Повелитель теней

– Но ты сказал, что они голодные, – напомнил Джон Грант.

– Да, голодные, – кивнул Бадр, – но жаждут они не еды, а земель… и людей. У приверженцев этой веры – она называется «ислам», что означает «подчинение Богу», – есть обычай отнимать детей у христиан и делать из них мусульман, а заодно и воинов, которые могли бы сражаться на их стороне.

Джон Грант слушал эту историю точно так же, как он когда-то слушал сказки своей матери, которые она рассказывала ему перед сном.

– Однажды мусульманские воины нагрянули в мою деревню и забрали меня – вырвали прямо из рук моего отца, – сказал Бадр. – Они забрали из моей деревни всех маленьких мальчиков, связали нас длинной веревкой и увели прочь от нашей прежней жизни.

– И они научили тебя сражаться? Сделали из тебя воина?

– Они научили меня всему. Но в первую очередь они сделали меня мусульманином – заставили поклясться своей жизнью, что я буду следовать заветам одного лишь Мухаммеда. Они отдали меня в другую семью, и там меня вырастили как своего собственного сына.

– И ты никогда не приезжал домой?

– Не приезжал до тех пор, пока не стал взрослым человеком. И воином. Они называли меня тогда янычаром.

– Янычаром?

– Это означает «новый воин». Они называли нас янычарами и заставляли воевать на их стороне.

– А когда ты приехал домой?

– Когда я приехал домой, моя деревня исчезла. Остались одни только развалины.

– А что произошло с твоими родителями и сестрами?

Бадр покачал головой.

– Они тоже исчезли, – ответил он и пожал плечами. – Просто исчезли.

Некоторое время путники молчали и слышалось только журчание реки, вдоль которой они шли.

– Я хотел бы стать янычаром, – вдруг сказал Джон Грант. – Я хотел бы стать янычаром и убить человека, который убил мою мать.

– Я могу научить тебя сражаться, – отозвался мавр, которого слова мальчика, казалось, нисколько не удивили. – Но сначала…

Он, посмотрев на Джона Гранта, улыбнулся, а затем показал куда-то вперед.

– Что сначала? – спросил мальчик.

– Сначала мы поедим.

Они приближались к крутому повороту реки. За ним, в нескольких минутах пути, над рощицей белых кленов в безоблачное небо поднималась струйка белого дыма.

– Раньше твои соплеменники были гостеприимными по отношению ко мне, – сказал Бадр. – Посмотрим, будут ли они такими и сейчас.

С этими словами он побежал легкой трусцой. Джон Грант с легкостью последовал за ним.

11

На Востоке, 1448 год

Страсть исчезла у Джона Гранта так бесследно, как будто она никогда и не возникала. Вместо стремления прижаться к этой женщине и войти в нее он почувствовал желание отодвинуться от нее подальше, что он и сделал. Они были теперь уже не такими, как раньше. По крайней мере она стала для него совсем другой. И он знал, что вскоре его показное равнодушие изменит все и для нее тоже.

Он лежал на спине с открытыми глазами, рассматривая эту маленькую комнату. Несколько минут назад – и несколько часов до этого – его разум был занят только мыслями о том, как бы найти себе женщину. Он нашел ее и стал домогаться ее с тем рвением, с которым его научили воевать. На какое-то время важным стало только то, что имело отношение к ней. Теперь же, несмотря на то что его кожа все еще была влажной от ее пота, мысли Джона Гранта были направлены на что угодно, кроме нее.

Его оружие находилось рядом с постелью – вместе с его одеждой и кошельком. Он потянулся левой рукой к дощатому полу и, нащупав маленький кожаный мешочек, перетянутый бечевкой, взвесил его на руке и с удовольствием отметил, что монет в нем еще немало. Умелым и опытным наемникам платили хорошо, и последние пару лет деньги к нему и Бадру Хасану текли рекой.

Стены комнаты были грубо оштукатурены и побелены. Здесь, кроме кровати, имелась и другая мебель. У стены стояли два стула с сиденьями из грубой материи, украшенной вышивкой. Значительную часть помещения занимал стол, который когда-то был очень даже добротным, но это было много лет – и трапез – назад. Джон Грант подумал, что такой стол лучше бы подошел для таверны, находящейся этажом ниже.

