Страница 27 из 74
— Спасибо, неинтересно.
Эксперт-химик тоже не заставил себя долго ждать.
— Почти ничего особенного не обнаружил, — хитро сверкнув очками, сообщил он. — С чего начать?
— На твой выбор, — Нежный хотел спать, и ему на самом деле было безразлично.
— Текст письма содержит нецензурное обращение к женщине.
— Спасибо, мне уже доложили.
— Ладно, тогда сначала рутина. Бумага стандартная, по всем параметрам идентична той, что ты приносил вчера.
— Я давал только пальчики с неё снять.
— Да, знаю. Я сейчас на неё внимательно посмотрел, для сравнения. Нельзя стопроцентно утверждать, что бумага из одной партии, но практически можешь считать, что это так. А шариковая ручка, которой на ней писали, китайского производства. По крайней мере, стержень с пастой.
— Производителя бумаги не назовёшь?
— Нет. Говорю же, стандарт. Хоть Финляндия может быть, хоть Канада с Австралией. Может, по каким-то микропримесям что-то и можно определить, но не у нас. Зато могу сказать, что изготовлена она не раньше прошлого года.
— Мне это ничего не даёт. Что ты ещё раскопал? Давай, не тяни. Я по твоей наглой роже вижу — что-то есть.
— Попробовал проанализировать потожировые выделения с отпечатков.
— И что?
— Нашёл кое-что. Хоттабыч и его компания прикасались к бумаге вблизи открытого огня. Остальные — нет. Следы копоти в их отпечатках отлично просматриваются. Тогда я проверил на предмет копоти саму бумагу. Результат положительный. Она долго находилась в помещении, где что-то горело.
— Ты говоришь обо всей бумаге или только о письме?
— Обо всей. В смысле, копоть на письме и на некоторых кусочках, которые ты притащил вчера. На остальных — нет. Надо полагать, бумага лежала в стопке, и всё принял на себя верхний лист. На остальных — слабые следы копоти по краям.
— Понятно. Что там горело и коптило, можно определить?
— Не в нашей лаборатории. Я бы предположил, что какое-то дерево.
— Печка с дровами?
— Скорее, камин. Но утверждать не возьмусь. Самое интересное не это.
— Я до сих пор не потерял надежды, что до утра ты мне всё расскажешь.
— Расскажу, не бойся. Нежный, ты никогда не задумывался, почему лист бумаги имеет прямоугольную форму?
— Нет. Тем более, доводилось мне видать и круглые листы.
— Открою тебе большой секрет. Его знают только эксперты-химики, а сейчас узнаешь и ты. Бумага имеет такую или сякую форму, потому что её так порезали.
— К чему ты ведёшь? — тяжко вздохнул Нежный.
— Бумагу резали. Край листа так и называется — «обрез».
— А я думал, что обрез — это ружьё с отпиленным стволом или член еврея. Какая мне разница, как называется край листа? Что ты обнаружил?
— Когда бумагу режут, на ней остаются микроскопические следы режущего инструмента. Мы не можем их толком проанализировать, но легко обнаруживаем.
— Ну, и чем вырезан лист бумаги, на котором написано письмо?
— Стальным ножом. Промышленным, разумеется. На обрезе остались атомы железа.
— Железо? Не сталь?
— Нежный, ты тёмный, как три подвала. Атомов стали не существует. Сталь состоит из железа и чего-то там ещё. Железо я и обнаружил.
— Может, я и тёмный. А ты — темнишь! И я не понимаю, зачем.
— Ты вчера принёс сюда резаную бумагу, верно?
— Да, — терпеливо подтвердил майор. — Ты уже это несколько раз говорил.
— А чем она резаная?
— Мне откуда знать? Ты определил? Чем?
— Определил. Ничем. Если не считать тех краёв, которые остались от первоначального листа. Структура бумаги на обрезе самая обычная, но никаких посторонних примесей по краям нет. Как будто её так аккуратно порвали. Или разрезали мономолекулярной нитью. Это такая нить, или леска, настолько тонкая и прочная, что режет абсолютно всё и не оставляет никаких следов.
— Порвали так ровно? Это бред!
— Согласен. Тем более, структура бумаги у края соответствует разрезанию, а не разрыву.
— А эта твоя нить или леска, часом, не из фантастики? Читал я что-то в детстве на эту тему.
— Вот и я тоже читал. А если хочешь чего-то более реалистического, могу и это предложить. Но тебе не понравится.
