Страница 4 из 33
Записанное воспоминание, окончившись, погасло, и мрак аудитории сменился тусклой дымкой марсианского дня.
— Ставни, — произнёс Падальщик. Повинуясь вокс-распознанной команде, лезвия на внешней стороне смотрового портала его кельи со скрежетом повернулись до полностью открытого состояния, впустив внутрь ещё больше унылого красного света. Падальщик глянул на лежак соседа по помещению, но тот был пуст. Железный Воин Авл Скараманка отсутствовал, без сомнения, занимаясь каким-то ранним делом, но каким именно, Падальщик не мог догадаться. Ремесленник Астартес Аркелон был их общим учителем. Их обучение было почти окончено. Почти окончено…
Падальщик сделал пару шагов вперёд, гидравлика сопровождала движения лёгким шипением. Взявшись металлическими пальцами бионической руки за мускулистое бледное запястье, он ухватился за потолочный брус и подтянулся вверх. Усилием одного лишь напрягшегося бицепса он поднял над полом своё напичканное инженерией тело, груз пластали и адамантия, из которых состояла рука-протез, и замысловатую гидравлику ног.
Где-то в глубинах его разума какие-то автоматизированные приложения когитатора продолжали подсчёт. Падальщик воспринимал себя как кибернетическое существо. Он понимал, что поддерживание силы мускулов так же важно, как и ритуальные обряды обеспечения работоспособности серво-гидравлики его руки. Это было важно во время его пребывания на Марсе, где он был вдалеке от физических требований битвы и строгих режимов тренировок родного Легиона.
Все те проведённые на Марсе тридцать лет он поддерживал свою физическую силу в пиковом состоянии и познавал сокровенные знания Механикумов и Омниссии. Он стал мастером по части священнодействий, контролирующих функционирование и интегрирование машинных духов. Он был обучен искусству ремонта, обслуживания и аугментации величайшими ремесленниками и мастерами кузни Красной планеты и постепенно сам стал настоящим мастером. Горькая правда заключалась в том, что в первые годы пребывания на Марсе Падальщик постоянно совершенствовал собственную аугметику, надеясь, что по возвращению к Гвардии Ворона боевые братья не будут относиться к нему как к помехе. Светоч Аркелон развеял эти иллюзии.
Воспоминание начинается…
Когда Падальщик подтянул к балке значительный вес своей плоти, доспехов и аугметики, из глубин всплыл памяти образ своего бывшего наставника.
— Ты не в силах изменить предрассудки и восприятие других, — сказал ему когда-то ремесленник Астартес, — только свои собственные. Аугментация — необходимое зло для многих из твоего вида. Это позволяет легионерам, таким же, как ты сам, функционировать, оказавшись перед невыносимой реальностью альтернативы. В отличие от служителей Омниссии, ангелы Императора изначально считают себя превосходно созданными для исполнения своего предназначения. Кроме брони и болтера, мало что можно улучшить металлом и духами машин. Твои боевые братья видят бионику и задумываются о бессилии. Она напоминает им о собственной отдалённой смерти. Это наполняет их страхом за свою цель, за свой долг, за невыполненную службу перед своим Императором. У тебя нет подобной роскоши, но не считай себя кем-то менее достойным, чем ангел, Омниссия видит только гармонию плоти и железа. Рассматривай себя так, как это делает Бог-Машина, не менее чем легионер, но более того, чем ангел когда-либо сможет стать в одиночку.
И вот Падальщик завершил обновление и реконструкцию себя самого. Не ради своего легиона или Бога-Машины — в качестве брата-астротехникуса он больше не принадлежал ни тому, ни другому полностью. Когда он вернётся к Гвардии Ворона, боевые братья будут с подозрительностью посматривать на украшенный «Машина Опус» наплечник, а сердца их ожесточатся из-за тридцати лет, проведённых им не в служении легиону. В то же время, являясь легионером, он никогда не сможет приобщиться к жречеству Механикумов с той непревзойденной приверженностью, которую требовали служители Марса. Он был проклят-благословлён общностью с обоими. Падальщик понимал, что не сможет в полной мере служить двум повелителям, посему он посвящал каждое улучшение и каждую новую аугметику одному единственному повелителю, чьи вечные любовь и требовательность всегда будут приветствоваться — Императору человечества, галактическая империя которого всегда была тем, что ныне представлял собой Падальщик — сотрудничеством плоти и железа.
Падальщик опустился вниз с лёгким шипением гидравлики и подошёл к открытым ставням. Применяя полученные навыки и знания, он продолжал совершенствовать личную аугметику в направлении скрытности, сложности и мощи: пневматические амортизаторы, суспензоры-компенсаторы, точки доступа к ноосфере, тактильные штыри подключений. Над снабжавшим его систему энергетическим ядром, установленным в плоть у основания шеи вдоль его позвоночника, плечи Падальщика щеголяли парой дополнительных узловых колонн, зудевших от собранной энергии. Эти колонны были интегрированы в систему металлических полосок и подкожной схемы, проходившей внутри плоти, покрывавшей остатки его тела. Паутина схемы расползалась по его бледному лицу, соединяясь с покрытыми серебром глазными яблоками инфра-аугметики.
Обширная сеть элект и узловых колонн давала ему возможность высасывать электромагнитную энергию окружающего оборудования и систем, и, в случае необходимости, выбрасывать мощный разрушительный импульс. Именно за эту способность боевые братья и технодесантники-ученики башни-прецептории решили, что Дравиан Клэйд и вправду достоин прозвища Падальщик.
Из смотрового блока башни-прецептории Падальщик видел крайне незначительную часть Марса. Его разместили с легионерами, прибывшими на Марс в тот же период времени, что и он сам. Башня-прецептория насчитывала тридцать этажей от основания до самого верха. Здание являлось базой для тридцати наборов технодесантников-учеников — начиная от только что прибывших соискателей культа, ложившихся спать в недрах марсианской земли, и заканчивая ветеранами, как Падальщик, располагавшихся в блок-ячейках на вершине башни. Пылевая буря надвигалась с севера, громадная красная туча заволокла храм-кузницу Новус Монс колышущейся дымкой. Серебристые глаза Падальщика автоматически пролистали спектры. Сквозь мутный свет он разглядел призрачную однообразность бесчисленных рабочих хабов, протянувшихся до гигантских сооружений Геллеспонтских цехов сборки титанов. Многочисленные фильтры, накладываясь друг на друга, снизили зернистость изображения, Падальщик увидел смазанные силуэты богомашин различных степеней завершённости. Когда оптика достигла пределов своих возможностей, он смог рассмотреть подъездные пути могучего храма-кузницы с колоссальными вентиляционными трубами, мануфакториумами и храмовыми пристройками.
Автоматический процесс внутри когитатора-шипа пришёл к своему вычисленному заключению. Тёмное любопытство где-то в глубинах души космодесантника неосознанно возжелало его инициации. Сны обеспокоили Падальщика, особенно — перепроживание сцены осуждения Октала Була. Вот уже три десятилетия он не задумывался о техноеретике, и поэтому технодесантника-ученика волновал тот факт, что он приснился именно сейчас.
Само содержание сна не беспокоило его — Падальщик повидал много приговорённых техноеретиков. Дело было во времени воспроизведения и смысле. В значении, возможно, скрытом, крадущимся за ним в тенях, подобно его братьям по легиону, которые похожим способом не давали покоя врагам.
Когитатор уведомил Гвардейца Ворона, что существовала вероятность в девяносто шесть целых и триста двадцать три тысячных процента, что активность мозговых областей памяти, относящихся к Фаринатусу, является остаточной травмой от полученных на тамошних полях смерти ранений. В конце концов, бионические конечности служили ему постоянным напоминанием о полученных тяжких увечьях. При этом когитатор уведомил его, что существует множество возможных причин, по которым он мог вспомнить о техноеретике Октале Буле. Сорок шесть целых и восемьдесят шесть процентов вероятности того, что видение было связано с окончанием обучения на Марсе, что вызвало спонтанное воспоминание о первом дне ученичества — своеобразные мозговые форзацы событий. Была также вероятность в тридцать три целых и девятьсот тринадцать тысячных, что его предстоящая инициация и вступление в права легионера технодесантника всколыхнули чувство давней вины внутри космодесантника. Были сомнения и нелогичные мысли относительно ключевых предостерегающих принципов марсианского жречества и поучительные тематические исследования, которые Падальщик находил не слишком разубеждающими. Космодесантник вздрогнул от мысли, что, возможно, он сочувствует техноеретикам, подобным Окталу Булу.