Страница 2 из 7
Неразговорчивость в отношении личной жизни Джулиан Барнс парадоксально полно компенсирует своей манерой повествования, вовлекая читателя в диалог, заставляя следить за нитью его рассуждений и видеть и представлять то, что видит и представляет он сам. Джулиан Барнс, кажущийся замкнутым человеком, оказывается откровенным писателем. Он хочет, чтобы читатель был настолько близок к автору, насколько возможно: «Мне нравится представлять как писатель и читатель сидят вместе не лицом к лицу, а бок о бок и смотрят в одном направлении, например, через витрину кафе. И по моему сценарию писатель спрашивает читателя: «Что ты о ней думаешь? Он выглядит чудаковатым, не так ли? Интересно, а почему они ссорятся?» Взор читателя устремлен параллельно писательскому взору, писатель просто замечает все первым» [12].
Его роман «Нечего бояться» критики даже назвали исповедальным, намекая на то, что желая рассказать о своем страхе смерти, Барнс действовал по примеру Гете, который, написав «Страдания юного Вертера», избавился от сердечных мук. Но сам Барнс решительно опроверг такое определение: «Я не считаю этот роман исповедальным, так как исповедальная литература призвана облегчить душу. Я же совсем не верю в терапевтические свойства автобиографии. Я скорее написал эту книгу, чтобы исследовать свой случай как особый и чтобы ответить на вопрос: в данный момент времени, каково это ни во что не верить, но так и не примириться с тем, что умрешь?» [12]. Таким образом, Барнс провозгласил себя исследователем, пристрастно экспериментирующим с собственным страхом.
Стоит заметить, что Джулиан Барнс вообще противится попыткам прижизненно вписать его в какое-нибудь литературное направление; разобрать его тексты на темы и мотивы; попыткам осмыслить его литературное творчество не как развивающийся, подверженный изменениям и мутациям организм, а как законсервированное монолитное литературное наследие. В нем просыпается дух противоречия, который, по его собственным словам, заставляет сказать: «Подождите… Я еще не закончил – не нужно делать обобщений о моей работе, когда я еще пишу» [12].
Лидия Вьяну как-то сказала Барнсу, что причисляет его к группе писателей «десперадо» – отчаянных, которые стремятся сломить, шокировать и эмоционально разгромить читателя. А Джулиан Барнс ей ответил: «Признаться, я удивлен, что меня называют «десперадо». В принципе, описание мне нравится (кому бы оно не понравилось?), но такая постановка превращает нас (нас?) в какую-то банду имени Клинта нашего Иствуда. Но кто будет за Клинта и кто остальные члены банды? По мне, так мы просто некоторое количество очень разных и очень смирных людей, пишущих в совершенно разных манерах» [8].
Решительно выйдя из рядов «десперадо», Джулиан Барнс поспешил отмежеваться и от постмодернистов. В интервью он рассказывает, что был в Италии на конференции, и когда его спросили, что он думает о постмодернизме и теории литературы в целом, он ответил, что у него самого нет никакой литературной теории: «Когда я пишу, я не ищу поддержки у теории литературы. Более того я нарочно пребываю в неведении по поводу литературных теорий. Мне кажется, что романы порождает жизнь, а не теория о жизни или литературе… Я думаю, что когда литературная теория начинает править литературой, есть риск написать что-нибудь фундаментально нудное, наподобие нового романа» [13, 8].
Пожалуй, именно такая установка Барнса творить текст свободно, не запирая себя в рамки теоретических постулатов и определений, позволить ему развиваться естественно, и определила чрезвычайное разнообразие его работ, которые, сложно рассмотреть в рамках одного литературного направления. Но она же наводит на мысль, что в таком спонтанном тексте совпадения и повторы не случайны. Ведь если автор подсознательно возвращается к одним и тем же темам и вопросам, то это значит, что они его волнуют, волнуют постоянно и по-разному. Такие повторы как бы невольно высвечивают авторскую философию, которая у Барнса, безусловно, есть. Не случайны также и отголоски различных теорий, даже если автор отрицает какую бы то ни было систему.
Тексты Барнса полны разных теоретических концепций. По сути, все его книги пытаются ответить на одни и те же вопросы: где граница между правдой и вымыслом? Почему именно в литературе человек ищет для себя ответы на вопросы, мучающие его в жизни? Как писателю удается в форме вымысла отобразить реальность, и если удается, то значит ли это, что литература уничтожает границу, отделяющую реальность от вымысла? Другими словами, Барнс ищет ответы на постмодернистские вопросы, разделяя постмодернистское восприятие жизни как текста. Американский писатель Джон Барт однажды сказал: «История твоей жизни не есть твоя жизнь, это твоя история» [14]. Джулиан Барнс как бы развертывает, глобализирует этот тезис, применяя его не только к истории человека, но и к истории народов и мира. Об этом романы «История мира в 10 1/2 главах» и «Англия, Англия».
«История мира в 10 1/2 главах» – это десять новелл и интермедия, объединенные цепью мотивов (отделение чистых от нечистых; распада и тления; повторяемости истории; обманчивости действительности; жестокости Бога и времени) и образов (личинки червя древоточца, символизирующие гниение и распад; ковчег – символ неприкаянного, брошенного на милость Бога мира; плавание – образ истории, как опасного движения наугад). При этом каждая новелла вполне самостоятельный фрагмент, вводящий в повествование новых героев, представляющий определенный отрезок человеческой истории и авторскую микротему в рамках общей проблематики. Помимо канвы хорошо продуманных повторов и аллюзий новеллы объединяет ощущение тревожности; неизбежности надвигающихся перемен; бессилия человека. Лейтмотив книги – высказывание Гегеля: «История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса». В новеллах Барнса трагедия и фарс также сменяют друг друга. Первая глава «Безбилетники» – рассказывает о комическом путешествии жуков короедов на Ноевом ковчеге, наблюдающих отделение чистых животных от нечистых; а вторая («Гости») – описывает захват туристического лайнера террористами, которые разделяют пассажиров на группы в зависимости от национальности, для того, чтобы решить, кого убить в первую очередь в случае невыполнения их требований. Они тоже отделяют «чистых от нечистых», только вторую главу уже не назвать смешной. Реальность для Барнса всегда страшнее вымысла, и единственный способ защиты от реальности – фабуляция, построение нескольких вымышленных фактов на основе одного реального события, оплетение факта сетью вымыслов. Джулиан Барнс приходит к такому выводу: «История – это не то, что случилось. История – это всего лишь то, что рассказывают нам историки». Но «История мира» – роман, выступающий не только против истории, но и против религии, хотя и не против веры. Бог Барнса жесток, и он покинул жестокий мир, оставив человека одного в битве с абсурдной историей. Но человеку Бога не хватает. Это то, что позднее Барнс назвал «религиозным инстинктом» [12]. «Историю мира в 10 1/2 главах» исследователи часто определяют как самый постмодернистский роман Барнса из-за отказа от линейного повествования (умер всезнающий автор, но возник очень живой рассказчик, который и собрал все тексты воедино), а также из-за агрессивного, бунтарского посыла, который он собой несет.
«Англия, Англия» – книга, в которой автор воскресает, но от этого роман не становится менее постмодернистским. Барнс снова размышляет о смысле жизни, путях спасения; рассуждает о вере в Бога и ее влиянии на народ и человека. Но главный вопрос, который он пытается решить – что же такое история Англии? Олигарх Джек Питмен выдвигает грандиозный туристический проект – создать Англию в миниатюре на острове Уайт. Выясняется, что создать такую копию совсем несложно, так как Англию делают Англией «Биг Бен, музей Шекспира, меловые скалы Дувра, стадион Уэмбли, дворец, Шервудский лес». Остались только эмблемы, обглоданные временем кости некогда великой культуры и традиции. Для Барнса английский мир прогнил, и нет больше той основы, которая выделяла бы англичан как нацию. Поэтому, когда Питмен воплощает проект в жизнь, бутафорская Англия вытесняет настоящую, и Старая Англия проходит через очищение забвением, перерождаясь. Теперь она готова продолжить свой путь «налегке». В «Англии, Англии» парк Новой Англии – вымысел, вытесняющий реальность, но люди с готовностью принимают такую подмену.