— Давай, я уже ко всему готов, — махнул рукой Нежный.
— Когда я не нашёл следов инструмента, то предположил, что атомы материала, из которого его сделали, уже присутствуют в бумаге. Поэтому небольшая добавка незаметна. Прежде всего пришла в голову идея, что ножницы сами были бумажными. Но нет. Резали чем-то очень острым и прочным. Да и не представляю я себе бумажных ножниц.
— А какие ты себе представляешь?
— Углеродные. В смысле, алмазные. Не смейся. В обычном дешёвом стеклорезе тоже есть алмаз. Я же не о бриллиантах говорю. Если с алмазного инструмента микрочастицы перейдут на бумагу, я их не замечу. В ней тоже полно углерода. Но это был не стеклорез или что-то подобное. Он, понимаешь, не режет, а царапает. Под микроскопом разница чётко видна, поверь мне. Я ещё промерил, насколько прямые линии реза, и знаешь, что обнаружил?
— Идеально прямые?
— Хрен там! Совсем нет. Но на всех листах абсолютно одинаковые. Значит, листы резались одновременно.
— Снова бред. Их использовали в разное время, а какой смысл нарезать впрок?
— Ты прав. Я неточно выразился. Одновременно резали каждую партию бумаги.
— Лучше бы вырезали какую-нибудь политическую партию. А ещё лучше — все.
— Мечтатель ты, Нежный. Ты понял, что я тебе сказал? Бумагу резали на промышленных алмазных ножницах. Но и это не всё. Судя по геометрии линий реза, ножницы были разные.
— Инопланетяне какие-нибудь?
— Заметь, это ты сказал, а не я.
— Я спросил, а не сказал. Ты делаешь выводы не из того, что нашёл, а из того, что ничего не нашёл. Это недостоверные выводы.
— Других у меня нет. Вон, Вадик уже мнётся, сейчас он тебе что-нибудь достоверное расскажет. Расскажешь? — Вадик кивнул. — Прежде, чем я покину этого замечательного, очень нежного оперативника, скажи мне, Вадим, он идиот? — Вадик снова кивнул. — Ну, я пошёл.
— Товарищ майор, извините, пожалуйста, я совсем не это имел в виду, — жалобно начал объяснять Вадик.
— Мне плевать, что ты имел в виду. У тебя есть какие-нибудь результаты? — Вадик кивнул. — Голосом говори, понял? — Вадик кивнул. — Тебе что, морду набить, чтоб ты кивать перестал? — Вадик кивнул со слезами на глазах. — Так это я мигом организую!
Из экспертов уже никто не работал, вся дежурная смена собралась вокруг Нежного и Вадика, явно наслаждаясь представлением.
— Нежный, ты только это, без рукоприкладства, ладно? — сквозь смех попросил старший. — Это очень ценный кадр, просто незаменим, когда шеф приходит сюда делать разнос. Просто Вадик, когда волнуется, с трудом говорит и непрерывно кивает. Нужно понять и простить. Или обнять и плакать, на твоё усмотрение.
— Тебя что, успокоить надо? — поинтересовался майор, и Вадик в ответ кивнул. — Так я это запросто. Эти плохие дядьки над тобой издеваются, но ты не переживай, дядя Нежный их всех отлупит, а тебе, Вадик, купит большую сладкую конфету. Только не плачь, а расскажи дяде Нежному, что ты обнаружил.
— Зачем вы так, товарищ майор? — обиделся Вадик. — Я не идиот и не ребёнок, просто…
— Тогда обойдёшься без конфеты. Что ты мне хотел рассказать?
— Вы мне дали письмо и конспект, чтобы я их сравнил. Только я не графолог.
— Я тебя понял, Вадик. Ты не идиот, не ребёнок и не графолог. Это всё?
— Вы ничем не лучше их. К тому же вы как раз идиот.
— Значит, я идиот, а ты нет. Можно полюбопытствовать, как ты пришёл к такому выводу?
— Можно, — Вадик кивнул. — Вы тут говорите глупости, а время идёт. Моё идёт, и ваше тоже. Только я на дежурстве, значит, у меня идёт рабочее время, оплачиваемое. А у вас, товарищ дядя Нежный? И кто вы тогда?
Майор подумал и решил, что Вадик в чём-то прав.
— Дядя идиот тебя внимательно слушает. Рассказывай.
Вадик кивнул, но Нежный сделал вид, что этого не заметил.