Страница 169 из 176
— Нет, — вздохнул кто-то, — это дом Ингвэ. Дворец Финвэ — вот, пониже, из красных и белых кирпичей.
Они увидели, что на скамье у дерева сидит эльф-нолдо: очень серьёзный, высокий, с длинными, почти до земли каштановыми волнистыми волосами. В руках он держал покрытую воском деревянную табличку для письма и костяной стилус.
— Неужели вы действительно один из потомков Финвэ? — сказал незнакомец.
— Да, — ответил Эарендил, — я сын Итариллэ, дочери Турукано, а вы?..
— Ясно. Я Румиль, — пояснил тот. — Вы, видимо, уже слышали про то, что тут происходит? К сожалению, ваша матушка сейчас отбыла навестить свою бабушку Индис и не может ни на что повлиять. Лично я отказываюсь принимать участие в этом фарсе. Это, конечно, не моё дело, но я надеюсь, что Вы, как лицо заинтересованное, можете поговорить об этом с Владыкой Манвэ…
— Что же случилось, уважаемый Румиль? — спросила Эльвинг.
Румиль весь перекосился: как она поняла — из-за её ужасного синдаринского акцента.
— Коронация, — сказал Румиль, поджав губы. Он записал что-то ещё на табличке.
— Чья? Финарфина? Но ведь он уже давным-давно считается… — удивился Эарендил.
— Амариэ, — с ненавистью выдавил Румиль.
— Ага, местные нолдор решили, что с них хватит потомков Финвэ, — злорадно сказал кто-то у них над головами.
Из золотистой листвы дерева свесилась белокурая коса, и на землю спрыгнул — ну, или даже почти сошёл — очень высокий юный эльф.
— Дедушка! Дедушка Тингол! — всплеснула руками Эльвинг. — О Всеотец, я действительно в Валиноре!
Тингол крепко обнял Эльвинг, а потом помог спуститься Мелиан.
— Мой бывший друг Финарфин, — вздохнул Тингол, — бежал в Средиземье, чтобы избежать наказания за убийство и вряд ли вернётся. А его жена окончательно помешалась, и после всего, что она тут творила, нам с трудом удалось увезти её отсюда и доставить в сады Лориэна.
— Правда, я очень сомневаюсь, что Эстэ сможет даровать ей покой, — вставила Мелиан не без иронии. — Насколько я знаю, она с некоторых пор и сама не очень-то спокойно спит.
— В общем, нолдор согласны признать Финрода консортом Амариэ, когда он вернётся, но не более того, — пояснил Тингол.
Эарендил подумал, что Валар, наверное, как и Румиль, не в восторге от происходящего и только собирался спросить об этом Тингола, как перед ними предстала очень странная картина.
Почерневшая деревянная дверь дворца Финвэ распахнулась, и на пороге они увидели юную девушку в сером платье и чёрном плаще. В руках у неё был огромный, окованный серебром сундук. Эарендил видел такие в доме деда: с ними было удобно путешествовать (с таким сундуком его мать и отец покинули Гондолин), а добравшись до дома, несколько сундуков можно было поставить друг на друга — получалось что-то вроде комода.
Девушка спустилась по ступенькам, размахивая сундуком, как будто бы это был мешочек с парой яблок.
За ней из дома выбежал юноша — хрупкий, очень красивый, с огромной белоснежной косой.
— Дорогая, пожалуйста, давай поговорим! Так нельзя! Ты поступаешь неблагоразумно. Тебе следовало намного раньше сообщить мне о своих намерениях. Я мог бы… — Говорил он на старомодном квенья, в котором проглядывал какой-то странный акцент.
Девушка отмахнулась и пошла по площади, размахивая сундуком.
— Что подумают эльфы? — воскликнул юноша.
— Спроси у них, — пожала плечами девушка. — Может, наконец, поймёшь, что они о тебе думают.
— Но ты же не можешь просто так взять и всё оборвать! Мне будет очень одиноко, правда! Не делай этого! Ты всегда была моим лучшим другом! Столько веков! И вдруг у тебя появились секреты, ты вдруг стала отлучаться — и всё ради… ради…
— Не хочу больше слушать, извини, мне пора, — сказала девушка.
— Ты не можешь так уйти!
В руках у юноши вдруг из ниоткуда появился белоснежный жезл, увенчанный огромным сапфиром; Эарендил подумал, что не только дерево в Гондолине было похоже на дерево здесь, но и белый Посох Судьбы Тургона был почти таким же.
