Страница 12 из 15
Когда мать была жива, это был своего рода ритуал: открыть коробку, посмотреть, что там внутри, и вместе перечитать письма.
У Бьянки были даже любимые, и она то и дело просила маму прочесть их вслух.
Она снова смотрит на фотографию: маленький белый дом с белеными стенами и бугенвиллия, оплетающая тростниковый навес; на переднем плане – Амалия и Жером в обнимку, оба босиком, она – в белом топе, который, кажется, связан крючком, и длинной юбке до пят; он – в льняных брюках и с обнаженным торсом; на заднем плане – синее небо, сливающееся с морем цвета кобальта.
От этих цветов, этого света, этих наполненных любовью слов у Бьянки будто наступает прозрение. Ей нужно примириться с собой, превозмочь тот комок злости и разочарования внутри, но в этот самый момент она понимает, что, оставшись здесь, не сможет этого сделать. Нужно уехать. Прямо сейчас. Бросить все – все равно у нее ничего не осталось. Себа сровнял с землей их будущее; как знать, сколько это продолжалось; не осталось ничего, во что она верила, а может, и сама их связь давно дала трещину, с тех пор как они перестали нормально общаться – сначала телами, потом взглядами и наконец – словами. Должно быть, в их отношения верила она одна – теперь она это понимает, в уютном одиночестве этого дома, разглядывая фотографии, которым столько же лет, сколько и ей самой.
Душевные раны, если их принять, не столь тяжелы; а она позволила им разрастись, и они прорвались, когда уже было поздно их лечить. Но теперь – решено. Ей нужно оставить всё и всех, пора открыть глаза, взяться за себя и вспомнить о своих мечтах.
Внутри ее – странное чувство. Она не оплакивает свои отношения с Себой – скорее, проводит обряд крещения. Она внезапно поняла то, в чем так долго не хотела себе признаваться: она уже давно живет не своей жизнью, даже танцы не радуют ее, не приносят того удовлетворения, что вначале. «Может быть, – думает она, – подобные землетрясения нужны как раз для того, чтобы понять, кто ты и кем не хочешь быть».
Она встает с кровати и, зажав в руке письмо, идет из родительской спальни в маленькую комнатку, где прожила двадцать лет. Здесь все как прежде: одноместная кровать с кованой спинкой, шкаф в венецианском стиле, письменный стол с пластмассовым глобусом с подсветкой, ее первые пуанты, подвешенные на стену розовым атласным бантиком.
Она открывает шкаф: внутри – несколько платьев, оставшихся еще со времен, когда она была подростком. Она берет две выцветшие футболки – размер все еще ей подходит – и белую кружевную юбку матери, которую надевала пару раз на летние вечеринки в лицее. Затем достает из кармана джегинсов телефон и пишет Диане в Ватсапп:
«Родная, я уезжаю. Мне нужно немного побыть одной, но ты не волнуйся, я в порядке. Спасибо. Ты заставила меня сделать то, что нужно было сделать. Обнимаю:***».
Отправляет и выключает телефон.
Затем складывает те несколько вещей в кожаный рюкзак, найденный в недрах шкафа, и туда же кладет письмо Амалии.
Опускает ставни. Выключает свет. Выходя, она знает, что ее ждет прыжок во тьму, в бездну новой жизни. Но теперь ей больше нечего терять и не осталось ничего, ради чего стоило бы задержаться хотя бы на секунду.
Глава 10
Она открывает глаза и потягивается. Щелкает пальцами – как и всегда, когда нервничает. Самолет заходит на посадку, а ей хочется поскорее выйти из этой коробки и ступить на землю, и не важно, что ее ждет. Она поправляет ремень безопасности, который на протяжении всего полета даже не расстегивала. Поворачивается к соседке по креслу – блондинке в шортах и майке с бахромой, с покрытой татуировками правой рукой, – та отвечает вежливой улыбкой. Потом отворачивается в другую сторону, снимает наушники и смотрится в выключенный дисплей телефона: видно плохо, но то, что она видит, ей не нравится. Она ненавидит беспорядок. Вся бледная, изможденная, тушь в уголках глаз немного смазалась, оставив разводы – «эффект панды». Шиньон, который она спешно закрутила перед полетом, рассыпался беспорядочными прядями. Ее это бесит. К тому же ей ужасно холодно, от кондиционера она совершенно окоченела, и ужасно болит живот – эта пронзительная боль стискивает все внутри. Во рту пересохло, как будто тело исчерпало все запасы жидкости, а в горле – горечь. Как и в мыслях.
