Страница 55 из 74
Двигаться внутри нее туда-сюда было удивительно приятно — таких ощущений он не испытывал еще ни разу в жизни. Тело ее при этом все ходило ходуном — бедра двигались ему навстречу, грудь вздымалась с каждым вздохом, временами сквозь стиснутые зубы прорывался стон. Максим вдруг поймал себя на мысли, что любуется всем этим. Она казалась ему сейчас восхитительно красивой, почти родной… И все красивее и роднее — что за дикое нарастание внутри… Сейчас он лопнет и разлетится на мелкие кусочки…
И в ту же секунду Максим почувствовал сказочное облегчение, которое быстро сменила усталость. Он откинулся на подушку и тыльной стороной ладони вытер со лба пот. Впечатление было такое, будто его ударили по голове кувалдой…
— Не спать! — послышалась над ухом очередная команда.
«Господи, куда я попал…» — ошалело подумал Максим.
— Кто тебя научил так разговаривать? — спросил он, не открывая глаз. Язык его еле ворочался.
— Ну ладно, извини… — неожиданно кротко пролепетала Марина. — Это… это просто у меня имидж такой.
— На время общения со мной советую сменить.
— Слушаюсь, о, мессир! — Марина нежно боднула его головой в плечо. — А шалить можно?
— Шалить? Немножко можно, — подумав, разрешил Максим.
Некоторое время они лежали молча, а потом Максим спросил:
— Каким образом мы здесь оказались? Это что — твоя комната?
— He-а. Подруга ключ оставила.
— И меня сюда вчера принесли?
— Почему это принесли? Сам пришел, как миленький.
— Сам?!
— А что тебя так удивляет?
— Просто я ни черта не помню. Ни как шел, ни как раздевался, ни как ложился в кровать…
— И даже как трахался, не помнишь? — без всякого смущения спросила Марина.
— Нет… А что — мы еще и вчера?
— Угу. И даже не один раз. Ты трахался просто как тигр. И вообще, должна сказать тебе — ты просто феноменально красив. Такое тело… Такие глазищи… Просто сказка…
— Господи! Господи! — Максим сел на кровати и схватился за голову. — Как же это я ничего не помню?
Марина проворно поднялась и, гибко покачивая широким тазом, прошла через комнату к столу. Только сейчас Максим заметил, что по всему полу разбросана их скомканная одежда. Марина вытащила из пачки сигарету и неторопливо закурила. Затем вернулась и присела на краешек кровати.
— Ну, конечно, первый раз я сама тебя изнасиловала… — сказала она, задумчиво выпуская сигаретный дым. — А потом мне достаточно было только провести пальцем тебе по спине… У тебя что, давно никого не было? Будто с цепи сорвался…
— Если честно, я вообще первый раз. Ты меня девственности лишила.
— У тебя что — вообще никогда никого не было?! — теперь уже была ее очередь удивляться.
Максим помотал головой.
— Ну ты даешь! Это же немыслимо. Такую красоту пронести через всю жизнь… Это, наверное, только на Сахалине и возможно. Сколько ж тебе лет?
— Семнадцать.
— Уникум…
— А тебе сколько?
— Двадцать один. Но я-то, предположим, уже в четырнадцать девственность потеряла. И с тех пор ни разу не пожалела.
Максим задумался.
— Вообще-то у меня кое-какой сексуальный опыт был. И даже пораньше твоего.
— И сколько же тебе было? Давай, колись…
— Лет семь или восемь.
— Ага! Вот и выясняется… А еще скромничал. Интересно, и как же это тебя угораздило? — Марина затушила сигарету и прилегла рядом с ним.
— Ну… надо мной совершили акт насилия.
— Ни черта себе… Мужик, что ли, педофил?
— Да нет, не мужик. Девчонка с нашего двора, Танька.
— А ей-то сколько было?!
— Ей — лет тринадцать-четырнадцать.
— Нимфоманка?
— Не знаю. Мы дружили — я, она и ее сестра. Я у них дома бывал… И вот однажды — не знаю уж, какая муха их укусила. Мы с Танькой зашли в маленькую комнату, а Олька с наружной стороны дверь заперла. «Давай!» — кричит. Тут Танька платье с себя скинула, потом трусы…
— Ну а ты что?!
— Я стою как дурак, глаза вытаращил…
— А она что?
— А она разделась и стала потом меня раздевать. Я ору, вырываюсь, но я-то был маленький, а она кобыла здоровенная…
— Ну и что?! — Марина близоруко прищурила серые глаза.