А вот кровать, на которой они лежали, несомненно, была удобной: набитый перьями матрас оказался таким же приятно пухлым, как и женщина, лежащая сейчас рядом с ним, Джоном Грантом. Лунное сияние, с трудом проникавшее в комнату через сводчатое окно, вкупе с огнем, горевшим в очаге, расположенном в углу, освещали небольшое помещение. Возле очага лежала стопка дров, и он собрался было встать и подбросить одно или два полена в затухающий огонь, но затем решил не делать ничего, что могло быть воспринято как желание остаться здесь подольше.

Джон украдкой покосился на объект своей быстротечной страсти. В течение нескольких минут эта женщина лежала, тяжело дыша, в такой позе, в которой он ее оставил, – с вытянутыми вдоль тела руками и широко разведенными ногами. Ее колени были приподняты на несколько дюймов над матрасом, и без его тела, лежащего на ней, она казалась чем-то неполным и даже нелепым. А еще создавалось впечатление, что их танец уже закончился, но она не обращала внимания на то, что партнер отстранился и отошел в сторону. Сама их интимная близость – или, по крайней мере, необходимость в ней, которая привела его в эту комнату, – теперь вызывала у Джона противоречивые чувства и заставляла задуматься. Ее груди, так сильно привлекавшие его всего лишь несколько минут назад, теперь вызывали у него неприятие: они как бы сдулись и расползлись каждая к своей подмышке. Тем не менее эта женщина все равно была красивой и еще достаточно молодой, чтобы вести себя с некоторым гонором.

Его внимание, однако, привлекла при их первой встрече прежде всего ее улыбка, с которой она сновала между столами таверны, расположенной под комнатой, где они сейчас лежали. Женщина с присущей ей сноровкой разносила бокалы с вином и кружки с пивом и весело обменивалась шуточками с посетителями. Она была хорошо сложена и имела весьма соблазнительные округлые формы и длинные ноги, а симпатичное личико делало ее вдвойне привлекательной – это все равно как если бы у добротного дома имелся в придачу полный плодовых деревьев сад.

Ему было жаль – жаль и ее, и, может быть, самого себя. То, что он так сильно возжелал ее, теперь казалось ему невероятным. Она, захихикав, свела ноги вместе и потянулась за покрывалом, чтобы накинуть его на их голые тела. Почувствовав неожиданно возникшее охлаждение, она, похоже, решила попытаться сохранить хоть сколько-то тепла. Джон Грант ничего не сказал, но, когда она прильнула к нему и положила свою голову с растрепавшимися волосами ему на грудь, он обхватил ее рукой за плечи. Она нравилась ему раньше – и она нравилась ему сейчас. Все еще нравилась. И Джону Гранту не хотелось оскорблять ее чувства, но необходимость в интимной близости уже прошла.

– Что тут можно хорошего поесть? – спросил он у нее там, в таверне.

Его голод усиливался еще и тем, что он выпил свою дневную норму крепкого красного вина на голодный желудок. Она уже начала поворачиваться к нему спиной, когда эти слова слетели с его губ. В тот момент он таращился на ее колыхающиеся бедра и ягодицы, и она замерла, а потом повернулась к нему лицом. Она вообще-то уже обратила на него внимание, а потому знала, что увидит, когда будет отвечать на его вопрос. «Хорошенький» – именно это слово пришло ей на ум, когда она впервые увидела его, и именно это слово вертелось у нее на языке, когда она обдумывала свой ответ.

– Здесь все хорошее, – сказала она, держа руку на округлом бедре. – Все, что ты пожелаешь. И всего полно.

Она снова отвернулась и стала обходить потертые столы, за которыми сидели многочисленные посетители.

«Хорошенький», – опять подумала она и криво усмехнулась.

Она была не первой, кому приходило в голову это слово при виде Джона Гранта. Оно приходило в голову и женщинам, и мужчинам. Некоторые девушки и женщины считали его внешность женоподобной и быстренько переключались на поиски кого-то более похожего на мужчину. Те, кто одобрительно относился к его внешности – внешности, которая отражала и в чем-то дополняла их собственную привлекательность, – часто чувствовали, что никак не могут им насытиться (хотя он насыщался ими довольно быстро).