Дорогой длинною

– Прыгай, сукин сын! Отдеру как сидорову козу!

Гришка вздрогнул, открыл глаза. Испуганно посмотрел вниз, на отца, обернулся - и прыгнул. Илья кинулся к сыну и едва успел заметить, как прямо на него падает рассыпающаяся золотыми искрами стена дома. Но сверху шлёпнулось что-то мокрое, вонючее, липкое, стало трудно дышать, кто-то поволок его по земле, твёрдый корень порвал рубаху, ободрал спину… - и темнота.

Илья очнулся от вылитого на голову ведра воды. Тут же сел торчком, огляделся:

– Гришка где?!

– Да что ему будет, герою твоему… - проворчал кто-то рядом, и Илья узнал голос Якова Васильева. - Вон, девки его облизывают.

– Живой? - не поверил своим ушам Илья. Вскочив, он в минуту разметал плачущий, смеющийся, кудахтающий клубок проституток, пробился к сидящему на земле сыну, крепко схватил его за плечи:

– Сынок! Гришенька! Как ты, господи? Не обжёгся? Убью, паршивец, семь шкур спущу! Да как… как тебе только… О матери-то подумал?!

Гришка растерянно улыбался, щурил глаза. Илья размахнулся было дать ему подзатыльник, но руки отчаянно дрожали, и он сумел только торопливо, неловко ощупать сына с ног до головы. Кажется, всё у того было на месте.

– Да я целый, дадо… - хрипло сказал Гришка, глядя на него. - Не надо.

Люди… Цыгане смотрят.

– Поучи отца ещё! Это от дыма… - Илья вытер рукавом глаза, поспешил отвернуться. Увидел рядом, у куста, лежащую Анютку. Ей уже подсунули под голову подушку, вытерли лицо, обвязали мокрым платком опалённые волосы, а она всё моргала короткими ресницами и спрашивала у ревущих девиц:

– А что случилось, мадамочки?

– Вот сон у девки! - подивился Кузьма, присаживаясь рядом с Ильёй на корточки. - Не поверишь, морэ, - битый час добудиться не могли! Ничего не видела - ни пожара, ни дыма, ни Гришки! Даже когда стена упала, не пронулась! Яков Васильич на неё полведра воды вылил, только тогда глазами захлопала. А тебя куда прямо под стену понесло, Илюха?! Хорошо, что я на тебя шубу мокрую бросить успел да отволочь подале, а то бы выкапывали сейчас из-под угольев… Растрёпанная, зарёванная мадам Даная одним рывком подняла Анютку на ноги и повергла на землю перед Гришкой:

– В ноги! В ноги кланяйся, дурёха! Сколь народу из-за тебя чуть не загинуло!

– Да не загинуло же, Даная Тихоновна… - смутился Гришка и наклонился, чтобы помочь всхлипывающей Анютке встать. В это время с Большой Грузинской донёсся сперва слабый, а потом уже отчётливый звон и грохот.

– Ну, наконец-то, царствие небесное, - устало сказал Кузьма, поднимаясь, – из Тверской части летят. Ещё бы завтра схватились, ироды.

Илья поднялся на ноги. По чёрной Живодёрке нёсся, громыхая, пожарный обоз, огонь факелов отражался в медных касках, бочка прыгала на кочках и плескала водой. Несколько пожарных спрыгнуло с лошадей на ходу, кинулись разматывать брезентовые рукава, расхватывать багры.

– Ну, всё. - Илья повернулся к сыну. - Пошли-ка домой. Идти-то сам можешь? Ох, мать сейчас тебе покажет!

Гришка молча улыбнулся. Встал и пошёл рядом с отцом.

*****

Утро занялось ясным, свежим. О ночном пожаре напоминал лишь запах гари и мокрого угля, заполнивший весь Большой дом. Взбудораженные цыгане так и не легли спать и до света сидели в нижней зале, раз за разом пересказывая друг другу ночные события. Только главный герой, Гришка, войдя в дом, сразу свалился на нары в кухне и захрапел. Илья сильно подозревал, что сын притворяется, чтобы не смотреть на слёзы матери. Успокаивать перепуганную, заплаканную Настю, которой цыганки успели сообщить, что горящий дом свалился прямо на её сына, Илье пришлось самому. Успеха его утешения не имели: Настя тихо провсхлипывала до утра, сидя рядом со спящим Гришкой и гладя его по плечу. Не успокоило её даже то, что сын был целым и невредимым - разве что брови да ресницы слегка опалены.

