Страница 16 из 160
старшина, не было во что одеться. И он полез в окно за моей формой, дабы облачиться в нее.
Между тем старшина, как ошпаренный бросился к выходу из здания. А я к окну – предупредить
товарища. Вылетев на всех парах, старшина увидел Рассказова, мирно натягивающего штаны.
– Ты что здесь делаешь? – опешил старшина, не врубаясь, что здесь происходит.
– Как что? – вопрошает Мишка. – Разве не видите, одеваюсь. Чтобы идти к ротному (это среди
ночи и на 30-градусном морозе).
Как выяснилось, меня заложил дневальный. Он за это получил 10-дневный отпуск домой. А мы с
Мишкой – по 15 суток гауптвахты. Причем я – одиночки.
***
Ну и виртуозами мы стаем на гауптвахте! Для того, чтобы искупающие вину не чувствовали себя
комфортно, нары с момента подъема поднимаются к стене и закрываются на замок. Остается либо
стоять на цементном полу, либо сидеть на единственной узенькой скамеечке. Так вот, существовало неписаное правило: трое стоят – один спит. И так весь день – по очереди.
На чем спали? Да на той же скамеечке, шириной не больше 20 см. Один конец ее ставили на
батарею (голова выше, как на подушке) – и вперед. Поражаюсь: мы даже переворачивались во сне
и никогда не падали!
***
Все не так, ребята! Сегодня получил из окружной газеты (я там регулярно печатаюсь, еще и
получая гонорар – неплохую прибавку к 3.80 руб.) письмо. Обрадовался. Втайне надеялся что
рано или поздно меня возьмут в штат – такие случаи, знаю, бывали.
Увы и ах! Жестокое разочарование. Меня – вот неожиданность! – отказываются впредь
публиковать вообще. На каком основании? «Нам стало известно, что вы не являетесь примером
для других в выполнении воинского долга».
Это мои отцы-командиры постарались – настрочили в редакцию депешу. Ну и хрен с вами со
всеми!!
***
Похоже, я просто притягиваю всяческие неприятности. Нас, четырех солдат, отправили рыть
траншею. И до обеденного перерыва оставили без присмотра. Кайф! Тут же отправили гонца в
гастроном. Раздавили два флакона «Солнцедара». И… отправились в общежитие к знакомым
девушкам. У меня как раз еще оставался предыдущий гонорар из окружной газеты, поэтому
квасили на славу. Пару пузырей брал я, а следующую пару, взяв в займы у меня денег, приносил
Владимир С. Так продолжалось несколько часов. И вдруг на каком-то этапе он заартачился. Мол, больше не пойду, а если и пойду, то на определенных условиях.
– На каких? – интересуюсь я.
– Если ты признаешь, что я тебе ничего не должен.
«Ни хрена себе собутыльник», – думаю я. Но кураж – он уже пойман.
– Идет! – соглашаюсь без особого промедления.
– Э-э, нет, – хитро прищуривает глаз Владимир. – Так не пойдет.
– А как пойдет? – уже еле сдерживаюсь я.
– Напиши расписку, что я тебе ничего не должен.
– Хрен с тобой, сейчас напишу!
Прошу у девушек бумаги и строчу), трубы-то горят, да еще как!): «Я, рядовой Сухомозский
Николай Михайлович, настоящей распиской удостоверяю, что рядовой Владимир С. мне ничего
не должен». И размашисто ставлю дату, время и свою подпись.
Воха (кличка любителя расписок) отправляется в гастроном. Приносит выпивку и отрубается.
Причем сходу начинает храпеть. Это мешает нам веселиться. Поэтому принимается решение
перейти в другую комнату, тремя этажами ниже (сидели на пятом). Гулянка оборотов не сбавляет.
Где-то через час я отправляюсь за очередной порцией спиртного. Осторожно выглядываю из
подъезда: нет ли поблизости офицера? И вижу женщину с выпученными глазами, хватающую
ртом воздух, словно ей не хватает кислорода.
– Вам плохо? – спрашиваю участливо (джентльмен – он в кирзовых сапогах джентльмен). –
Может, я смогу чем-то помочь?
