Невинность палачей

– Как?

Жеральдин осторожно разбивает яйца – по одному, отделяя белок от желтка. Потом берет венчик и подает его сыну. Встает у него за спиной и, придерживая его маленькую руку за запястье, показывает, как нужно действовать, чтобы взбить яичные белки.

– И долго надо взбивать? – спрашивает ребенок.

– Пока белки не превратятся в пышную белую пену.

Несколько минут Феликс старается выдержать ритм, но скоро сдается.

– Лучше я схожу за кофе! – заявляет он и вручает матери венчик.

На этот раз Жеральдин победно улыбается: как минимум четверть часа никто не будет отвлекать ее от готовки! Из кармана брюк она извлекает горсть монет, пересчитывает и протягивает сыну.

– Держи! Вот тебе пять евро. Этого точно хватит на кофе, а на сдачу можешь купить себе что-нибудь сладкое.

Феликс шумно выражает свою радость, берет деньги и спешит к входной двери. Мать провожает его до порога с чувством огромного облегчения. Четверть часа он не будет ее теребить! Необычайная удача, везение – эти несколько драгоценных минут, которые она потратит с пользой до последней секунды…

На лестничной площадке мать и сын встречают мадам Бертий, которая с трудом поднимается по ступенькам. Она живет этажом выше. Жеральдин вежливо приветствует пожилую даму, Феликс тоже. Мадам Бертий пользуется моментом, чтобы немного отдохнуть, перевести дыхание и поболтать с соседкой. Она восторгается румяной мордашкой мальчика, находит, что он вырос и замечательно похорошел, и наконец приглашает Феликса в гости.

– Ты давно не приходил поиграть с Гризý! – сокрушается она, не переставая улыбаться. – А он очень по тебе скучает.

Гризу – это кот мадам Бертий. Комок шерсти, мягкий на ощупь, и с таким же мягким характером. Жеральдин наотрез отказывается держать животных в доме, поэтому рада, что Феликс может время от времени поиграть с котом, утоляя таким образом свою любовь к четвероногим. Тем более что Гризу он просто обожает.

– Мам, можно мне к мадам Бертий?

– А как же мой кофе?

– Мам, ну пожалуйста! А потом я сбегаю в магазин.

Жеральдин смеется от души. Приглашение мадам Бертий пришлось как нельзя кстати.

– Хорошо, я разрешаю. У меня осталось немного кофе в чалдах. Думаю, этого хватит. Но пакет кофе на вечер мне все равно понадобится.

Она поворачивается к соседке:

– Ничего, если он полчаса побудет у вас?

– Буду только рада! – отвечает пожилая дама. – Мы с Феликсом прекрасно ладим. И мне с ним намного веселее, чем одной.

– Перед тем как вернуться домой, сбегаешь в мини-маркет за кофе. Договорились?

Феликс кивает. Жеральдин целует сына, получает от него обещание вести себя хорошо и возвращается в квартиру. Взглянув на часы, спешит в кухню, достает электрический миксер и за несколько секунд взбивает белки в пену. Может, у нее еще есть шанс встретить гостей улыбкой…

Тома Пессен, 32 года, и Софи Шене, 22 года

Глядя в потолок, Томá анализирует сложившуюся ситуацию. А точнее – пытается увидеть ее в свете более благоприятном, чем на самом деле. Рядом с ним Софи – обнаженная, томная, очаровательно бесстыжая – перекатывается на спину и потягивается, не пряча (ну, или почти не стараясь спрятать) от него свои самые интимные местечки. Усилия, которые он прилагает, чтобы не смотреть на ее тело, на эти небрежно раскинутые ноги и отражение вульвы в зеркале перед кроватью, девушку только забавляют.

– А знаешь, это было совсем неплохо, – произносит она, жеманно растягивая слова и прижимаясь к нему всем телом.

– Тебя это так удивляет?

В ответ она капризно надувает губки и пожимает плечами, что можно истолковать как «ни да ни нет».

– Скажем так: это приятный сюрприз, – наконец заявляет она и громко, чуть насмешливо смеется.

Тома выдавливает из себя улыбку. Получается не слишком убедительно. Его мужественность поставили под сомнение, но не это его сейчас волнует.

