Loving Longest 2

— Но ведь… — начала Эстэ.

— Мы так и сделаем, сестра, — прошептала Ниэнна. — Мы принесём Варде его кости. Он должен перестать существовать.

— Я не могу, — Эстэ отшатнулась. Она попыталась затаиться в своём серебряном сонном сиянии, но чёрные облака отчаяния Ниэнны, давящие, требующие сочувствия, проникали в её душу, молнии её отчаяния кололи ей руки и сердце.

— Он всё равно убит наполовину, — сказала Ниэнна. — Он не хочет жить дальше. Ты заставишь его спать, я возьму его кости. Он перестанет существовать, и войдёт в Чертоги. Он поселится там, и Вефантур не умрёт. Разве ты хотела бы, чтобы твой супруг умер, Эстэ?!

Ей было нечего возразить.

— У меня с собой котлы, которые сделал Аулэ для того, чтобы поливать эти Деревья, — сказала Ниэнна. — Возьмём их с собой.

На западном берегу Амана Макар построил себе замок; жар его тела сплавил железо и зёрна песка. Поднялись стены, наполовину железные, наполовину стеклянные, где-то сверкавшие серебряной сталью, где-то с фиолетовыми и красными прожилками света.

Кружевные высокие врата были открыты; это была словно роща железных деревьев со стеклянными радужными плодами, странно отражавшими свет. Из одного из них яркий красный луч впился в лицо Эстэ, и она отвернулась. Эстэ вступила на прозрачную ступеньку, и вздрогнула.

— Что это, Фуи? Что это? Мы не исчезнем? Меня… мне… я чувствую себя так, как до сотворения Арды. Словно я не существую!

— Это время, — ответила Ниэнна. — Здесь нет времени. Это свойство нашего брата Макара. Он не такой, как мы все. Никто не должен владеть Временем в этом мире, Эстэ. И поэтому мы должны убить его.

Держась за руки, две девочки вошли в огромный зал. Две стены его были железными, две — стеклянными, с огромными волнами красного и фиолетового цвета. И посреди зала прекрасные создания, похожие на эльфов — высокие, с длинными чёрными, рыжими и золотыми волосами, облачённые в золотые и чёрные доспехи — рубили и убивали друг друга. Пол был выложен чёрными и молочно-белыми квадратами: это всё напоминало какую-то странную игру.

Прекрасный юноша с рыжими волосами, облачённый с головы до ног в серебряную кольчугу, вонзил меч в живот другому, черноволосому, обнажённому: он разрезал его и выдернул внутренности, заливая пол кровью.

Макар и Меассэ сидели на высоких тронах; Макар был в простых чёрных одеждах, и в руках его было длинное древко с крюком на конце; Меассэ была облачена в длинное алое платье, и на ней были золотые украшения, а в руках было копьё. Макар протянул свой крюк и потянул того, обнажённого, за вырванные из его тела кишки. Его враг заплакал, протягивая руки, умоляя, но не смея сойти со своего белого квадрата; Макар смеялся и тащил его к своему трону.

— Тебе их не жаль?.. — спросила шёпотом Эстэ.

— Это такие же айнур, как мы, — сказала Ниэнна. — Им… не очень больно. Если Макара не станет, они тут же вернутся в Пустоту: они не любят Времени. Они просто играют.

Ниэнна толкнула её в спину, и тут Макар заметил её.

— Ты хочешь сразиться?

Меассэ молча улыбнулась, взяла крюк брата и стряхнула с него печень, которая с влажным всхлипом упала на каменный пол. Она протянула крюк к Эстэ и ухватила её за косу.

— Вы устали. Я хочу спеть для вас, — сказала Эстэ.

И она начала петь и танцевать — ту песню, которой научил её Всеотец, песню очень простую, по которой Макар мог бы сразу узнать её, но он тут же начал засыпать. За её спиной стояла Ниэнна, и она подпевала ей, потому что своей песни у Ниэнны не было, и своими чёрными рукавами повторяла движения серых рукавов Эстэ.

И Макар заснул.

Время, которое остановил Макар в своём замке, рванулось вперёд волной, стирая железные стены в облака хрупкой ржавой пыли. Стекло рассыпалось зёрнышками песка, и вскоре вокруг были только берег и скалы. Прекрасные воины исчезли.

Призрак Меассэ рассыпался лёгким паром, украшения рухнули в прах, очерчивая формы несуществующего тела: высокую шею в золотом воротнике, тонкий стан в золотом поясе-цепочке, нежные руки в широких кольцах браслетов.