— Раздела она меня. Потом на кровать положила и давай об мои причиндалы лобком тереться. Я ору, как резаный, а за дверью Олька кричит: «Давай, давай!» В общем, дурдом полный…
— Ну и чем все кончилось?
— Надоело ей, отпустила меня. Я оделся и побежал во двор. Даже домой не пошел — так было стыдно. Ребята ко мне пристают: расскажи да расскажи. Слышно, наверное, было из окна, как я орал. А я делаю вид, что ничего не понимаю. «Что, — говорю, — рассказывать-то?» А они: «Как с Танькой е…лся…» Извини за выражение. А потом отец услышал, как ребята во дворе про меня шушукаются, позвал меня домой, встал так конкретно напротив и спрашивает: «Ты что там у Тани с Олей делал?» А я без всякой задней мысли ему говорю: «Е…лся».
— Ну а он что?
— Шлепнул меня по губам и говорит: «Чтобы я больше этого слова от тебя не слышал».
— Да… Веселая история, ничего не скажешь. Пожалуй, я напишу об этом проблемную статью. «Ранняя сексуальность и ее влияние на супружеские отношения». Или что-нибудь в этом роде.
— А ты что — журналистка?
— Ну да, журфак. Третий курс.
— А ты случайно с телевидением никак не связана?
— Нет, а что?
— Да так, ничего… Знаешь, мне пора.
— Мне, вообще-то, тоже, — поджала губы Марина.
Однако ни один из них не двинулся с места. Через минуту в комнате снова слышалось прерывистое дыхание и мерный скрип кровати…
Глава 13
1
«Пока сироп превращается в желе в холодильнике, вы можете заняться своими делами», — гласил французский рецепт. Вероника отложила раскрытый на нужной странице журнал. У нее было сорок минут законного свободного времени. Присев на плетеное кресло у окна, она отвела нарядную голубую занавеску и окинула взглядом открывшийся пейзаж. Зеленая лужайка — в духе английских поместий, высокий белокаменный забор, увитый диким виноградом. Откуда это все здесь взялось? У нее было такое впечатление, что она попала на съемки какого-то фильма про роскошную жизнь на Западе. Скорее даже не фильма, а дамского сериала…
Уже четвертый день она носила громкое и почетное звание домработницы в шикарном трехэтажном загородном особняке. Совсем недавно ее привез сюда Анатолий и коротко представил жене:
— Ты просила, я доставил. Прошу любить и жаловать — Вероника.
Миниатюрная женщина с изможденным лицом уставилась на Веронику долгим недобрым взглядом близоруких глаз. В этом взгляде смешалось все: зависть к Вероникиной красоте и молодости, сожаление о собственной бездарно прожитой жизни, непреходящая усталость и простое женское любопытство… Вероника на всякий случай решила не встречаться с ней глазами. Она хорошо запомнила, что говорила ей психолог Алена. Открытый взгляд означает агрессию и вызов… Надо избегать встречаться глазами со своим потенциальным врагом… Если ты чувствуешь, что слабее, отведи глаза. Иначе твою «защиту» могут легко пробить…
«Лучшее средство — это пожалеть ее, хотя бы в душе», — решила Вероника.
— Я буду называть вас по имени и на «вы»… — тихо, но внятно произнесла жена Анатолия. — А вы зовите меня Алла — и тоже на «вы». Это современно… — добавила она и покосилась на Анатолия. — А сейчас я отведу вас в вашу комнату и объясню, в чем будут состоять ваши обязанности.
Комната, которую хозяйка выделила Веронике, показалась ей настоящим шедевром дизайнерского искусства. Но так она думала только до тех пор, пока не увидела остальное помещение. По сравнению с ними ее спальня, конечно, проигрывала — однако Вероника с первого дня полюбила ее светлый, пахнущий свежевыстиранным бельем уют. Как и во всем доме, стены здесь были до половины обтянуты драпированным шелком, тот же шелк, но немного другого оттенка, красивыми складками свисал с оконных гардин… Мебель была белая, под мрамор, — высокий шкаф с раздвижной дверью, небольшой туалетный столик с овальным зеркалом и комодом и полутораспальная кровать, — из-за полукруглой спинки похожая на детские санки или на сказочный корабль. Блестящее шелковое покрывало было огромным и лежало свободными «мятыми» складками, местами волочась по полу — предполагалось, что не стоит трудиться, чтобы до конца его расправлять… В двух углах возле окна стояли высокие керамические вазоны с букетами каких-то неизвестных живых цветов. Их мелкие соцветия источали легкий луговой аромат…