Страница 9 из 16
Председатель горсовета Члеников, промахиваясь дрожащим пальцем, звонил в воинскую часть.
— Кто это? Снегирев? Ты-то мне и нужен. Пришли батальон, черте-что в городе происходит.
— Не могу, — сказал Снегирев, — в баню идем.
— Какая к черту баня?! Бунтуют у меня!
— Ну и что? — злорадно сказал Снегирев. — Помнишь, я машину тесу у тебя просил, ты мне что сказал? А?
— Снегирев! Я жаловаться буду! Я до обкома партии дойду! Нет у меня тесу!
— А у меня солдаты тоже люди.
— Снегирев, пойми, нет у меня теса, нет! Н у, ладно, дам я тебе два кубометра!
С треском вылетела дверь в кабинете и сшибла Членикова на пол.
Из окон исполкома полетели стулья и пишущие машинки. Вслед за ними, вздымая снежную пыль, попадали депутаты трудящихся. В пробежавших по переулку товарищах в одном нижнем белье с восторгом признали начальника милиции и первого секретаря горкома.
Рассеяв власть, жители бросились к магазинам. Ваня и Аркаша хохотали, любуясь упразднением порядка: стихия была друзьям по сердцу.
И вдруг толпу, мчавшую мимо похитителя головы, повело, и она замерла, уставившись на Ваню и Аркашу.
Оба смутились.
Город смотрел и видел бессмертные дорогие черты того, кто поднял Россию на дыбы.
— Он! — истерически закричала учительница начальных классов.— И щека перевязана, чтобы не схватили ищейки!
Буря оваций грянула на площади перед сельпо. Раздались крики: «Ильич с нами!».
— Аркаша, пора уходить.
— Затопчут, Вань. Речь скажи для виду.
Ваня залез на пивную бочку. Говорить речи ему часто не приходилось, всего дважды в качестве последнего слова.
— Товарищи! — загремел его могучий голос. — Да, я воскрес. Пора навести порядок…
(«Картавь, картавь, Ванька, затопчут!» — шипел Аркаша).
…И мы наведем погядок. Наш габочий погядок. К чегту милицию и пгокугатугу! Долой следственные ог'ганы! Мы можем жить без надсмотгщиков. И будем жить без них, дагмоедов.
— А вытрезвиловки закроем, Владимир Ильич?
— Сегодня же!
— А водка точно дешевле будет?
— 50 копеек бутылка.
— Ура-а-а! — гремела площадь, спугивая галок и голубей.
Так в резолюции, составленной Аркашей, и записали.
К вечеру на ногах никто не стоял. Воспользовавшись новым положением дел, Ваня и Аркаша (теперь комиссар по иностранным делам) проникли в сберкассу и вышли с чемоданом купюр.
Неделю торжествовали. Ваня подписал множество декретов, один другого вольготнее. Трое местных интеллигентов подсунули декрет о свободе печати. Чмотанов подмахнул. «Голоколамская правда» вышла с новым названием «Ленинская правда», с огромным объявлением «Ильич с нами!» и большим портретом Вани Чмотанова.
Съели месячный запас продуктов. На Ваню все тяжелее ложилось бремя неограниченной власти. Робкие, постучались к нему первые ходоки.
— Тово, Володимер Ильич, распорядились бы, чтоб пища была. Бедствуем мы немного. Хлеб сырой, консервы… Нельзя ли насчет картофелю.
Ваня открыл партраспределитель[31] и кормил город еще неделю. Кончились табак и водка. Скрыто начало зреть народное возмущение.
Тяжелый бой измотал Слепцова и Глухих. Генералы, равные по выучке, количеству правительственных наград и броневой мощи, не могли одолеть друг друга. В дивизиях нашлись герои, бросавшиеся под танки противника с гранатой.
Лес горел. Местное население ушло в партизаны. Кремль молчал. Генералы бросили в бой последние резервы.
Горечь и раздражение накапливались в Ванином сердце.
— Побеспокоил прах-то, вот он меня и бередит, — думал Чмотанов. — Кто же это мог быть? Раз с дырочкой — значит, не Ленин, Дзержинский[32] бы этого не допустил… Неизвестный вождь?
Остатки праха Ваня сунул в кожаный чемоданчик и, перехитрив охрану, ушел из дому огородами.
Чемоданчик жег, оттягивал руку. Ваня вышел на торговую площадь.
Ларьки, лабазы… Двое шагнули навстречу — в дрожащих руках зажав смятые рублевки, глаза смотрели бессмысленно:
— Третьим будешь?
