Страница 3 из 7
Барнс уверен, что человек не способен отделить правду от вымысла, так как реальность не снабдила его надлежащими инструментами для такой операции. Реальность – это факты и события, которые действительно произошли, а правда – это то, что мы ищем, интерпретируя реальность. В «Истории мира в 10 1/2 главах» и в «Англии, Англии» Джулиан Барнс сомневается в том, что можно обрести истину, интерпретируя мир посредством истории или религии. И то и другое кажется ему слишком ненадежным. Недоверие к тому, что Лиотар назвал метарассказами («любые объяснительные системы, организующие буржуазное общество и служащие для него средством самооправдания: религия, история, наука, психология, искусство» [9]), является отличительной чертой философии Барнса. Мир для него в принципе непознаваем, поэтому список лиотаровских метарассказов пополнил также и атеизм: «Я думаю, что я скорее атеист, но догма всегда настораживает меня, а атеизм – может оказаться такой же догмой, как и религия. Не думаю, что я достаточно умный для того, чтобы знать, что Бога нет» [12]. Сомнение и плюралистичность – вот киты, на которых плывет Барнс.
Сближает Барнса с постмодернизмом и разрушительная ирония, которая позволяет ему превратить историю в вымысел, религию – в опасную выдумку, а мир – в прогнивший корабль. Ирония делает его свободным и проницательным: «Ирония помогает сказать, что мир не такой, каким кажется. Она наделяет тебя рентгеновским зрением. Она позволяет видеть обратную сторону вещей. Она подтверждает, что реальность не однородна. Она позволяет быть комичным и серьезным одновременно» [12]. Но удивительно, что при всех вышеперечисленных признаках, которые как бы формально делают Барнса постмодернистом, назвать его таковым нельзя. Фоккема определил постмодернизм как «продукт долгого процесса секуляризации и дегуманизации» [9]. Если Джулиана Барнса и можно назвать антиклерикалом, то антигуманистом его никак не назовешь. Человек и его восприятие собственной жизни – центр его литературной вселенной. Для него также очень важны человеческие взаимоотношения, а в любви он видит возможность спасения:
«Религия и искусство должны отступить перед любовью. Именно ей мы обязаны своей человечностью и своим мистицизмом. Благодаря ей мы – это нечто большее, чем просто мы. Без веры в любовь мы превратимся в рабов истории мира и чьей-нибудь чужой правды» [2, 351].
Любовь есть и в романе «История мира в 10 1/2 главах». Глава «Интермедия» – эссе о любви в современном мире. Эта глава вшита в неровную ткань повествования и, по словам самого Барнса, «опровергает все то, что было написано прежде» [13, 67]. И, несмотря на яростно пессимистическое настроение «Истории мира», Барнс так объясняет смысл романа: «Нельзя просто ничего не делать и говорить – у нас ничего не выйдет, но нельзя также говорить – мы понимаем историю, все что нужно – это применить к ней марксистскую или любую другую идеологию. Что мы действительно должны делать, так это верить в то, что истина достижима. История может быть правдива лишь на 56 % или на все 100 %, но единственный способ продвинуться от 55 % к 56 % – это верить в то, что можешь достичь 100 %» [13, 67]. Любить и верить – совсем не постмодернистская установка.
Первый роман Джулиана Барнса «Метроленд», а также один из его последних романов «Предчувствие конца» – романы, дополняющие друг друга. «Метроленд» – роман становления Кристофера Ллойда и его друга Тони, которые решают свои непростые отношения с жизнью с помощью искусства. В юности их волнует «чистота языка, самосовершенствование, предназначение искусства и плюс к тому некоторые абстракции, неосязаемые субстанции с большой буквы, как то: Любовь, Истина, Подлинность…». Искусство для них – самое важное в жизни, поиски истины представляются занятием воинственным, а цвета – «выражением чистейшего безбожия». Кристофер и Тони спрашивают себя: «Может быть жизнь – это тоже произведение искусства; или произведение искусства – это высшая форма жизни», – и боятся, что страсть к искусству проистекает из пустоты в их жизни. В начале жизненного пути, действительно, одного на двоих, так много времени эти юные философы проводят вместе, Тони и Кристофер зачарованно наблюдают за миром. Но потом Кристофер уезжает в Париж учиться, встречает там свою первую любовь Анник и будущую жену Марион. После возвращения обзаводится семьей, постоянной работой в издательстве, погружается в быт и как-то сам не замечает, что из потрясателя основ превращается в довольного жизнью буржуа, в одного из тех, над кем раньше насмехался. Тони же много путешествует, начинает заниматься философией, становится очень «жестким» академическим обозревателем, выпускает сборник стихов. Он свирепый противник брака и уверен, что Кристофер совершил большую ошибку, женившись на Марион. Сам он просто живет с девушкой, проповедуя свободную любовь. Барнс представляет читателю две крайности: Тони – неприятный тип, недовольный жизнью, пропагандирующий левые взгляды и Кристофер – примерный семьянин, жизнь которого не пестрит событиями, но он всем доволен. Казалось бы, у Кристофера все хорошо, он и сам пытается нас в этом уверить, но читатель чувствует, что что-то не так. Кристофер выбрал тот путь, который выбирают миллионы нормальных людей, но создается ощущение, что такой миропорядок, заставляющий прощаться с иллюзиями и мечтами детства, ошибка мировой истории, от которой не спасает даже вера в искусство как воплощение вечного и идеального.
Через двадцать лет Джулиан Барнс снова возвращается к теме взросления и расставания с юношескими теориями. На этот раз он рассказывает совсем другую историю. Но, рассматривая ту же тему с высоты прожитых лет, он отвечает на вопросы, поставленные им в «Метроленде». В «Предчувствии конца» две части. В первой он пишет об очарованности жизнью молодых, когда все представляется ясным и осуществимыми, и кажется, что жизнь будет не менее интересной, чем у героев литературного романа. В таком юношеском экстазе живет его герой Тони Уэбстер, когда узнает о самоубийстве своего лучшего друга Адриана. Во второй части книги, уже пожилой Тони Уэбстер получает письмо и выясняет подробности, повлекшие самоубийство Адриана. В ходе расследования он много размышляет о том, каким он был и каким стал, о прожитой жизни и том, что навсегда остался среднестатистическим человеком. Он признается, что чем дольше живет, тем меньше понимает. Одно он знает точно, самое страшное – состояние бездействия и покоя, сонной комфортной энтропии, то состояние, которое когда-то овладело и Кристофером Ллойдом из «Метроленда» и им самим. Тони из «Метроленда» говорит: «История – это ложь, придуманная победителями»; Тони из «Предчувствия конца» с грустью констатирует: «История – это воспоминание выживших, никто из которых не победитель и не проигравший».
На наш взгляд, «Предчувствие конца» можно рассматривать и как экзистенциалистский роман, так как, по сути, Тони Вебстер пребывает в ситуации, которую экзистенциалисты назвали бы пограничной. Он предчувствует приближение смерти, и это предчувствие запускает механизм памяти, заставляя его переосмысливать то, что было.
Два романа, объединенные с остальными работами Джулиана Барнса общностью тем, все-таки несколько выбиваются из общего ряда и по типу повествования (традиционное линейное повествование от первого лица и никакой фрагментарности), и по резко снизившемуся накалу иронии. «Метроленд» и «Предчувствие конца» те романы, в которых ирония странным образом сплетается с сочувствием, это ирония грустная, а не агрессивная.
Рассмотренные романы дают нам возможность говорить о Джулиане Барнсе как о пограничном писателе, работающем на стыке постмодернизма и реализма. А правильнее сказать, что обе тенденции есть в его работах, только в каждой из них они проявляются в большей или меньшей степени. Барнс никогда не стремился осознанно создать постмодернистский роман. Он просто знает о том, что форма и содержание слиты воедино, и если содержание требует постмодернистской дробленой композиции, он готов такой текст организовать.