Дорогой длинною

– Ты мокрый весь, - не оборачиваясь, сказала она. - Оденься в сухое, я выйду. - И, прежде чем Илья успел что-то сказать, ушла в сени. Он пожал плечами и полез на печь в поисках сухой одежды.

Маргитка вернулась, прижимая к себе жестянку с чаем.

– Самовар поставила. Чаю выпьешь?

– Лучше водки, - передёрнул плечами Илья. - Замёрз, как лягушка, под дождём этим.

– Водки нет, мадера есть. - Маргитка достала из-под стола начатую бутылку. - Будешь?

– Давай.

Она налила ему сама в зелёный гранёный стакан. Сев за стол и подперев подбородок кулаками, внимательно проследила, как Илья пьёт вино, затем приняла стакан.

– Ещё?

– Хватит. Всё, я наверх…

– Подожди.

Илья, уже приподнявшийся было со стула, сел обратно. Тут же пожалев об этом, встал снова, но Маргитка, нахмурившись, замахала рукой:

– Да сядь ты, господи, морэ… Ты что, боишься меня? Не съем, небось.

– Много чести - бояться тебя.

– Вот и не бойся. - Маргитка придвинула к себе стакан, взяла бутылку. – Насильно на себя не натяну. Про то, что тогда было, забудь. Я ни за одним мужиком не бегала и за тобой не буду. Что делать, если ты от девок шарахаешься, как жеребец пуганый.

Илья промолчал, в который раз подавив желание дать девчонке затрещину.

Но на лице Маргитки не было насмешки, и вина она себе налила, не поднимая ресниц. Снова ударил гром, синяя вспышка осветила бегущие по стеклу капли, качающиеся за окном ветви сирени.

– Я только спросить у тебя хочу. - Маргитка пригубила мадеру, взглянула из-за края стакана в упор. - Ты мою маму помнишь? Какая она была? Цыгане говорят, вы с ней у одной хозяйки стояли, когда она меня рожала.

– Мать твоя - Илона, - отвернувшись, сказал Илья.

– Бог мой, Илья, хоть ты-то не болтай! - Маргитка сморщилась, как от зубной боли. - Уж кому-кому, но не тебе… Это верно, что ты меня, маленькую, на руках держал?

– Ну, было дело…

– А сейчас открещиваешься. Какая она была - мама?

– Красивая очень. Ты на неё похожа, но Ольга лучше была. - Говоря это, Илья ждал - сейчас Маргитка вскинется, но та лишь молча кивнула. - Умная.

Читать меня выучила.

– Тебя? - прыснула Маргитка. - А ты неграмотный был?

– Да откуда же, девочка, мне было грамоту знать? Мы ведь таборные.

– А отца ты не видел?

– В живых не застал. Но, говорят, хороший человек был.

Илье не нравился этот разговор. Уж если ни Митро, ни Илонка не захотели говорить с девчонкой о её настоящих родителях, - значит, так нужно им было.

И остальные цыгане, кажется, не очень трепались. Может, и верно - ни к чему ей много знать. И так голова дурью забита.

– Она отца очень любила? - Не дождавшись ответа, Маргитка встала, прошлась по комнате. - Наверное, очень… Не побоялась ведь ничего, ни мужа, ни хора. Я, Илья, думаю, что так и надо. Когда любишь, бояться незачем.

И молчать незачем. Другого-то раза, может, и не будет.

– Какого ещё раза? - удивился он.

Маргитка остановилась в дальнем углу.

– Я люблю тебя, Илья.

Он и слова не успел сказать - а она уже подбежала и встала рядом.

Волосы снова упали ей на лицо, и Маргитка резким движением перекинула их через плечо. Илья увидел жгут перепутавшихся кудрей, тускло блестящих в свете лампы. Глаза Маргитки тоже блестели, лицо было напряжённым.

– Я люблю тебя, - не отводя взгляда, повторила она.

Илья опустил глаза.

– Шутишь, девочка?

– Какая я тебе девочка? Мне семнадцать! В таборе уже своих детей имела бы!

– У меня дочь такая, как ты. - Илья не слышал собственного голоса, стараясь унять поползшую по спине дрожь, видя - девчонка не шутит. - Что, помоложе никого не нашла?

– Кого помоложе? Сопляков наших? Носы им вытирать?! Не хочу! - почти выкрикнула Маргитка, стукнув кулаком по столу. - Может, ты боишься, что Настька твоя что-нибудь узнает? Не узнает, Илья! Спасением души клянусь – не узнает.

– Да чего же ты хочешь? - ошалело выговорил Илья. Маргитка опустилась на колени возле его ног и взяла его за руку. Уродливая кофта упала на пол, в пятно света.

