Страница 38 из 58
В темноте обшарили окрестности Лысой, но даже следов не нашли – всё замело. С рассветом обнаружили в глубине леса наполовину занесенные снегом салазки. Дальнейшие поиски сосредоточили в той стороне, куда смотрел их передок.
Ель, под которой лежали в обнимку дети, разыскали вскорости и не кто иной, как Корней, правда, по подсказке Лютого. И, слава Богу, не опоздали - все были живы, хотя и пообморозились.
ПЕРЕЛОМ.
Закончилась еще одна студеная, долгая зима. Бурливая, клокочущая весна-краса незаметно сменилась размеренным летним покоем.
В один из июньских дней неутомимый Корней отправился к озеру, затаившемуся между трех холмов в юго-восточной части Впадины. Он обнаружил его в прошлом году, в пору массового пролета птиц. В скиту весть о существовании озера вызвала изумление: «Сколько лет живем, а не ведаем!». И в самом деле, если учесть, что водоем имел почти полверсты в поперечнике, было удивительно, как до сих пор никто не наткнулся на него. Корнею же помогла природная наблюдательность: собирая на моховом болоте перезимовавшую клюкву, он заметил, что стаи птиц то и дело вылетают из-за ближнего холма. Когда заинтригованный скитник поднялся на его макушку, до него донеслись крики множества пернатых. Внизу блеснула водная гладь. Чтобы получше разглядеть открывшийся водоём, скитник спустился к нему.
Озеро кишело жизнью. Мелководье бороздили утки всех мастей: степенные кряквы, юркие чирки, горластые клоктуны. Места поглубже облюбовали важные гусаки, особняком - лебеди. Одни птицы резвились в воздухе, выделывая замысловатые пируэты, закладывая крутые виражи, другие куда-то торопливо улетали, третьи возвращались. Пернатых было такое множество, что от их криков, гогота и хлопков крыльев даже сам воздух воспринимался радостно-ликующим стоном. Галдеж и плеск воды не прекращались ни на минуту. Все славили начало нового круга жизни...
Сейчас же вода в озере с затонувшими в нем облаками блестела, как полированная: основная масса птиц улетела на север, а оставшиеся, пережив радость встречи с родиной, погрузилась в тихие заботы по высиживанию потомства - не до разговоров.
Корней шел по обрывистому берегу, когда из чащи донёсся и стал быстро надвигаться подозрительный шум. Пытаясь понять кто это так смело ломится, парнишка остановился. Среди деревьев мелькнули рога сохатого. Снежок?! Увы, нет. Зверь выскочил на берег и бросился в воду, поднимая веер хрустальных брызг. Следом, высунув языки выбежали волки. Лось зашёл поглубже и высокомерно вскинул голову. Посрамлённые волки не стали даже подходить к воде - лось теперь может простоять здесь, питаясь водорослями не один день. Не тратя время попусту, серые развернулись и растворились в глухолесье.
Удовлетворённый Корней продолжил путь, невольно поглядывая на то место, где только что стояли волки. Неожиданно прямо перед ним с шумом выпорхнула сидевшая в гнезде куропатка. Чтобы не наступить на кладку с пёстренькими яичками, скитник шагнул в сторону, но, угодив ногой в свежую медвежью лепешку, поскользнулся и, не удержав равновесия, полетел с берегового обрыва. Вставая, он вскрикнул от острой боли: левая голень искривилась, так, словно в ней появился дополнительный сустав. Всё ясно - перелом!!!
Корней сел на землю, лихорадочно соображая: что делать?
В надежде, что Снежок или Лютый где-то поблизости, он поулюлюкал, оглушительно посвистел, скликая приятелей. Окружавшие озеро холмы ответили многократным эхом, так и не выпустив призыв о помощи за свои пределы. Повторяя свист в течение получаса, Корней так никого и не дождался. Рассчитывать оставалось только на себя.
Дед как-то рассказывал ему, что одна сметливая лиса, сломав лапу, закопала ее в мягкий грунт и терпеливо лежала несколько дней, дожидаясь, пока кость срастется.
«Надо и мне попробовать», - решил скитник и, превозмогая боль, сполз поближе к воде. Снял чуни, смотал опорки. Выкопал рукой в жирном иле канаву и бережно уложил туда сломанную ногу. Стиснул зубы и, превозмогая боль, на ощупь состыковал кость. Переведя дух, завалил ногу илом, ладонями утрамбовал его. А чтобы удобнее было лежать, нагреб под спину сухой береговой хлам, под голову сунул котомку с припасами. Наконец, взмокший от долгого напряжения, вытянулся на устроенном ложе. Теперь оставалось вооружиться терпением и ожидать подмоги.
Скитник огляделся. За спиной, в пяти-шести саженях поднимался ощетинившийся перестойным лесом крутояр. На обломанную верхушку толстой лиственницы, словно шапка нахлобучено гнездо скопы - заправской рыбачки. Слева и справа небольшие заводи, поросшие осокой. Чуть колыхнёт ветерок, и тут же рябь широкими разводьями пробегает по ним.
Корней на всякий случай еще несколько раз посвистел, призывая друзей, но кроме двух грузных, блестящих, словно дёгтем намазанных ворон, алчно вглядывающихся в беспомощное существо, да подтянутого куличка, беззвучно семенившего по влажному илу, на его призыв никто не обратил внимания.
Прикованного к одному месту Корнея стало донимать, серым нимбом колышущееся над головой, комарье. Они набрасывались на парня с таким остервенением, что складывалось впечатление, будто в окрестностях кроме него не осталось ни единого живого существа. Слава Богу, Корней всегда носил в котомке берестяную кубышку с вонючей дегтярной мазью с какими-то добавками, приготовленную дедом. Достав ее, он натер руки, шею и лицо. Кровопийцы с сердитым писком закружили вокруг, но кусать перестали. Под их докучливый звон Корней даже задремал.
Проснулся от влажного толчка в щеку.
- Лютый, ты?
В ответ шершавый язык лизнул.