«Не узнают…» — с облегчением подумал Ваня и кивнул.
Пили из горлышка, нюхали корочку, отплевывались. Собутыльники ожили и повеселели.
— Халтуришь? — осклабился один, тыча пальцем в чемодан.
— Раскрой, посмотрим, — гаркнул третий, протягивая ручищу.
— Идите вы к..! — Ваня подхватил чемоданчик и зашагал по незнакомой улице. Двое тащились сзади, грозились, улюлюкали.
Ваня сворачивал за углы, торопился и незаметно оказался в поле. Суковатые телеграфные столбы тянулись под гору, гудели провода. Двое позади спотыкались и наконец завязли. По твердому насту Ваня выбрался на косогор.
Дальше Ваня помнил все очень смутно.
Он побывал в одной деревне, в другой. Оглядывался — сзади все время кто-то шел — и Чмотанов устремлялся дальше. Во рту горело.
«Самогон пили, не водку, — тупо подумал Ваня. — Жулье».
Вечерело, когда он обнаружил, что сидит на смерзшейся горке земли. Вокруг вкривь и вкось стояли деревянные кресты. У ног его была неглубокая яма с потухшими головешками. На дне ржавая лопата. Ваня шагнул в могилу и начал копать. Поначалу ему казалось, что надо выкопать клад. Потом Ваня осознал, что он сидит на краю, держа в руках столичную свою добычу.
— Бедный, бедный! — причитал Чмотанов. Он встал на колени, из угла могилы выкатился еще череп другой, третий…
— И в каждом — дырочка… — коснеющим языком констатировал Чмотанов, рассматривая черепа.
Столичный прах затерялся среди прочих.
Над всеми ними Ваня насыпал маленький холмик.
Затем он шел, сшибая кресты и размахивая руками. У горизонта стыла бледная вечерняя заря.
…Чмотанов очнулся в избушке, освещенной пятнадцатисвечовой лампочкой. Ветхий лысый дед в латаной жилетке стоял у самодельной книжной полки. Пятьдесят пять томов[33] в одинаковых темно-синих переплетах и несколько рваных брошюрок с буквой ять в заголовках составляли неожиданную в такой глуши библиотеку.
— Возгащение блудного сына, — картавил старичок, стягивая с Чмотанова заляпанное грязью пальто. — Прошу, батенька, садитесь. Сейчас будем пить чай! А вы, действительно, случайно не… в некотогом годе не годственник мне? Внешнее сходство есть, и довольно большое…
Чмотанов таращил глаза, силился понять: «Картавит, отроду лет сто».
Дед возился у электроплитки, сердился:
— Опять пегегогела! Ну, ничего, мы это починим. Но каковы кгохобогы: столько тугбин постгоено, и до сих пог зне'гия — четыге копейки киловатт[34].
Никакой пенсии не хватает. И опять выход один — нелегальное положение.
Дед ловко вставил проволочку в счетчик, тот перестал крутиться, а плитка занялась малиновым огнем.
Пили чай. Дед толковал о дружке своем Сашке, который живет в Америке[35], и, как и раньше, ни черта не понимает в мировой политике.
— Сто лет пгожил, а ума не нажил. Так и не понял, за что его из России выпегли.
«На что намекает?» — недоумевал Ваня и осторожно спросил:
— А ты, дедок, чем занимаешься?
— Бегегу кладбище, это меня устгаивает. Пенсия полностью плюс загплата. Летом подгабатываю, стогожу сено на лугу. Дело это мне знакомо издавна… Вы скажете — есть дела и поважнее. Лет пятьдесят назад я бы с вами согласился, а сейчас, батенька, увольте. Вы пейте чай, не то остынет. Так вот, заботы были немалые, здоговьишко пошатнулось, суете вокгуг, доктога заде'гали, а я их стгасть не люблю. В России меня в сегда тянет уйти в подполье. И я в одно пгекгасное утго ушел из дому. Совсем как г'аф Толстой[36] со своими гисовыми котлетками.
31
Система магазинов, предназначенных только для членов правящей в СССР коммунистической партии, занимавших какие-либо ответственные посты и, в зависимости от своего статуса во властной иерархии, разделённых на различные категории по уровню предоставления привилегий. Во времена тотального продовольственного дефицита, начавшегося в СССР с разорением и уничтожением крестьянства в конце 1920-х годов и вплоть до самого его конца в 1991 году, партраспределители предоставляли прикреплённым к ним коммунистическим функционерам большой выбор продовольственных товаров, отсутствующих в свободной продаже: икру, ценные породы рыбы, колбасу твёрдого копчения, элитный алкоголь и т. п. по демпинговым ценам. Коммунисты, имевшие право пользоваться партраспределителями, вызывали острую зависть у коммунистов, такой возможности лишённых, и ненависть у простых советских людей.
