Страница 4 из 7
И это дивное ощущение нового дома, оно стало всё сильнее и сильнее завладевать мальчиком, и от этого ему здесь стало спокойно и уютно, и от этого его сознание очистилось от дурных мыслей, и от этого его воображение засверкало в красочном сияние, и от этого всё здесь для него стало как родное, и от этого, всё, всё это, всё это он видел, как родное, и теперь он чувствовал, что и он родной для всего этого. И мягкий покров теперь родной для него лужайки нежно ласкал его колени, а завораживающе шелестящая трава, почтительно приветствовала мальчика, склоняясь перед ним под лёгкими дуновениями тёплого ветерка, а перед глазами мальчика стояла дивная картина цветущего и завораживающего его воображение мира. И окаймляющая, в расплескивающихся отблесках солнечных лучей, отражающихся, от покрытых оледеневшим снежным покровом, словно усеянных несказанным множеством, переливающихся в своих гранях, кристаллов, раздающаяся сияющим заревом, корона, уже очерчивала границы простирающейся под ней жизни. Нависшее над представшим на глазах у мальчика миром, зазывающее в своё лоно, недостижимым девственным естеством, голубое без бренное небо, явилось безмолвным свидетелем, запечатлённых, детскими глазами, прикрас.
Берущая своё начало, от подножья столпом возносящихся до самых небес гор, необъятная одним лишь взором долина, разноцветным цветущим садом, простиралась окутанная блаженными зачаровывающими ароматами, выветрившими начисто из сознания ребёнка этот зловонный запаха, своей тлетворной сутью, доселе стоящий уродливым памятником пройденного в его сознании. Могучие скалы, словно древние великаны, закрывали лоно, раскинувшейся, под их непрестанной защитой, долины, своими непроглядными и непреодолимыми каменными телами, стойко отражая неотвратно возобновляющиеся нападки бушующих вихрей неудержимого Ветра и разрушительных волн беспредельного Океана. Рассекая, своими струящимися течениями, нежную плоть раскрывшейся на глазах у мальчика во всём своём непревзойденном естестве долины, насыщая живительной влагой, землю, привнося свою благоговейную силу, даже в самые слабые и неокрепшие, стебельки, протекала стремительная горная река. Истоки той реки, с незапамятных времён, брали своё начало, от полноводного озера, неуёмно сбиравшего, под полон, своего непрестанно страждущего ненасытного чрева, каждую, даже самую скудную струйку, растопленных, под пламенными лучами солнца, укутавших, вершины непреодолимых гор, расплескивающихся в ослепительном сиянии, льдов.
Разливаясь, преодолевая, смыкающиеся в перстах, каменные объятия горного озера, из полноводного лона его ненасытного чрева, начинали свой, проложенный в веках, непрерывный путь, резвящиеся течения, благодатной реки. Ясные солнечные лучи, пронизывали её светлые, беззастенчиво прозрачные воды, согревая своими ласковыми прикосновениями, гладкое, словно выложенная искусными мастерами, мощёная брусчатка, отсвечивающееся в свете солнечных прикосновений дно. И проникая в струйки, непрерывно резвящихся, то игриво обгоняющих друг друга, а то и вовсе, сплетающихся в одно целое и вновь распадающихся, расплываясь в разные стороны, течений, лучи солнца, переливались в дивном свечении, озаряя своим сияние, расплёскивающиеся в небесном свете, воды реки. Исходящий же, из её первозданной сути, лёгкий холодок, пробуждающей разум, свежестью, простирался от полноводного лона реки. Подхваченный слабым дуновением, он разлетался по всей долине, создавая в ней атмосферу только зарождающегося дня, хотя солнце, к тому времени, уже зашло к зениту своего испепеляющего могущества, возвещая, своим нескончаемым неистовством, всему простирающемуся под её пронзительными лучами, миру, о неминуемом приближении заката, несущего следом за собой, беспробудную тьму.