– Илья… Я же не противная тебе. Не отворачивайся, я знаю. Я видела… как ты на меня смотрел, видела. На дочерей так не глядят.

Глаза её были совсем близко, огонёк лампы плясал на дне их зелени, как отражение костра - в реке. Призвав на помощь господа и всех угодников, Илья отстранился, но Маргитка подалась вслед за ним.

– Девочка, не вводи в грех. - язык его уже не слушался. - Митро - брат мне…

– Он же мне не отец! Он же мне не отец… Не бойся… Ничего не бойся, я никому не скажу. Никто не узнает! Илья! Я же люблю тебя, я люблю тебя!

Святая правда! - Маргитка вдруг прильнула к нему всем телом. Тёплые волосы упали на лицо Ильи, под рукой оказалась упругая девичья грудь, шею обожгло неровное дыхание Маргитки, и он не смог оттолкнуть её.

–Чяёри, но как же…

– Молчи-и…

За окном ударило так, что задрожал дом. В свете молнии Илья увидел глаза Маргитки, полуоткрывшиеся губы, сползшую с плеча рубашку. Поймав его взгляд, Маргитка дёрнула эту рубашку так, что та с треском разорвалась, и прямо перед глазами Ильи оказались худые ключицы и маленькие круглые груди с вишнями сосков. И у какого бы мужика осталась на месте голова при виде всего этого? Разве что у святого… А святым он, Илья Смоляко, не был никогда. И лишь когда волосы Маргитки уже смялись под его руками и полетела в угол её юбка и сама Маргитка, запрокинувшись в его руках, стонала сквозь зубы от боли, Илья почуял неладное. Едва справляясь с накатившей одурью, сумел всё-таки спросить:

– Девочка, что это? Ты разве не…

– Давай!!! - не своим голосом закричала Маргитка, прижимаясь к нему, и её крик утонул в раскате грома. И больше Илья не думал ни о чём.

Впоследствии, вспоминая эту ночь, Илья не мог понять: как ему не пришло в голову, что в доме, кроме них с Маргиткой, были Кузьма, кухарка, бабка Таня и, наконец, его же собственные дети. И в любой момент кто-нибудь из них мог заглянуть в залу. Но он не подумал об этом даже тогда, когда всё было кончено и Маргитка, сжавшись в комок, всхлипывала у него под рукой, а он гладил её перепутавшиеся волосы. За окном шёл дождь; затихая, ворчала уходящая за Лужники гроза. В пятне света лежала смятая юбка Маргитки.

– Девочка…

– Что?

– Зачем ты это сделала? Зачем ты меня обманула? Ты же… Зачем?

– За спросом. - Маргитка выбралась у него из-под руки, встала на колени, через голову стянула порванную, измятую, перепачканную кровью рубашку. – Ну вот куда её теперь? Выкинуть только…

Она о рубашке беспокоится! Илья сел на полу.

– Я тебя спрашиваю! С ума сошла? Ты же девкой была!

– Ох, да пошёл ты… - Маргитка вытерла рубашкой последние слёзы. - Да если бы я тебя не обдурила, ты бы от меня так и бегал. Что - вру?

Он не нашёлся, что сказать. Сев на полу, запустил обе руки во взлохмаченные волосы.

– Ох, глупая ты… И я не лучше. Что делать-то будем теперь?

– Делай, что хочешь, - разрешила Маргитка, усаживаясь рядом. - Я - так жить помаленьку буду.

Точно - сумасшедшая. Илья обнял тонкие плечи Маргитки, почувствовал, как она прижалась к нему, и по спине снова побежала дрожь.

– Глупая ты девочка… Что ж ты со мной делаешь?

– Я тебя люблю. - Маргитка повернула к свету лампы заплаканное, казавшееся похудевшим, осунувшееся лицо. - Это правда, Илья. И не глупости, и не дурь. Со мной такого ещё в жизни не было.

– Да сколько там жизни твоей… Птенчик желторотый.

– Ты что - не цыган? Маме тоже семнадцать было, когда она к отцу ушла. Полюбила и ушла. И Настьке твоей семнадцать было, когда она за тобой в табор сбежала. Скажешь, обе птенчиками были?

Настя… Илья опустил голову.

– Нехорошо вышло, девочка. У меня жена, дети…

– Да кто их у тебя отбирает? - Пальцы Маргитки вползли в его волосы, и Илья зажмурился. Молодая. Господи, какая же молодая… Горячая, тоненькая… От глаз, от волос этих - голова кругом, и что ты тут поделаешь?