Loving Longest 2

— Наш отец в последний миг призвал меня, дабы дать мне свет, который не от этого мира, который нельзя вместить ни в один камень, ни в одно дерево, ни в одну звезду! — так сказала она ему.

И Мелькор закричал, когда от удара изогнутого лезвия Ангуирэля его молот рассыпался в раскалённый прах.

И один удар серпа отсек его ноги.

Другой перерубил его стройный стан напополам.

Третий перерезал шею.

Меч горел невероятно ярким, неземным светом — ничто земное не выдержало бы такого жара — когда она пронзила им грудь своего брата, разрушая его земное тело.

Случилось всё это так быстро, что тело его не успело рассыпаться: он лёг к её ногам на каменные плиты, слегка свернувшись, будто засыпая.

Меч стал чернеть. Она опустилась на колени возле тела Мелькора, и Финголфин почувствовал, как стена воздуха под его пальцами стала подаваться — неужели он до крови стёр пальцы об воздух?! — возвращая тёплое небесное сияние над их головами.

Финголфин смотрел и вдруг осознал — врата в бесконечную пустоту сжимаются вокруг них обоих, вокруг Мелькора и её, стоящей около него на коленях, заботливо положив руку на лоб ему, словно спящему злому черноволосому подростку.

Финголфин сейчас только понял странные слова в одном из трактатов о Валар:

…дар Всеотца ей имеет две стороны, как и все его бескорыстные дары…

И он словно на мгновение вернулся в классную комнату в Тирионе; его рука тянулась к лежавшей под столом лютне, подарку отца, на которой ему так хотелось поиграть; он погладил гладкое, ароматное дерево и услышал голос Румиля:

«…и хотя некоторые Валар в силу своей божественной природы могут, если желают того, путешествовать с великой и внезапной скоростью по Вильне и нижнему воздуху, однако никому даже из Валар, и самому Мелькору — никому другому, кроме Манвэ и Варды и их слуг, не позволено продвинуться далее…»

Только Она — и Манвэ — могли, поднявшись над воздушным покровом, над Внешним Океаном в саму Пустоту, устранить из этого мира Мелькора.

И сейчас Она могла сделать это только вместе с Собой.

Финголфин почувствовал ветер на своём лице и руках; ветер пролетел по разрушенному полу с выломанными плитами, и бесцветный кусок Пустоты с Ней и Мелькором стал подниматься вверх.

— Нет! Нет!!! — закричал изо всех сил Финголфин и бросился к ним.

Нет, Она не может уйти, он, Финголфин не может Её отпустить!

— Дедушка! — заорал отброшенный им в сторону, ударившийся об колонну Маэглин, утирая кровь со лба. — Дедушка, в Пустоте же воздуха нет! Там никто из нас дышать не может! В воздухе же тепло! Там холоднее, чем… Дедушка! Ноло!

Она не поняла, откуда у обезумевшего от отчаяния Финголфина взялись силы проломить окружавшую их с Мелькором стену.

Маэглин мог только смотреть, как Элберет исчезла, унося с собой бездыханного Мелькора — и Финголфина.

P.S. На всякий случай: первый бета-ридер просил передать, что хотел увидеть ЭТОТ гендерсвитч (об этом сказано в аннотации к первой части), а не то, что вы подумали:))

Комментарий к Глава 48. Звёздная сталь ... “дар Всеотца ей имеет две стороны...” (Nonetheless this gift of Iluvatar to the Valar has its own peril, as have all his free gifts) – HoME, X, Myths Transformed: фраза эта прозвучала именно в контексте ухода в Эа Варды, которую Илуватар посылает туда после Манвэ и Мелькора.

...”хотя некоторые Валар в силу своей божественной природы...” (whereas certain of the Gods of their divine being might, an they wished, fare with a great sudde

====== Глава 49. Из бездны ======

Комментарий к Глава 49. Из бездны В первой половине этой главы есть неприятные моменты, и поклонникам Фингона её лучше читать с осторожностью. Зато это практически развязка истории :)

Thus, as «Morgoth», when Melkor was confronted by the existence of other inhabitants of Arda, with other wills and intelligences, he was enraged by the mere fact of their existence, and his only notion of dealing with them was by physical force, or the fear of it… Their physical «life», and incarnate form became increasingly to his mind the only thing that was worth considering!

