Страница 130 из 176
Нат ни словом не отозвался на то, что рассказали ему, ни разу не перебил Гватрена. После того, как он замолк, он тоже молчал, и, наконец, заговорил:
— Послушай, что я тебе скажу, сынок. Мне тебя не понять, потому что в моей жизни такого не было и не будет. Но мне кажется, что то, что ты делаешь — это слишком. Самое лучшее в этом — что ты всё-таки выжил, но стоило ли так уничтожать себя? Нет, не возражай мне. Ты ведь тоже живое существо, с разумом, с чувствами, и то, что ты сделал с собой — это преступление и перед тобой самим.
— Теперь уже ничего не изменишь. Кроме меня, никто… — начал Гватрен.
— Да ладно — никто, — Натрон неожиданно улыбнулся. — Сдаётся мне, кое-кому очень даже не всё равно.
— Нат… — сказал Гватрен. — Ты уходи отсюда. Я всё возьму на себя. Уходи и не возвращайся. Теперь тебе есть, куда уходить. У меня никогда уже не будет дома, и меня никто не ждёт.
Нат встал и крепко обнял его.
— Я знаю, что ты ошибаешься. И я хочу, чтобы ты ошибался. Прости меня за всё дурное, что я сделал в твоём присутствии. Я хочу остаться твоим другом, Гватрен. Боюсь, я всегда буду тебя так называть.
— Уходи, — повторил Гватрен. — Хотя мне будет тебя не хватать.
— Майрону тоже будет меня не хватать, — Нат рассмеялся. — Бедное дитя, наш Майрон, — даже не умеет шить платья для своих кукол!
Тилион сошёл в подземелье вслед за Майроном. Его ноги почти не касались ступеней; он шёл легко и на стены ложились странные отблески серебряного сияния, которое исходило от него; здесь оно было особенно заметным и ярким. Факелы не переставали гореть, но вместо раскалённых искр над огнём как будто кружились снежные кристаллы.
Майрон распахнул перед ним свою мастерскую. Он собрал все обломки Светильника, на которых были надписи: на тёмной плите змеились светящиеся зелёно-голубые завитки знаков. Два или три куска, для которых он не нашёл места, лежали рядом, на полу. Тилион подошёл; он подвинул куски и один из них осторожно приложил к верхней части плиты.
— Это отсюда, — сказал он.
— Ты можешь мне это прочесть?
— Да, — ответил Тилион. Он стал, передвигая пальцами по строкам, выговаривать валаринские слова:
это был несчастный случай
я ходила туда-сюда
в это время айулэназ делал всякие вещи
с землёй
взял-поднял землю до самых корней
именуемую арвалин
сверху вниз
она перевернулась-опрокинулась
наш брат рамандор оказался под этой землёй
совсем-совсем
не нашёлся
свет погас-рассеялся
от рамандора обычно много света исходило
решили эти светильники поставить, чтобы в темноте не оставаться
я это всё знаками записать решила
чтобы до конца этого мира, обиталища-нам-назначенного, aþāraphelūn*
правда здесь оставалась
это был несчастный случай
я вайсура
— На это стоило посмотреть, — сказал Майрон. — Я тех дней уже не застал. Стало быть, мой бывший учитель Аулэ случайно перевернул целый континент и совершенно случайно обрушил его на Макара, и этого даже тело одного из Валар вынести не смогло. Ошибочка вышла. Варда решила всё это записать. И после этого им пришлось поставить злополучные светильники, ибо света, который в те дни, Дни Сияния, Lomendánar, был рассеян в воздухе, им уже не хватало.
— Да, — согласился Тилион. — Я помню это. Тогда свет Всеотца ещё исходил от нас, и ярче всего — от Рамандора — то есть Макара — и его сестры, хотя и жестоким был порою этот свет.
— Куда же делась его сестра? — спросил Майрон.
— Она пропала вместе с ним, Майрон, — сказал Тилион. — Я не видел того, о чём здесь написано, ибо я был тогда далеко на севере. Я не то, чтобы был в свите Мелькора, но мне нравились лёд, красные скалы и те прозрачные твари, что обитали в глубокой холодной воде, похожие на цветы и листья пальм.
Майрон вдруг резко обернулся к нему и схватил его за волосы; он прижал Тилиона к стене. Тот яростно ударил его; силы этого удара хватило бы, чтобы обрушить стены Химринга, но Майрон не шевельнулся.
— Пусти меня, Майрон! Прошу! Я часто хожу один, но ведь… если ты убьёшь меня, Манвэ узнает об этом. Они…
— Где она, Илинсор? Что они с ней сделали? Что они сделали с Меассэ?
