Тайна храма

Обедая в небольшом ресторанчике, Эмма не удержалась и спросила Виктора:

— Ваши православные храмы поражают богатством, даже купола многих церквей покрыты золотом. Зачем это в небогатой стране?

Дорохов рассмеялся:

— Очень хороший вопрос! Но сам вопрос подразумевает ответ! Церковь в России, или точнее в Тартарии, была очень, очень богата, настолько богата, что золотом покрывалось не только внутреннее убранство соборов, но и внешние архитектурные элементы — купола, кресты, венчающие постройки, орнамент. Все это подчеркивало богатство Великой Тартарии. Сейчас ты видишь жалкие остатки былого величия. Большевики разграбили храмы, и сейчас даже трудно представить себе ту роскошь, которая окружала церкви в былые времена.

— Но золотом покрывать крыши не разумно, — сопротивлялась Эмма.

— Подумай, почему нигде в мире, кроме Руси, нет такой бросающейся в глаза роскоши, я бы сказал невиданной роскоши. В чем тут дело?

Женщина задумалась и, с трудом подбирая слова, попыталась ответить:

— Если следовать твоей теории, то всему есть разумное и простое объяснение, правда, противоречащее официальной версии. Если на какой-то территории, в каком-то государстве храмы покрыты золотом, то это говорит о превосходстве этой страны над всеми остальными.

— Потрясающе, Эмма, — воскликнул Дорохов. — То есть такому государству ничего не угрожало. При набегах врагов внутреннее убранство церквей можно спрятать, а золото с куполов нет. Не правда ли странно держать такое количество золота «на улице», будто приглашая захватчиков, овладеть им.

— Предположим, что Россия великая держава и добывает огромное количество золота…

— Извини! — мягко перебил ее Виктор. — Россия не добывала столько золота, Орде платили дань не только русские территории, но и чужеземные. Вся Европа, Азия и Америка. И не забывай, покрытие золотом куполов церквей является неликвидным вложением средств. Получается, что никто не сомневался в величии империи, и ей просто не было надобности держать много золота в слитках, то есть в обменной единице.

— Еще один вопрос, можно? — испытывающе спросила Эмма.

— Задавай, — усмехнулся Дорохов.

— Почему изображения святых на иконах в православных храмах столь мрачные? Никто не улыбается, все смотрят на тебя если не осуждающе, то строго?

Дорохов долго не отвечал, но затем растерянно заметил:

— Я этого не знаю, хотя и обращал на это внимание. Версий может быть много, но я не знаю ответ на это вопрос. Своих теорий на этот счет у меня нет. Я признаю и верю, что храмы построены в правильных местах, это места благодати, и никогда они не были случайными. Но по поводу изображений святых, точного ответа у меня нет. Кстати, нам пора к Максимову.

— Убегаешь от вопроса, — засмеялась Эмма.

Подъезжая к дому Максимова, Виктор озабоченно произнес:

— Я тебе не говорил, но профессор Максимов не только историк. Кроме традиционной истории он очень серьезно занимается изучением оккультных наук.

— Он что колдун?

— Да нет, — усмехнулся Виктор, — просто собирает информацию, всякие рукописи и биографии. В свое время он был допущен к секретным архивам. И еще, знающие люди говорят, что его нельзя перебивать, пока он сам тебя не спросит. И приготовься к тому, что он будет говорить долго, отвлекаясь на всякие любопытные детали.

Максимов открыл дверь и, к удивлению Эммы, перед ней сидел инвалид в кресле-каталке. Мужчине на вид было за шестьдесят. Седые волосы опускались до плеч, впалые щеки едва прикрывала неухоженная борода, а землистый цвет лица весьма подходил его потухшему взгляду. На нем был старый вытянутый свитер, ноги укутывал темный клетчатый плед, а макушку прикрывала вязаная, круглая, пестрая шапочка.

Хозяин встретил их довольно странно: открыл дверь, что-то буркнул и исчез в одной из комнат.

— Ничему не удивляйся, — шепнул Дорохов. — Видимо, это высшая форма доверия. Все по-домашнему, к этому надо привыкнуть, я с этим часто сталкиваюсь в среде ученых.