— Почему? Почему она исчезла? — прошептала Эстэ.

— Её же никогда не было, — сказала Ниэнна. — Разве ты не замечала? Он же просто её придумал. Он был тут совсем один. Он просто поддерживал иллюзию её существования. Я, конечно, это всегда видела.

— Как ты это увидела? — требовательно спросила Эстэ.

— Она не чувствовала боли и сожалений. Никаких. Так не бывает, — сказала Ниэнна. — Все, кто живёт в этом мире, чувствуют это. Даже Манвэ и Варда.

— Зачем же Макар делал это?! Это же требует огромных усилий! И она, и этот замок…

— Да, — кивнула Ниэнна. — Именно поэтому он всегда был так слаб. Эстэ, сделай так, чтобы он крепко спал. И помогай мне. Будешь делать то, что я говорю.

Макар спал; мягкие чёрные волосы рассыпались по бело-розовым камням; железные пластины и цепочки его панциря тоже истлели мгновенно.

Эстэ зависла над ним, поддерживая его сон.

В ладонях Ниэнны треснул овальный камень; острием одной из половинок он стал резать кожу на том месте, где под ушами начинался череп. Эстэ сливала в золотистый котёл Кулуллин ало-радужную кровь.

Крови становилось всё больше и больше; несколько прозрачных слезинок выкатилось из-под длинных, тонких ресниц Макара. Они дрожали, будто он собирался открыть глаза. Кость под ножом хрустнула; Ниэнна довёла разрез до конца, потащила голову за волосы чуть в сторону.

— Голова всё-таки может прирасти, — Эстэ покачала своей головой, проведя кончиком тонкого пальца по торчащим из шеи полупрозрачным позвонкам.

— Я выну их, — сказала Ниэнна. Она выкрутила шейный позвонок и отложила в сторону; потом, помогая себе лезвием-ножом, второй, третий, четвёртый. Они светились всё ярче, золотисто-белым светом, позвонки, которые поддерживали гордую шею их брата. Пальцы Ниэнны сияли золотой кровью. Её тонкие пальцы вытянули пятый позвонок, шестой; с треском она выдернула седьмой и слегка нажала на лишённую опоры шею.

— Теперь не к чему прирастать.

Она протянула Эстэ вторую половину острого камня; Эстэ кивнула и вскрыла свод груди; брови её сошлись от усилия; она вынула лучистую звезду, которая слегка подрагивала, будто дыша, в её пальцах.

Ниэнна чуть приподняла тело, и ярко-белая, радужная кровь, которая окружала сердце, полилась во второй котёл, Силиндрин, искрясь металлическим серебром.

— Она поверит? — спросила Ниэнна.

— Конечно, ведь это действительно его сердце, — ответила Эстэ.

Длинные, влажные ресницы вздрогнули, поднялись; глаза на отрубленной голове открылись, глядя в чёрное небо, в свод, смутно очерченный звёздной пылью.

— Не надо, — сказала Ниэнна.

Каменное лезвие вошло в череп Макара, вытащило и выбросило его глаз, который сразу потускнел и побелел, потом второй. Ниэнна погрузила оба глаза в серебряный сосуд, который теперь был полон почти до краёв. Из носа и губ Макара вылились небольшие остатки тёмной жидкости — и вдруг его лоб словно треснул; Эстэ отпрянула в сторону.

Ещё один глаз, такой же глубокий, тёмно-синий, смотрел на неё. Он, казалось, слегка светился каким-то голубоватым светом. Глаза Эстэ пронзила ослепляющая боль.

Эстэ услышала звенящий металлический звук — это Ниэнна выдернула глаз из глазницы. Изящные ручки Ниэнны коснулись лба Макара; они будто бы впитали голубое сияние его мозга, которое сочилось из пустых глазниц.

Теперь глаз потух, став таким же белёсым и перламутровым, как и два первых. Ниэнна опустила его в серебряный сосуд; глаз поплыл по серебряной крови.

На вид он был совсем как огромная жемчужина.

Эстэ припала к земле и прижала руки к своим глазам. Она не могла уже больше открыть их.

— Видишь, я говорила тебе, он не такой, как мы. Пойдём, — сказала Ниэнна. — Уже всё.

Но Эстэ не могла встать. Она не могла посмотреть на Ниэнну. Она не могла открыть глаза снова. Она спала, обнимая котёл Силиндрин.

Такой нашёл Эстэ её супруг Ирмо.