Наверное, это обычное состояние, когда проходит любовь? Бьянка старается не думать о той сцене, свидетельницей которой стала, иначе к горлу подступает тошнота. От Себастьяно остались только ужасные воспоминания – все хорошие словно стерлись. Теперь ей нужно набраться храбрости, чтобы сдержать данное себе обещание и не возвращаться; и эта храбрость есть. Нужно принять окончание этих отношений как уникальный шанс изменить жизнь – это единственный способ придать смысл тому, что она делает. Она непроизвольно, почти в молитвенном жесте, сжимает кулон на шее. «Хватит раздумывать, Бьянка, ты вот-вот начнешь новую жизнь», – говорит она себе со всей уверенностью, на какую только способна.
Повернувшись к окну, она смотрит вниз: на бескрайнее море, которое становится все синее, на полоску берега, усыпанную белыми точками, на два островка, выглядывающих из воды как доисторические животные, а под ними – наверное, это солончаки? – языки белой суши посреди синевы.
При виде этого пейзажа ее охватывает волнение; и это первое позитивное чувство, которое она испытывает с прошлого вечера. Боль в желудке усиливается, теперь ее с головы до ног будто пронизывают электрические волны. Самолет все снижается, вот-вот коснется земли, уже выпустил шасси. Но земли пока не видно, кажется, что они садятся в открытое море, по обеим сторонам – лишь синева. Бьянка на мгновение закрывает глаза, сжимает подлокотники, упирается ногами в пол и делает глубокий вдох. Наконец долгожданный толчок, стук колес об асфальт.
Они приземлились. Самолет замедляет ход, все радостно подаются вперед. Интересно, чего они с таким нетерпением ждут? Бьянка понятия не имеет и все еще спрашивает себя, не совершила ли она очередную глупость. Она уехала налегке: ни одежды, ни косметики, ни обуви, ни друзей, ни той малой уверенности, что у нее была. Сейчас она чувствует себя голой, у нее нет даже плана, она ничего не знает о том месте, куда приехала.
Бьянка вытаскивает рюкзак из-под сиденья и идет к выходу. Снаружи светит солнце, небо ясное, ни облачка.
Когда она спускается по трапу, свежий майский ветерок обдувает кожу и выбившиеся из шиньона пряди падают на лицо. На ней все еще та одежда, в которой она была прошлым вечером. Кажется, ничего грязнее на свете быть не может. Ей не терпится от нее избавиться.
Вот и последняя ступенька – теперь она официально на земле. Бьянка смотрит на пальмы вдалеке, вдыхает воздух полной грудью: он легкий, наполненный энергией, совсем не такой, как дома. Он сладко-соленый, пахнет миндальным молочком, которое она пила в детстве летними вечерами. Бьянка достает из кармана письмо и сжимает его в руке. Ее охватывает безумное, но такое естественное желание делать то, что хочется. Может быть, это и в самом деле сумасшествие – первое в ее жизни, после того как она поставила Себу превыше своих увлечений, но это правильно, дальше она пойдет вслепую, доверившись судьбе, без плана и парашюта. Главное – чтобы не было больно, если вдруг упадет, главное – как можно скорее отыскать дорогу, если потеряется.
Она подходит к первому такси в ряду, открывает заднюю дверцу и садится.
– ¡Bon dia![18] – приветствует таксист лучезарной улыбкой, оценивающе оглядывая ее.
– ¡Buenos días! – робко отвечает Бьянка. – Tengo que ir aquí[19]… – Она протягивает таксисту конверт с написанным на нем адресом: Каррер де Са Трона, 2, Сан Хосе де са Талайя. Она понятия не имеет, далеко ли это, не знает даже, существует ли еще этот адрес.
– Vale[20], – согласно кивает таксист.
18
Добрый день (исп.).
19
Добрый день. Мне нужно сюда… (исп.)
20
Ладно (исп.).