— Я не хочу! — сказал юноша.
Девушка выпустила сундук и он повис в воздухе там, где она отняла руку. Она подошла к юноше и вдруг бросила ему несколько фраз на незнакомом языке; у Эарендила и Эльвинг зашумело в ушах.
— Что?! Что?! — ответил он.
— Что слышал, — ответила она и исчезла вместе с сундуком.
Юноша обернулся и несколько растерянно поглядел на Эарендила и Эльвинг, которые стали свидетелями этой не слишком приятной для него сцены. Мелиан у них за спиной давилась смехом.
— Я рад вас приветствовать в Амане, — сказал он. — Любезный Эарендил, слава о твоих путешествиях дошла до вершин Таникветиля и достигла моих ушей. Говорят, что ты убил саму Унголианту, а это великий подвиг…
— Дальше ушей, видимо, ничего у него не идёт, — шепнула Мелиан на ушко Эльвинг, давясь от смеха.
— Манвэ Сулимо, ты не зря предупреждал меня о том, что айнур в браке не следует доверять, — серьёзно сказал Тингол. — Теперь, когда от тебя ушла жена, я в этом убедился.
— Как же так?! — сказала Эльвинг. — Как она могла… она даже забрала свои вещи… Как жестоко!
— У нас нет вещей! — воскликнул Манвэ вдруг срывающимся голосом подростка. — Нет у нас никаких вещей. У меня только это, — он раздражённо махнул своим жезлом. — Это вообще не её вещи! — Он повернулся и хотел было уйти, но, видимо, сдержаться всё-таки не смог и выпалил: — Это вещи короля Финголфина! Ему, дескать, не хватает лютни, коробки с шахматами и каких-то тарелок!
Эарендил и Эльвинг недоуменно переглянулись, глядя ему вслед. К кому же им теперь идти?
— А что она ему сказала? — спросила Эльвинг. — Бабушка Мелиан, вы знаете?
— Не вздумай им ничего рассказывать! — вскричал Румиль. — Их вообще не должно было здесь быть. Об этом не следует упоминать. Никогда!
Но конечно, потом, когда Амариэ пригласила их поужинать, Мелиан отозвала Эльвинг в сторону и всё рассказала. Эльвинг, конечно, обещала никому ничего не говорить, но рассказала всё Фингону (когда приехала поблагодарить его за то, что тот спас её от Келегорма). Фингон тоже обещал никому ничего не говорить, но не мог не рассказать об этом Тургону.
А Тургон опять поселился в Гондолине, который теперь был открыт для всех, и к нему часто приходили те, кто побывал в плену, пережил насилие, увечье и боль, потерю близких; те, кому было трудно вновь сойтись со вновь обретёнными родичами. Он находил для всех время, беседовал со всеми наедине и ему удавалось всех утешить и ободрить. И он часто вспоминал эту историю и повторял слова бывшей супруги Манвэ — разумеется, шёпотом и взяв с собеседника обещание никому ничего не говорить:
«Тебе говорят, что твой брат убил Деревья, которые давали свет в твоих владениях, убил одного из трёх подвластных тебе королей, украл его драгоценности из дома этого короля и убежал с ними. И почему-то после этого клятву отомстить дал не ты, а Феанор и Финголфин, преследовал твоего брата не ты, а Феанор и Финголфин, и вызвал твоего брата на поединок тоже не ты, а Финголфин. Так почему же с твоей женой должен спать ты, а не Финголфин?»
В этом месте Тургон вздыхал и говорил: «Вот так сказала сама Варда. Так что имейте в виду, что трусость, нерешительность и невнимание к потребностям спутника жизни могут разрушить любой брак!»
Тургон с вежливым интересом выслушал рассказы Эарендила о его плаваниях и полётах; особенно ему радостно было узнать, что Идриль и Туор благополучно добрались до Амана и встретились с Индис. Эарендил, правда, ещё не общался с дедом, будучи взрослым (когда Гондолин был разрушен, и Тургон попал в плен, ему было всего десять), и теперь некоторые реплики Тургона приводили его в недоумение. Так, в ответ на «И вот так я и убил Унголианту» он услышал не восторженное «ах» (которое он в детстве нередко слышал от дедушки по поводу своих мозаик или моделей повозок) и не «взрослую» похвалу с похлопыванием по плечу, а нечто странное:
— Бедное создание заслуживало лучшей участи, — вздохнул Тургон. — Надеюсь, теперь её дух счастлив в Пустоте.