— Но ты не сказал, что он инвалид!

— А что это меняет, — удивился Виктор. — Да я и сам этого не знал.

Комната, в которую они вошли вслед за хозяином квартиры, напоминала склад реликвий и старых фолиантов. На большом столе посреди комнаты лежали планы зданий, рукописи и множество фотографий.

— И что же вас интересует, молодые люди? — Максимов блестяще говорил по-английски. От Дорохова Эмма уже знала, что он также владеет арабским, идишем, немецким, тюркским и в придачу к ним некоторыми «мертвыми» языками. Любимым занятием профессора было самостоятельное изучение иностранных языков.

— Мы хотели бы показать рисунок одного ученого, американца. Эмма его внучка, пытается разобраться в записях деда.

— Так показывайте скорее, надо же, американка, а ведь красивая, как наши русские женщины. Не может быть…

Максимов с удивлением рассматривал лист бумаги, лежащий на столе. В центре композиции была правильно начертанная пятиконечная звезда и здесь же, слегка искаженное ее изображение. Две спиралевидные кривые шли вверх и вниз от звезд и упирались в коловороты. Верхний коловорот был прикрыт дугой, напоминающей полумесяц. У основания звезды между двумя нижними лучами располагалось сооружение похожее на ступенчатую пирамиду. Справа был нарисован ангел с крыльями, держащий перед лицом трубу. Слева — подобие летучей мыши с такой же трубой, но меньших размеров. Внизу плохо читаемая надпись и ее перевод на английский: «As above so below, as on the left so on the right. And all this is an illusion and verity» («Что внизу, то и вверху, что слева, то и справа. И все это иллюзия и истина»).

— Где вы это взяли? — с дрожью в голосе спросил Максимов.

— Прадедушка моей спутницы Эммы нашел этот рисунок и запечатлел его в своем дневнике.

— Вы знаете, что на нем изображено, молодые люди?

Виктор отрицательно покачал головой.

— Почему с этим рисунком вы пришли именно ко мне? И что за дневник, о котором вы упомянули?

— В записях моего прадеда описывается встреча с Иваном Максимовым, — осторожно начала Эмма. — Это произошло где-то в Турции. Их экспедиции встретились и…

— Не немецкая ли это экспедиция Александра Рунге? — не скрывая своего волнения, воскликнул профессор.

— Вы его знали! — обрадовалась женщина. — Простите, я хотела спросить, что вы о нем знаете и откуда?

— О-о, Александр Рунге, — восхищенно произнес Максимов, — путешественник, исследователь, философ. Неоправданно забыт, как, впрочем, и мой отец, как все те, кто искал иной мир…

— Иной мир? — не удержалась Эмма.

Максимов помрачнел и подтянул коляску поближе к женщине. Не обращая внимания на ее смущение, он несколько минут вглядывался в ее лицо, затем поинтересовался:

— Вы упомянули о записях, могу я на них взглянуть?

Эмма в нерешительности оглянулась на Дорохова, но этот взгляд перехватил профессор, саркастически проворчав:

— Иначе разговора не будет.

На стол перед Максимовым легли копии мемуаров Карла Рунге. Профессор быстро переворачивал страницы, демонстрируя искусство быстрого чтения. Время от времени с его губ слетало то удивленные «О-о», то одобрительное «Э-э». Прошло не более десяти минут, и откопированные страницы плюхнулись обратно на стол.

— Да-а, впечатляет, — выдавил из себя он. — На рисунке изображен переход в другое измерение, мой отец передал оригинал этого рисунка лично Сталину в начале 30-х годов прошлого века.

Эмма и Виктор изумленно переглянулись. Не давая им опомниться, Максимов огорошил их снова: — Мой отец занимался тем же самым, чем и ваш прадед. Иван Максимов действовал по личному поручению самого Иосифа Виссарионовича Сталина. Папа в своих записях упоминает о встрече с Александром Рунге. Немец был одержим поиском иного измерения, временным порталом. Собственно это и сблизило моего отца с вашим прадедом. Рисунок, который вы мне показали, дал Александру мой отец.