Но когда всё вокруг цветёт и играет, когда окружающий тебя мир, раскрывается перед тобой во всём разнообразие палитр своих красок, и когда весёлые напевы процветающей в нём природы, завладевают твоими мыслями, тогда и у тебя на душе царит спокойствие и безмятежность, тогда и твоё сердце расцветает на фоне окружающей тебя природы, и тогда и из твоих уст вырываются весёлые мелодии озорных напевов, и что тут говорить, тогда ты совсем не думаешь о тьме, и что тогда говорить о мальчике, также не думал о тьме и мальчик. И мальчик, с присущей только ребёнку открытостью и наивностью, широко раскрыв свои чистые незатейливые глазки, и то и дело перемигиваясь с разыгравшимися солнечными лучиками, вожделенно впитывал в себя этот мир. Он полюбил этот мир, как может любить только ребёнок, он полюбил его искренней и безвозмездной любовью, и впитывая этот мир всё сильнее и сильнее, мальчик уже и не замечал, как сам становится частью этого мира, а если даже и замечал, так ведь теперь этот мир для него родной, ведь теперь этот мир зовётся его домом, теперь мальчик и сам, есть этот мир, и теперь этого мира уже и не будет без мальчика, и без мальчика, останется одна только тьма. И хоть всё вокруг и говорило, лишь о начале вновь зарождающегося дня, но солнце то, ведь солнце то уже было в зените, а дальше, а дальше обязательно будет закат. Все миры живут по одному закону, за рассветом идёт зенит, за зенитом идёт закат, а за закатом, наступает тьма, и потом всё заново переигрывается, и всё снова возвращается к рассвету, но за закатом, за закатом всегда наступает тьма. А сейчас, сейчас солнце уже в зените.
И сейчас солнце, как нельзя лучше освещает этот мир, и всё то, всё то что осталось после тьмы, всё то, что нельзя было разглядеть на рассвете, всё это теперь как нельзя лучше проявляется в солнечных лучах, и всё это теперь тоже этот мир, и мальчик, и мальчик теперь тоже всё это, и это стало видно только сейчас. И вот теперь, под сенью безбрежного недосягаемого неба, кое в веках будет безмолвным свидетелем, неотвратимой истины, наших сегодняшних взоров, нашёл свой покой кроваво красный каменный скелет, некогда, всецело процветавшего, непревзойдённого, в своём великолепии и доселе, ныне беззаветно покоящегося града. Бесследно проникающее, по уже давно, словно обескровленные вены, безлюдным улицам, неугасающее дыхание ветра, нехотя заволакивало, обезличенный град, уже долгие годы обивающим его крепкий скелет забвением, безмерной тьмой вездесущих песков, неминуемо придававшим его нерушимую суть вечному забытью.
И даже если, может быть по нерушимым заветам нескончаемо текущего времени, и даже если, может быть по неукротимой прихоти беспристрастного рока, который неминуемо сопровождает нас по дороге к вечному забытью и забвению, судьба не раз прокладывала твой путь, чрез величайшие города нашего мира, и даже если эти возбуждающие разум людей города увенчали себя немеркнущей славой, и даже если чудесные рассказы о красоте и богатстве которых, на протяжение многих веков воодушевлённо распевались странствующими поэтами, далеко за пределами границ подвластного их правителям мира, так знай, не было среди них не единого, который даже застигнутый в часы своего рассвета и могущества, в часы о которых и по сей день воспевают потомки его благородных сынов, либо в часы, память о которых навсегда скрылась в непроходимых песках времени, как скрылось, занесённое песком времени, и его последнее поколение, так вот, не единый из этих городов, не мог сравниться даже с уже увядающим, под нещадно палящими солнечными лучами, но по прежнему возвышающимся в центре цветущей долины, обрамлённым, словно созданным исключительно для него миром, и пробудившимся в глазах у мальчика, Акрополем.
И мальчик взирал на сей ослепительный град с высоты своей родной лужайки, и мальчик взирал на сей ослепительный град с высоты своего нового дома, и вздымающиеся до самых небес могучие горы, пронизывали на его глазах, своими острыми словно наконечники бранных копий вершинами, неповоротливые белоснежные небесные корабли облака, и на его глазах, словно взятая в полон невинная дева, стесняемая всей роскошью трав и цветов, будто бы одаренная грудой бриллиантов и изумрудов, терзаемая неволей долина, растрачивала всю свою молодость и красоту, на неотъемлемо сопутствующий её светлому образу, и вытягивающий из неё, словно бездушный паразит, зачатки живительной силы, Акрополь. И горы, горы теперь уже не казались мальчику горами, теперь для мальчика они были невозмутимыми надзирателями, непреодолимым каменным частоколом, извечно стоящими на страже, и беззаветно состоящими на службе у изветшалого старика, доживающего последние часы уготовленного ему времени Акрополя. И теперь, теперь когда мальчик жил в этом мире, теперь, теперь когда этот мир стал для него родным, теперь, когда это уже был его дом, и теперь, когда мальчик сам и был этим миром, вот теперь, теперь то уже эти горы стояли на страже не только у долины. Как раз сейчас-то у них теперь и прибавилось службы. Но эти горы, эти горы и как прежде всё ещё состояли лишь на одной службе, и как и прежде служили они лишь одной цели, и эти горы, эти горы они тоже были всем этим, эти горы они тоже были этим миром, и теперь то мальчик уже и не понимал, для кого всё это, теперь то мальчик уже и не понимал для кого этот мир, но мальчик, мальчик, он ведь уже и сам стал всем этим.