Скитники

Быстро освоив несложный язык лесных бродяг, Григорий узнал, что дальше на северо-востоке имеется немало потаенных селений старообрядцев, и по весне в одиночку двинулся на их поиски. А когда наконец нашёл их, то увидел ту же страшную и печальную картину, что и Корней.

А остался он здесь, чтобы исполнить христианский долг - предать земле умерших единоверцев. Переходя из скита в скит, профессор хоронил их останки. Однажды вечером дверь в избу, где он ночевал, тихонько отворилась и в образовавшуюся щель просунулась патлатая голова. Григорий молча смотрел, что будет дальше. А «голова» с ходу предложила: «Давайте вместе жить. Со мной не пропадете». - И положила на стол двух рябчиков.

«Господи, откуда ж такой объявился», - подумал профессор, а вслух сказал:

- Ну что ж, я согласен. Давай знакомиться. Меня зовут Григорием. Я здесь живу, а ты где?

- Нет, дядя, это я здесь живу. А вы пришлый. Я за вами давно смотрю. Поначалу боялась, думала, тоже грабить будете. Но когда вы стали хоронить наших, поняла - вы не такой, вы хороший.

- Так ты выходит девочка?!

- А то! Ефимия я, а попросту Ефимка.

Так, по Божьей милости, и зажили вместе: профессор и чудом уцелевшая юная дева.

 

- Скверно нынче в России, - сетовал Григорий, - смута после заговора антихристов великая, бесчинье небывалое. Дошли до братоубийства. Дети супротив отца пошли. Полное светопреставление!

Узнав, что Корней из по сей день здравствующей Варлаамовской общины, Григорий просиял:

- Слыхал про ваш благочестивый скит от эвенков, и про тебя от них знаю. Крепко схоронились вы - никто не ведает дороги к вашему прибежищу.

 

Продолжать поиски жилых селений дальше на юге не имело смысла - там уже властвовали антихристовы Советы.

Григорий предложил поискать в восточных районах, но Корней знал от эвенков, что там поселений вообще нет. Решили возвращаться во Впадину. Утешением было то, что возвращаются втроем. Но прежде следовало захоронить оставшихся в трёх скитах братьев по вере.

Когда зашли в дом, где на столе лежал странный камень, Корней вспомнил про видение и, в надежде, что профессор увидит то же, что и он, подал его учёному.

- О, агат! Да какой красивый! - с восхищением произнес Григорий.

Корней внимательно наблюдал за выражением лица спутника:

- Вы больше ничего в нем не видите?

Профессор еще раз внимательно оглядел агат и вопросительно посмотрел на парня.

- Дядя Григорий, не знаю, как объяснить. Может, это и наваждение было, но когда я смотрел на камень в первый раз, то увидел вокруг него движущиеся картинки, - и скитник словами обрисовал видение.

- Корней, да ты провидец или святой! - воскликнул Григорий потрясенно. - То-то ни в одной избе, ни в одном амбаре, ни в одном погребе нет припасов. А люди, которых ты видел в папахах - это и есть представители новой власти. Взрослых они выходит с собой увели, а старые и малые с голода по умирали.

- Выходит они весь провиант изъяли? Оставили людей в зиму без крошки... Новая-то власть, похоже, не лучше старой, - расстроился Корней.

Когда предали земле последнее тело и, собрав пожитки, пошли по тропке в сторону далёкой Впадины, путникам почудилось, что за ними кто-то идёт. Обернулись - никого. Перекрестились и двинулись дальше, но через некоторое время до них явственно донеслось жалобное поскуливание. Люди остановились, прислушиваясь. На тропе показался худой запыхавшийся медвежонок. Прыгая через примятые пучки травы он изо всех сил старался догнать путников. Корней вытащил из котомки запеченного гольца и, покормив с руки, легонько подтолкнул малыша обратно в сторону скитов. Но повеселевший доходяга уходить не собирался.

- Дядечка Корней, это мой друг Потапушка. Он тоже сирота. Мать его еще когда черемуха цвела околела. Давайте возьмем его с собой.

- Ефимья дело говорит. Грешно бросать несмышленыша, пропадет, - поддержал профессор.

Корнею по душе пришлись слова сотоварищей и он предложил:

- Понесем пока на руках, пусть отдохнет.

 

Всю обратную дорогу путников мучила установившаяся после недавних дождей духота. Долгое в эту пору солнце и безветрие превратили насыщенный влагой лес в парную. Когда светило достигало высшей точки на небосклоне, прогретая в полную меру тайга, разомлев, наполнялась такими густыми испарениями, что людям становилось невмоготу. Еще неделю назад сухой и ломкий ягель стал упругим, мясистым. Он рельефно выделялся на зеленом ковре узорчато-жёлтой пеной.

Шли мокрые от пота и влаги, пропитавшей воздух. Дышали часто и тяжело, то и дело откашливая мошку, залетавшую в рот. Ветер, итак едва живой, застревая в верхнем ярусе веток, вниз вообще не просачивался. Путники большей частью молчали: слова, произнесенные вслух, отнимали много сил. Только сопение Потапушки, стоически переносившего духоту, нарушало вязкую, липкую тишину.

Питались чем придется. Заходя освежиться в озеро или заводь, они, наученные Ефимкой, надергивали там связки тонких стеблей с висящими на них фигурными водяными орехами. Обрывали черные плоды с острыми рогами и, расколов кожуру, ели сытную белую мякоть. Для разнообразия вечером запекали водяной орех в золе. Испеченный, он был еще вкусней.

Как-то вышли на старую гарь, сплошь заросшую малинником. Ягод было так много, что иные ветви сгибались под их тяжестью до земли. Алые, сладкие, с сочными шаровидными пупырышками они сами просились в рот. Путники, сняв котомки, ели, срывая пальцами ягоду за ягодой, ещё и ещё. Наконец наевшись они, вдыхая витающий над кустами нежный аромат, стали наблюдать, как ловко управлялся с малиной ненасытный Потапушка: наклонит к пасти самую плодоносную ветвь и губами быстро обрывает спелые ягоды.

 

Наконец достигли монастыря. Занедуживший Лешак недвижимым пластом лежал на печи.