J.R.R. Tolkien

Когда Мелькор — став «Морготом» — столкнулся с тем, что существуют другие обитатели Арды, со своей волей и умом, он был взбешён самим фактом их существования и единственным его представлением о том, как можно обращаться с ними, было прибегнуть к физической силе или к угрозе физической силы. Их физическое «существование» и воплощённая форма всё более и более становились для ума его единственным, что следовало принимать во внимание!

Дж.Р.Р. Толкин

— Я так боялся, что ты узнаешь… — прошептал Фингон. — Станешь меня презирать и ненавидеть. Думал, лучше тебе думать, что я погиб в бою.

— Я не смог бы, — повторил Маэдрос уже в который раз. — Никогда не смог бы. Ты мне расскажешь, что случилось?..

— Потом. Как-нибудь потом. Прости. Расскажу когда-нибудь. Я хотел бы забыть.

Конечно, он не мог забыть. Как по его лицу струилась кровь, как перестали слушаться пальцы, колени, как раздробленные рёбра охватили грудь болью. Над ним наклонился мрачный, высокий черноволосый юноша, вроде бы адан; он смотрел с каким-то болезненным любопытством; глаза у него горели нездоровым блеском — то ли пьян, то ли в пылу битвы совсем лишился рассудка. И Фингон вдруг увидел совсем другое лицо — знакомое, льдисто-белое, на него смотрели светящиеся зелёным глаза. Юноша преклонил колени; его никто не замечал, и тело Фингона, его побуревшие от крови и грязи доспехи скрылись под чёрным плащом Мелькора.

— Теперь я буду умней, Финдекано, — прошептал Мелькор. — Я не буду вывешивать тебя напоказ. Никто не будет знать, что ты у меня. Никто и никогда за тобой не придёт.

495 год П.Э., конец ноября

Майрону было очень любопытно, зачем Мелькор пригласил его спуститься в подземелье под своим троном. Как и Келегорм, он увидел балкон, увидел зал внизу, увидел скелет эльфа — и круглую крышку.

Крышка поднялась, отъехала в сторону, и из ямы выбралось нечто.

Майрону, в отличие от Келегорма несколькими часами раньше, потребовались лишь доли секунды, чтобы понять, что это. И поскольку он мог видеть структуру чужих тел, он понял, как это произошло.

Разбитое, изломанное тело Фингона бросили в эту яму и оставили. Он лежал, скорчившись, изогнувшись, как дитя во чреве матери. За месяцы и годы, проведённые там, его позвоночник, сломанные в десятке мест бедренные кости и голени застыли в чудовищную, отвратительную форму сплюснутого комка плоти, в котором вырисовывались искажённые очертания суставов.

Когда яму открыли, он смог выползти оттуда, цепляясь изуродованными, скрюченными узелками пальцев, опираясь на перегнутые запястья. Шея была странно перекошена, но лицо осталось прежним — прекрасным, белым, и бледным, как бумага.

— Это что вообще такое? — брезгливо спросил Майрон.

Мелькор продолжал посмеиваться, сжимая губы розовыми ногтями, чтобы не расхохотаться в голос.

— Это же так смешно, Майрон… Он же был таким красивым. Тебе тоже так казалось, да? А теперь он там ползает.

— И ты двадцать три года тратил свои силы на этот цирк? — поинтересовался Майрон. — И ведь ты же должен был поддерживать в нём жизнь. Он не выжил бы с такими повреждениями сам. Даже с моей помощью. — Он присмотрелся. — Как это только лицо сохранилось?

— Я его восстановил, — усмехнулся Мелькор. — А то так совсем неинтересно. Я должен видеть его лицо. И другие — тоже. Видишь скелет эльфа там, в углу? Это его близкий друг. Его звали Телеммайтэ, «Серебряная рука». Он вынес всё, что было приготовлено для него в плену, но когда увидел это, умер от ужаса и отвращения в тот же миг.

— Впечатляет. Кому ты ещё это показывал?