Проснувшись наутро, Гришка всё-таки был вынужден ещё раз выслушать причитания Насти, дать себя осмотреть с ног до головы, поклясться матери перед образом, что больше он никогда, ни за что, ни за кем не полезет ни в какой огонь, - и лишь после этого был с миром отпущен поглядеть на пепелище вместе с другими парнями. А Илье пришлось остаться и по новой выслушивать Настькины нотации в духе: "А ты куда, леший безголовый, смотрел?!" Он не спорил: что толку? Сам чуть не умер со страха…

Компания молодых цыган со смехом и шутками шла по Живодёрке. Вся улица была ночью на пожаре, все видели Гришку на подоконнике горящего дома - и из-за каждого забора сыпались вопросы, похвалы, одобрительные возгласы и поздравления. Гришка искренне смущался, краснел, вызывая смех парней, вполголоса ругался:

– Чего им всем надо? Своими бы делами занимались…

– Да как же, жди! - ухмыльнувшись, хлопнул его по спине Яшка. - Ты теперь герой пуще Ланцова[118]! Вот погоди, дойдём до Данаи - тебя там ещё и мадамы зацелуют!

Гришка совсем растерялся и уже готов был ушмыгнуть в ближайший переулок, не дожидаясь объятий обитательниц публичного дома. Ещё утром ему испортило настроение то, что Маргитка, оказывается, единственная из всех девчонок-цыганок не прибежала на пожар и не видела его. Более того, она выслушала рассказ парней о Гришкином подвиге с полным равнодушием, чуть ли не зевая, а под конец ещё и фыркнула: "Вот нужда-то дураку за всякой пигалицей по головешкам скакать…" Когда же Гришка, отчаянно конфузясь, осмелился сказать, что за ней, Маргиткой, он полез бы и в пекло адское, девчонка с обидным смехом заявила: "Вольно кобеляти на луну брехати!" – ловко увернулась от Яшкиного подзатыльника и убежала. И никакие восторги и поздравления соседей не могли возместить Гришкиного расстройства. И тем более ни к чему ему был весь курятник мадам Данаи, но не говорить же было об этом цыганам…

Впереди показался публичный дом - вернее, то, что от него осталось. Яшка только присвистнул, обозрев обширные завалы горелых брёвен, засыпанных золой и пеплом, которые местами ещё дымились. Левый флигель и основное здание сгорели дотла, правое крыло было почти цело, лишь обгорев снаружи:

его успела спасти пожарная команда. Она же погасила занявшийся было маслишинский дом по соседству. По оценке всех собравшихся, Живодёрка дешёво отделалась. Сейчас в грудах угля копошились перемазанные сажей девицы мадам Данаи, отыскивая уцелевшие вещи. Сама мадам, сидя на ворохе подушек у забора, озабоченно щёлкала на счётах и время от времени что-то записывала карандашиком на бумажке. Рядом с ней стоял лохматый, насупленный дядька в подпоясанной верёвкой косоворотке - вожак артели строителей. Сами мужики деловито разбирали завалы брёвен, и Гришка ничуть не удивился, увидев, что ими уверенно распоряжается Яков Васильич - такой же бодрый, подтянутый и сердитый, как и всегда.

– И никакой устаток его не берёт! - восхищённо сказал Яшка, глядя на старого цыгана. - А ведь душу положу, что спать не ложился. И где только успел уже мужиков достать? Эй, Яков Васильич, бог в помощь! Даная Тихоновна, каков убыток, а? Ещё слава богу, что за Садовой живём!

– Твоя правда, парень, - со вздохом сказала хозяйка заведения, сдвигая на лоб очки. - А то вовсе пришлось бы дело закрывать. А так, глядишь, и выкарабкаемся с божьей помощью.

– При чём тут "за Садовой"? - тихо спросил Гришка.

– А ты не слыхал, что ли? Указ был от городской думы: если кто погорит в центре, до Садовой улицы, - деревянных домов больше не строить, а ставить каменные, чтобы вид в городе лучше был. Вот было бы дело, если бы Даная каменное заведение отгрохала! Поди, из генерал-губернаторского дома ездили бы. Эй, Даная Тихоновна! А где же вы все на время застройки селиться-то будете?

– Да соседями бог не оставил. - Хозяйка кивнула на соседнюю развалюху купца Маслишина. - Я уж с Ерофеем Лукьянычем уговорившись, призрит барышень вместе с господами студентами…

– Пустили капусту к козлам в гости! - заржал Яшка на всю Живодёрку. Ему вторил хор студенческого смеха из-за маслишинского забора. Неожиданно из густых вишнёвых зарослей послышался серебряный голосок: