Страница 17 из 23
В общем, особым событием приход новенькой для меня не стал. Ну пришла и пришла. Мало, что ли, у нас без неё девчонок? К тому же поселилась она, как потом выяснилось, в нашем подъезде на пятом этаже.
Но вы бы видели, что произошло с моим другом Лёшкой. Он стал постоянно ходить с мокрой головой, зачёсывая назад свои непослушные рыжие вихры, а главное — начал учить уроки, как самый забубённый отличник. Он зубрил наизусть все заданные правила, а ещё — вот чудак! — взялся заучивать даже примечания и дополнения. Мало того, он вдруг кинулся повторять пройденный материал. А так как на самом деле он никогда его не проходил, то и этот материал понадобилось осваивать заново.
В общем, у другого от такой нагрузки уже давно бы в голове замкнуло, а у Лёшки даже волосы не вылезли и цвет лица не поменялся.
На уроках он теперь всегда тянул руку, а когда его вызывали к доске, то так торопился и волновался, что путал все темы, и в итоге получался полный сумбур.
— Садись-ка, Трубач, на место да послушай товарищей, — говорила в таких случаях Наталья Борисовна. — Вижу, что учил, но недоучил. Повнимательней нужно готовить уроки, поприлежней.
Куда прилежней? Учительнице и в голову не могло прийти, что Лёшка не недоучил, а переучил.
В конце концов помыкался-помыкался Лёшка с уроками, да и забросил это дело. На другое переключился.
Заявился как-то раз ко мне с кучей разных пузырьков, тюбиков и пакетиков, вывалил своё добро на стол и объявил:
— Выручай, Мишка. Пришёл к тебе внешность менять.
— В разведчики, что ли, подался? — засмеялся я.
— Куда мне с моей памятью в разведчики? — махнул рукой Лёшка. — Просто посимпатичней хочу стать.
И как бы между прочим, спрашивает:
— А как тебе Ленка?
— Какая? — я сделал вид, будто не понимаю, о ком идёт речь.
— Ну новенькая.
— Да ничего, — как можно равнодушней сказал я. — А что, тебе понравилась?
— Ещё чего! — фальшиво оскорбился Лёшка.
Мог бы и не притворяться, я и так всё понял, но из деликатности промолчал.
— Ну и что же ты решил? — спросил я. — Подстричься налысо или отпустить бакенбарды?
— Волосы покрасить хочу, — нетерпеливо приступил к делу Лёшка. — Вот только не знаю, в какой цвет.
Я стал перебирать тюбики и порошки.
— Можно сделать тебя, к примеру, платиновым блондином.
— Это как? — удивился Лёшка.
— А вот гляди, — я протянул ему коробку с тюбиком, — будешь белобрысым, как тётка на картинке.
— Не, белобрысым не хочу. Что рыжий, что белобрысый — особой разницы, по-моему, нет. Выбери что-нибудь посущественней.
— Ладно, давай попробуем пепельный.
— Ты что? — испугался Лёшка. — Курить нельзя. Вредно! И Минздравом запрещено.
— Вот чудак! Кто ж тебе курить предлагает? Это цвет волос такой — серый, как пепел, как мышь.
— A-а, мышь, ну тогда другое дело, — успокоился Лёшка. — Только мышиный цвет мне не нравится. Какой-то он неяркий.
— Неяркий! Что ж ты тогда от своего яркого избавиться хочешь?
Ладно, вот каштановый с рыжим оттенком. Смотри, как красиво блестит.
— Скажешь тоже! Зачем же мне, рыжему, в рыжий цвет краситься? — отклонил моё предложение Лёшка.
Я вздохнул:
— Тебе не угодишь. Красился бы дома, раз такой привередливый.
— Дома бабушка не даст. Будет без конца в ванную заглядывать и краски отнимать.
— Ясно, — понимающе кивнул я, — вот ещё необычный цвет — «красное дерево».
— Нет, «красное дерево» не подходит, — помотал головой Лёшка. — Мама и так называет меня деревом, когда я чего-нибудь не понимаю, а ты хочешь, чтобы я покрасился под дерево. Тебе останется только годовые кольца подрисовать.
— Хна бесцветная, — покрутил я маленький пакетик.
— На что она мне!? — с досадой воскликнул Лёшка.
— Волосы укрепляет и перхоть уничтожает.
— Нет у меня перхоти, — начал злиться приятель. — И волосы не секутся, понял? Крась давай быстрей, меня дома скоро хватятся.
— Ну что ж, попробуем чёрный цвет.
— Давай! — Лёшка решительно рубанул воздух рукой. — Пошли в ванную.
Прочитав инструкцию, я развёл чёрную краску и густо намазал ею кудлатую Лёшкину голову. Затем надел на него целлофановый пакет и обмотал сверху полотенцем.
— Это ещё зачем? — недовольно пробурчал Лёшка.
— Моя мама всегда так делает, когда волосы красит, — объяснил я.
В миске оставалось немного краски, и я предложил:
— А давай ещё и брови покрасим. Жалко добро выливать.
— Это ты хорошо сообразил! — обрадовался Лёшка. — А то бы я получился весь чёрный, а брови — рыжие. Смехота.
Покрасили и брови.
После столь ответственного дела я отправился греть чай и только стал накрывать на стол, как в дверь позвонили.
— Тётя Таня, наверное, пришла, — предположил Лёшка и пошёл в прихожую.
— Рано ещё ей, — крикнул я из кухни.
Лёшка открыл дверь. На пороге стояла Лена Снежина.
— Здравствуйте, мальчики. Ой какой ты, Трубач, смешной! Ты зачем так нарядился? — удивилась она.
Застигнутый врасплох Лёшка выпучил глаза и застыл, как истукан.
— Понимаешь, мы сценку разучивали для его сестрёнки, — кинулся я на выручку друга. — «Али-Бабу и сорок разбойников».
— И кого же он будет играть? Кувшин с серебром?
Лена весело засмеялась, глядя на Лёшкино круглое румяное лицо с насупленными чёрными бровями.
— А тебе чего надо? — прохрипел опомнившийся Лёшка. — Чего припёрлась?
— Не груби, — вежливо дала отпор Лена. — Во-первых, я пришла, а не припёрлась, а во-вторых, не к тебе, а к Клюшкину.
— Ах-ах-ах! — закривлялся Лёшка. — Тили-тили тесто, жених и невеста, — и пошёл в комнату. А сам, я заметил, спрятался за полуоткрытой дверью.
— Миша, — обратилась ко мне Лена, — я забыла домашнее задание по математике записать. Ты не мог бы мне дать свой дневник, я перепишу.
— Пожалуйста.
Я принёс дневник, она переписала задание и, попрощавшись, ушла.
Когда я вошёл в комнату, Лёшка сидел чернее тучи. Я имею в виду не только его мрачное настроение, но и чёрную шевелюру, и густые чёрные брови, сошедшиеся на переносице, как две ядовитые гусеницы.
— Ничего себе! — охнул я. — Ты прямо, как кочегар.
— Во что красил, тем и стал, — угрюмо буркнул Лёшка.
— Тебе не нравится? — осторожно спросил я.
— А тебе?
— Вроде нормально, — пожал я плечами. — Правда, непривычно как-то. Был рыжий, а теперь вдруг — чёрный.
— Ужас какой-то! — разглядывая себя в зеркало, сказал Лёшка. — Давай перекрашиваться.
— Что ты?! Какая краска теперь возьмётся? Чёрный цвет самый стойкий.
— И что, ничего поделать нельзя? — опешил Лёшка.
Я взял со стола коробочку с улыбающейся блондинкой на этикетке:
— Последнее средство. Рискнём тебя обесцветить. Согласен?
— Угу, — вздохнул мой горемычный дружок.
Я развёл шипучий раствор и стал смачивать им Лёшкину голову. Он внимательно следил за моими действиями, глядя в зеркало. Снова надели мешок и замотали полотенцем.
— Ой чего-то колет, — вдруг с тревогой в голосе сказал Лёшка.
— Терпи, — отмахнулся я и включил телевизор.
Лёшка без конца ёрзал на стуле, словно сидел на раскалённых углях, и то и дело теребил полотенце. Наконец он не выдержал и сказал:
— Всё, иду мыться. Не могу больше.
Он сдёрнул с головы полотенце и убежал в ванную. Увлёкшись телепередачей, я спохватился, что Лёшки нет, только через полчаса. Заглянув в ванную, я онемел. Лёшка стоял перед зеркалом, его волосы торчали в стороны, словно золотистый нимб на иконах у святых старцев. Вот только чернобровое лицо выражало не кротость и умиление, а пылало от беспредельного отчаяния.
— Ну что? — безысходно вздохнул он. — Теперь под нуль оболваниться осталось.
— Не горячись, под нуль всегда успеется, — попытался приободрить я друга. — У мамы есть парик, может, в нём немного походишь?
— Ты совсем, что ли, свихнулся? Как я в школу в парике приду?