, — и она швырнула Таечке задачник.

В этот день они не занимались. Таечка ушла.

После ее ухода Ира уронила руки на стол, голову на руки и горько заплакала.

Плакала она потому, что придется просить прощения у Таечки, без которой ей все-таки не справиться с геометрией. Плакала потому, что очень скучно играть на рояле, если тебе не хлопают. Плакала потому, что эта маленькая, такая незаметная девочка в больших подшитых желтой кожей валенках окончательно убедила ее в том, что нет у нее, у Иры, никакого таланта. Плакала еще и потому, что знаменитой пианисткой она, Ира Яковлева, не станет никогда, и нужно будет теперь выбирать для себя новую профессию…