32
Феликс Дзержинский (1877-1926) — большевик, ближайший приспешник Ленина по организации Октябрьского переворота 1917 г. В декабре 1917 г. под его руководством началось создание советской тайной политической полиции — первоначально под названием Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем н а транспорте ( ВЧК). С тал первым главой этой организации и оставался им на протяжении всего периода Гражданской войны в России (1918-1922) и далее, когда в 1922 г. она была переименована в Главное политическое управление (ГПУ) РСФСР. Несёт персональную ответственность за гибель сотен тысяч граждан России, ставших жертвами развязанного большевиками под руководством Ленина «красного террора». По ряду свидетельств, на протяжении длительного времени являлся наркоманом-кокаинистом. Внезапно умер 20 июля 1926 г. в Москве. Согласно официальной советской версии, смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности в результате хронического переутомления на работе; согласно версии неофициальной — отравлен по приказу Сталина, стремившегося установить полный контроль над тайной полицией и сомневавшегося в лояльности Дзержинского.
33
Имеется в виду Полное Собрание сочинений Владимира Ульянова-Ленина в 55 томах (М.: Госполитиздат, 1958-1971). Это 6-е по счёту издание (тёмно- синие переплёты с рельефным изображением головы Ленина и золотым тиснением) до настоящего времени считается наиболее полным, хотя фактически таковым не является, поскольку не может претендовать ни на объективность, ни на академичность, ни тем более на полноту. Многие из включённых в него текстов были цензурированы, а множество других и вовсе не включены. Ныне известно о существовании более 3000 различных документов, написанных или продиктованных Лениным, которые никогда не были обнародованы, поскольку их опубликование могло нанести образу «самого человечного человека на Земле» непоправимый ущерб.
34
В описываемый период (рубеж 1960-1970-х годов) стоимость одного киловатта электроэнергии для населения СССР составляла 4 копейки, то есть была почти дармовой. При отсутствии явной инфляции и при среднемесячной зарплате советского инженера в 120-130 рублей расходы среднестатистической городской семьи из трех-четырех человек на оплату электричества не превышала 5-6 рублей в месяц. Однако в провинции, где люди жили в состоянии перманентной нищеты, они были вынуждены экономить на всём, считая каждую копейку.
35
Имеется в виду Александр Федорович Керенский (1881-1970) — российский политик и общественный деятель, в 1917 г. — министр юстиции и военный и морской министр, затем — глава (министр-председатель) Временного правительства 2-го формирования. Родился в Симбирске, где его отец Фёдор Керенский был директором мужской гимназии, которую в 1887 г. окончил с золотой медалью Владимир Ульянов — будущий Ленин. Семьи Керенских и Ульяновых связывали тесные дружеские отношения, отец Александра всячески покровительствовал среднему сыну своего друга и сослуживца Ильи Ульянова, несмотря на то, что его старший сын был казнён по обвинению в подготовке покушения на императора Александра III Миротворца. В предвоенные годы Керенский работал адвокатом, был избран депутатом Государственной думы IV созыва. Стремительно выдвинулся в дни Февральской революции 1917 г. Безуспешно пытался противостоять большевистской экспансии, направленной на нелегитимный захват власти; после Октябрьского переворота бежал из Петрограда, а в 1918 г. и из России. Жил в Англии, во Франции, с 1940 г. — в США. В июне 1970 г., в возрасте 89 лет, покончил жизнь самоубийством, отказавшись от принятия пищи и лечения хронических заболеваний. К моменту написания Н. Боковым и Б. Петровым «Смуты Новейшего времени…» Керенский оставался единственным из упомянутых в повести еще живущим историческим деятелем начального периода коммунистической эпохи.
36
Лев Николаевич Толстой (1828-1910) — знаменитый русский писатель, автор эпопеи «Война и мир». Под конец жизни в результате ожесточённого семейного конфликта с супругой Софьей ушёл из дома в Ясной Поляне под Тулой, намереваясь отправиться в странствование по России. Путешествие оказалось непродолжительным: следуя поездом из Козельска в Ростов-на-Дону, 82-летний писатель тяжело заболел, был вынужден сойти с поезда на станции Астапово, слёг и через неделю скончался.