Софи, кажется, беспокойства своего партнера не замечает. Она откидывается на подушки, всем своим видом демонстрируя непринужденную чувственность и то, как ей комфортно в своей наготе. Она знает, что ее тело красиво, и наслаждается этим. Так беззастенчиво прекрасна…

Тома, наоборот, не может заставить себя расслабиться. Опьянение моментом, острое желание прикоснуться, попробовать на вкус, ощутить – все это прошло. Остается оценить, чем грозит ему это внезапное забытье. И тут… Последствия их с Софи зарождающихся отношений предстают перед ним, масштабные и пугающие.

Пугающие…

Мужчина тоже потягивается, но как-то неестественно. Он как будто ищет предлог, чтобы спрыгнуть с кровати, – подальше от этих обличающих простыней.

Что он и делает.

– Ты куда? – хрипловатым шепотом спрашивает она.

– Приму душ.

Ответ звучит сухо. По крайней мере резче, чем ему хотелось бы. На этот раз Софи не может проигнорировать перемену тона. Она насмешливо усмехается. Сердце подсказывает ей, что будет дальше, хотя сердцу в этой истории едва ли отводится важная роль. И ритуал омовения – это ей тоже знакомо. Животная потребность стереть следы, запахи и, если удастся, воспоминания. Как если бы вода могла очистить от греха, мыло – смыть позор, а полотенце – стереть злодеяние… Она провожает Тома взглядом. Смотрит, как он, облаченный только лишь в свое целомудрие, поджав ягодицы, направляется в ванную и исчезает за дверью.

Жалкий тип…

Оставшись в комнате одна, Софи сворачивается в клубок и натягивает простыню до подбородка. Если некому смотреть, томные позы неуместны. И этот тоже завтра, в коридоре, едва кивнет в знак приветствия… Единственное, чего она пока не знает, – станет ли этот субъект хвастаться своей победой перед коллегами, или же его память сотрет из лог-файла все компрометирующие картинки, чтобы не пришлось потом сворачивать в первый попавшийся кабинет, завидев ее возле кофе-машины. Софи склоняется ко второму варианту: как только они выйдут из гостиницы, Тома начнет грызть совесть за то, что изменил своей благоверной. И, что еще страшнее, сидящая с ним в машине гнусная соблазнительница может оказаться еще и доносчицей. Та, что еще утром была эротической грезой, вечером станет грозной опасностью. Живым напоминанием об измене.

Внезапно Софи теряет весь свой лоск. Безупречное тело, эти изящные округлости чахнут, тускнеют, сникают. Гаснут. Переполняют своим совершенством чашу иллюзий. Она обнимает подушку, утыкается в нее лицом, чтобы заглушить рыдания. А чего ты, моя красавица, собственно, ждала? Что этот бухгалтеришка превратится в рыцаря, поднимет тебя в седло, пришпорит своего гордого скакуна и увезет тебя в сказочные края на фоне пламенеющего заката? Нет, конечно, ни о чем таком ты не думала. Ну, разве что на мгновение… Оставалась крошечная надежда, «может быть», «а вдруг», от которых до мечты – один шаг. Не исключение же ты из правил, в самом деле?

Из-за стены доносится шум текущей воды. Шум забвения. Софи представляет себе Тома под струями душа. Он смотрит на воду, которая утекает и уносит с собой ошметки безупречной совести. Она знает, что он злится на себя, задается вопросом, что на него нашло, чего он, собственно, искал и чем она вообще могла ему понравиться. И самый важный вопрос, который он, наверное, еще не осмеливается себе задать: как вечером смотреть в глаза жене?

Когда дверь открывается, девушка лежит в той же позе, в какой он ее оставил. Тома полностью одет и, увидев ее на кровати, не скрывает своего изумления:

– Ты… Ты не одеваешься?

Софи медлит с ответом. Ей почему-то хочется обнять его, ласково улыбнуться и сказать утешительно: «Не переживай так, я никому ничего не скажу. Не нужно меня бояться». Хочется продлить еще немного момент близости… Пока они оба не начали считать случившееся ошибкой.

– Нам пора, – говорит Тома, не приближаясь к кровати, словно на ней не женщина, а дикий зверь. – В офисе могут что-нибудь заподозрить.

Софи хохочет от души.

– Ты правда думаешь, что никто ничего не понял?