Страница 16 из 24
Я помню, как разом постаревшая и исхудавшая мама смотрела по телевизору на повторяемый телевизионный ролик с ее участием. Там она такая холеная, уверенная и красивая говорила:
"Теперь на месте обветшалых памятников будет построена база миротворческого контингента войск Лиги цивилизованных государств. Это строительство даст новые рабочие места для горожан, это еще один уверенный шаг вперед к цивилизованной экономике и цивилизованному обществу. Верьте только делам! Вот девиз нашей партии, несокрушимого, мощного и цельного ядра нашего государства. Привлечение средств инвесторов стало возможным только благодаря нахождению в нашей стране миротворческих контингентов. Их присутствие это твердая гарантия вложений в нашу экономику и надежный крепкий щит против безответственных мерзавцев которые кричат о предательстве страны. Но наш народ на выборах и референдуме уверенно сделал свой выбор: Да! - Нашей Партии. Нет! - Анархии к которой призывают подлые преступники выступающие против священной воли нашего народа"
Я смотрела на лицо мамы по эту сторону экрана, оно было страшным, просто жуткая гримаса отчаяния. А папа в это время поправлял своё резюме, он ещё верил или заставлял себя верить, что кому то нужен.
Наш уютный хорошо охраняемый поселок заняли миротворцы. Нам заплатили большую компенсацию в обесцененной и уже никому не нужной национальной валюте и вежливо выселили. Мы оказались среди тех кто нас ненавидел. Мы стали быдлом. Мы стали частью народа.
Растерянный испуганный папа всё бегал и бегал по всем знакомым из администрации, умолял устроить его на работу, хоть куда, вместе с ним бегали и другие мелкие уволенные чиновники, винтики и шестеренки уже никому не нужной и переставшей работать государственной машины. Верный оплот нашей партии, просил новых господ о благополучии лично для них и клялся в верности. Им обещали подумать и никуда не брали. Они свое дело сделали и больше были не нужны. Шел дополнительный набор в каратели, набирали новых рабов для работ на концессиях, а такие как мой папа и моя мама стали отработанным сырьем. В каратели не принимали, стары и не обучены. В рабы не брали, не имели рабских специальностей, да и возраст уже не тот, что бы пахать от зари до зари. А другие были просто не нужны. Накопленная валюта быстро закончилась, ценности все проданы, работы нет. И вот тогда:
-- Я тебе доченька работу нашел, - как-то испуганно и заискивающе заговорил мой папа, не глядя мне в глаза.
-- ?!
-- На базу миротворцев требуется девушки для работы в службе психологической разгрузки. Конкурс большой, но мне твердо обещали тебя принять. Ты же у меня умница и красавица.
Я знала, что это такое, знакомые девчонки с нашего факультета уже ходили туда устраивать. Им там прямо и ясно объяснили, что требуется. И как будет проходить этот конкурс. Сначала конкурсную комиссию надо обслужить, потом десяток пьяных миротворцев выдержать, оставаясь свежей и привлекательной для следующего десятка. И при этом не забывать все время улыбаться конкурсной комиссии излучая уверенный оптимизм и демонстрируя высокий профессионализм.
-- Лицо то не криви, - тихо и устало попросила меня вся как ссохшаяся мама, - ты там хоть сыта будешь, все лучше, чем тут с голоду подохнуть.
-- Я ведь доченька о тебе в первую очередь забочусь, - жалко пролепетал исхудавший весь как изжеванный папа, - знаешь как мне умолять пришлось, чтобы тебя взяли ... ну что тут поделаешь ... в такое время живем ...