— Она была с ним, Майрон! Она всё время была с ним! Наверное, они оба… исчезли. Отпусти меня!
Они оба рухнули на пол.
— Ты можешь остаться тут навечно. Обломки Светильников не пропускают ничего, ни звука, ни ударов! — прошипел Майрон. Его волосы, теперь уже не рыжие, а ало-раскалённые, душили Тилиона, как будто бы он оказался в огненной клетке. — Твой Манвэ ничего мне не сделает, если не сделал до сих пор! Он ничего не может! Почему тут про неё нет ни слова? Если они тоже убили её, то почему про неё нет ни слова?!
Яркое пламя окутало Тилиона и из его глаз полились сверкающие слёзы.
— Майрон… Умоляю тебя, отпусти. Клянусь, что сделаю всё, что ты захочешь. Я найду того, кто убил её.
— Найдёшь? Как? — жёстко спросил Майрон.
Он наконец, отпустил Тилиона; тот встал, потряс головой; слёзы рассеялись кругом снежным вихрем; его серо-серебристые одежды лучились холодом.
— Я действительно сделаю всё, чего ты потребуешь, — наконец, ответил он, — но мне нужно знать, в чём дело. Я полагаю, ты вряд ли скажешь, зачем тебе всё это нужно, но если я действительно буду задавать вопросы в Валиноре кому-то из майар или даже Валар, я должен знать, что именно известно тебе и в чём и кого ты подозреваешь.
— Хорошо, — Майрон сел за стол. Его волосы и лицо потускнели, жар утих, но всё-таки, когда он коснулся стола, на нём осталось чёрное пятно. — Что тебе об этом известно?
Тилион провёл пальцами по голубым знакам. Из его пальцев лучилась цветочная белизна, но знаки были ярче: нежный бирюзовый свет проходил сквозь руки Тилиона, туманно высвечивая его полупрозрачные кости.
— Она… Варда… записала это своей кровью, — прошептал он. — Вот в чём дело. Это сияние её крови.
— А тебе известно, что оболочка Сильмариллов сделана из костей айнур, которые Феанор нашёл в Амане?
Тилион долго молчал, потом сказал:
— Так вот в чём дело. — Тилион сел за стол рядом с Майроном. — Знаешь ли, Мелькор всегда очень хотел завладеть кем-то из своих собратьев, пронзить и разъединить душу и оболочку того, кто был равен ему, полностью покорить этого другого; затуманить его разум. Я бы подумал, что сам Мелькор сделал Сильмариллы, если бы не знал, что это невозможно. Но ты лучше меня знаешь, что в теле айнур заключено больше от их души, чем в телах людей и эльфов. Чужие кости должны сводить его с ума. Даже если их обладатель умер своей смертью. А ведь это возможно, Майрон: я слышал от кого-то из служителей Валар, что в тот раз Макар всё-таки не погиб, и оба они, и Макар, и Меассэ, какое-то время обитали на севере Амана. Но они оба стали слабее после своей первой гибели, и, наконец, совсем истаяли, а дворец обратился в прах.
— Я не верю, что Макар и Меассэ просто исчезли, особенно учитывая обстоятельства, — сказал Майрон. — От кого именно ты слышал, что их видели живыми в Амане?
— Я думаю, от Олорина, помощника Ниэнны, — сказал Тилион.
— Значит, это Ниэнна их видела там? — сказал Майрон. — Опять Ниэнна! И почему Ниэнна перестала быть супругой Намо? Ведь раньше это было именно так.
— Я не знаю. И никто не знает, — ответил Тилион. — Это произошло перед переселением эльфов в Аман. И определённо до того, как в Чертоги ушла душа Мириэль.
— Более того, этого не знает и Мелькор, — криво усмехнулся Майрон. — А ведь Ниэнна вроде бы считается его сестрой. Он действительно этого не знает.
— Я могу навестить её, но сомневаюсь, что она мне что-то расскажет, — развёл руками Тилион.
— Вот что, Илинсор. Мой помощник предположил, что их убили во сне или, по крайней мере, навели на кого-то из них беспамятство. Если…
— Я понял, — кивнул Тилион. — Лучше всего это получается у тебя и Мелькора. Насчёт Мелькора ты знаешь лучше, но если их не убивал ни ты, не Мелькор, то разговаривать об этом надо с Ирмо или с Эстэ. Моё появление в садах Лориэна никого не удивит. А мне давно хочется узнать у Эстэ, почему она так долго спит.