– Спасибо, мне ничего не надо, – отвечает дама. И машет рукой куда-то вдаль:
– Там, там солдат из окна выпал!!
Внутри меня все холодеет. Молю бога, чтобы информация была ошибочной.
– А с какого этажа? – уточняя.
– С той стороны, с пятого. Его только что увезла «скорая». Парня увидели из Дома офицеров, он
сидел на окне и размахивал ногами. Позвонили дежурному, в штаб. Увы, те не успели. Солдат
сорвался вниз.
Мне становится не до спиртного. Ракетой взлетаю на второй этаж, сообщаю собутыльникам о
произошедшем, и мы, взяв ключ, мчимся наверх. Дверь открываю я. Так и есть: окно распахнуто, Владимира – нет.
Мы (военнослужащие) не находим ничего лучше, как рвануть к траншее. Чтобы с остервенением
продолжить ее углублять. За этим занятием нас и застает дежурный офицер, получивший приказ
срочно препроводить нас в штаб. Рядовых в святая святых практически никогда не зовут, поэтому
нам ясно, с чем это связано. Однако на мигах договариваемся все отрицать: ничего видеть не
видели, ничего знать не знаем.
В штабе нашу троицу сразу разделили. Меня тут же повели к начальнику. Когда мы зашли в
приемную, из кабинета вышла… хозяйка комнаты, из которой свалился Владимир. Как она здесь
оказалась?!! Проходя мимо меня, она утвердительно кивнула головой: мол, я во все призналась.
Чем значительно упростила мою задачу. Отнекиваться в такой ситуации было бы смешно, если бы
не было так грустно. Короче, я сразу во всем признался (за исключением количества выпитого). И
по ходу разговора (допроса?) узнал, как удалось с такой скоростью вычислить участников пьянки.
Оказывается, «парашютист» оставил на столе расписку, написанную мной.
На прощанье, отправляя меня в сопровождении конвоя на гауптвахту, начальник штаба сказал:
– Сиди и молись, чтобы Владимир С. остался жив! В противном случае загремишь лет на десять.
Ставшая уже родной «одиночка». Брякнули окованные металлом двери, загремели ключи. Я
остался наедине со своими мыслями. Это были худшие дни в моей жизни. Пока караульные, прибывшие на смену, не сказали, что мой собутыльник-планерист не только жив, но и уже…
вышел из госпиталя. Это оказалось истинной правдой: свалившись с пятого этажа, Владимир не
получил ни одной трещины. Вот что значит быть пьяным!
Как рассказал он мне впоследствии, ситуация развивалась следующим образом. Он с полчаса
поспал и проснулся. Ломанулся к двери – она закрыта. Навалилась скука. Решил попытаться
выбраться через окно. Однако вовремя заметил, что очень высоко. Тогда решил в окошке просто
посидеть (не понимая, что его сразу же «засечет» любой проходящий командир). Свесил ноги, стал любоваться природой. И не почувствовал, как соскользнул вниз.
– Все происходило, как в замедленной съемке, – уточнил Владимир С. – Я даже успевал считать –
так интересно! – этажи, мимо которых пролетал. И только уже перед самым ударом о землю в
сознании мелькнула мысль «Все, п…ц тебе, Воха!». После приземления я потерял сознание.
***
Гауптвахтой за «подвохи Вохи» я не отделался. Плюс к этому еще и исключили из комсомола.
Трагедия для меня – серьезная. Тем более, наказание кажется несоизмеримым содеянному. Не
заливал же я Владимиру вино в горло под угрозой? Не усаживал его на окно. Не толкал в спину.
Так за что?!
Даже написал в «Комсомольскую правду» душещипательное, но вполне искренне письмо под
заголовком «Верните мне комсомол!»
Однако пока почему-то не отослал.
***
ЧП с Вохой, кроме исключения из комсомола, имело и другое, совершенно неожиданное для меня, продолжение. Когда я через 15 суток вышел с гауптвахты, комбат тут же собрал на плацу две
батареи. А перед строем поставили вашего покорного слугу. Я никак не мог взять в толк: что это
будет такое? Стыдить перед строем меня намерены, что ли?
Вдруг возле нас (рядом со мной стояли комбат и старшина) появился замполит батареи с… моим