Не знаю, что со мной стало. Потемнело в глазах. Не понимаю, что было сильнее ненависть к ним или жалость. Презрение или отчаяние. Вы заботитесь обо мне? Отдать для утех пьяных оккупантов свою дочь, да еще умолять чтобы ее взяли? Это ваша забота? Вы всегда говорили: мы думаем о своих детях, об их будущем! Так вот какое будущее вы нам приготовили! Ограбленная страна, покорно вымирающий народ, и вежливо торжествующие оккупанты. Да вы нас предали и продали еще до нашего рождения, вы нас продали когда униженно кланяясь выполняли любые даже самые подлые повеления начальства. И вы исполняя их приказы никогда не забывали улыбаться им излучая уверенный оптимизм и демонстрируя высокий профессионализм. Вы говорили про народ: быдло, стадо. А вы кто? Что ты там бубня говоришь своей дочери жалкий подлый трусливый человечишка:
- ... выкинули нас ... ну кто бы мог подумать ... мы и вдруг не нужны ... еще вспомните, еще позовете, а пока перетерпеть надо, без нас все равно не обойдетесь ... а ты дочка помни: главное связи ... старайся их наладить ... и в гору пойдешь, еще спасибо мне скажешь ...
И громкий раздраженный, злой выкрик матери:
-- Да замолчи же ты!
И мне мама:
- Выбирай или тут подохнуть, или работать на базу. Мы тебе помочь уже ничем не сможем. Теперь ты нам помогать должна. Выбирай Вера, это твоя жизнь.
и уже совсем жестко, холодно и отрывисто:
- Не думай дочка, я тоже через это прошла. Когда меня в администрацию принимали работать, там почти такой же конкурс был, зато взяли. Да и потом иной раз приходилось. За все надо платить. Я же красивая была, вот как ты сейчас, а тебе все равно бы пришлось, так какая разница с кем, оккупанты или наши партийные боссы.
В себя я уже на улице пришла, помню как выбежала из нашей теперь единственной комнатушки, в бывшей старой общаге, помню как перед этим задыхаясь от подступившей ненависти, кричала матери:
- И это тебе помогло? Тебя как старую грязную тряпку выкинули, даже проституткой работать и то никто не берет. Сама продажной блядью свой век прожила, а теперь и я так же должна? Ты меня для этого родила?
И отцу:
- Ты был прав папа нельзя ссать против ветра. Зато можно стрелять в тех кто на тебя ссыт.
Я только одно тогда не понимала, мало хотеть стрелять, надо еще и уметь, и оружие нужно и товарищи что спину прикроют.
Днем светло на улицах было. Не так жутко как ночью. Не страшно, зато тяжко, удушливо воняло, коммунальные службы не работали, всё разлагалось, всё гнило. И люди, что попадались мне навстречу, брели куда-то безучастно, усталые и как обезвоженные от бессилия жить. Я сначала задыхаясь от вони бежала по исковерканным трещинами тротуарам, потом быстро шла, затем еле плелась, такая же и все горожане безучастная и обессиленная. Идти было некуда, но я спотыкаясь всё шла и шла в никуда ...
Полицейский патруль карателей на бронемашине, проезжал мимо, потом машина резко затормозила, они выскочили из нее и бросились на меня. Без слов завалили прямо на грязном тротуаре, возбужденно визжа разорвали мне одежду. Мне было все равно, противно конечно, а так ... да и пусть. Первый сопя тяжело лег на меня и придавил. Сразу стал грубо мять, лапать мое тело и раздвигать ноги. Остальные хохотали, давали ему советы и торопили. И тут всё как огнем полыхнуло во мне, от черной удушливой ненависти, вся затряслась. Стала кусаться, царапаться, бить руками ногами, рвать зубами, раздирать ногтями. Гады! Сволочи! Предатели! Ненавижу! Убивайте, но покорно лежать под вами я не буду! Не убили, бить стали, я от лютой злобы даже боли не чувствовала, дралась и силы откуда-то взялись. Все как в тумане было ... и в этом в черно - красном тумане отчаяния и ненависти стали падать каратели, корчились на земле, кровью исходили. Потом я услышала выстрелы. Стреляли и уничтожали эту падаль наши повстанцы. Они вышли из развалин ближайшего дома и стали быстро собирать оружие и обыскивая трупы забирать боеприпасы. Один сильный ловкий и коренастый полез в бронемашину и оттуда кинул мне плащ - накидку. Одевайся! Я держа накидку в руках подошла к еще живому раненому карателю, присела рядом, выдернула из ножен на его поясе нож и разрезав штаны оскопила его, окровавленными руками засунула отрезанные гениталии ему в открытый воющий рот. Одного из повстанцев еще совсем молоденького парнишку стошнило, а я подошла к их командиру и сказала: