Страница 137 из 268
– Откуда песню взяла, девочка?
– Дадо сложил, - слабо улыбнувшись, ответила Дашка.
Яков Васильев поднял глаза на Илью. С минуту они смотрели друг на друга. И снова Илья не выдержал первым. Глядя в пол, услышал, как отрывистый голос старого цыгана спросил:
– Не врёт она? Это твоя песня?
– Она никогда не врёт, - не поднимая глаз, сказал Илья.
– Мгм… В хоре не хочешь девочку оставить?
– Нет. - Ответ прозвучал излишне резко, и Илья поспешил оправдаться: – Она слепая, Яков Васильич, без меня никуда не ходит…
– А тебе-то кто не даёт?
Илья молчал. Яков Васильич, по-прежнему глядя на Дашку, сказал:
– Завтра, коль охота есть, и езжайте с нами. Где заночуете, решил уже?
– Нет…
– Оставайтесь в доме, во втором этаже две комнаты пустые.
Сказал - и сразу отошёл, а Илье достался счастливый взгляд Насти с дивана и ободряющий хлопок по спине от Митро:
– Видал?! Дочь благодари: отошёл Яков Васильич! Я, грешным делом, думал, что ни в жизнь тебя за Настьку не простит.
Илья молчал. Гладил по волосам прижавшуюся к нему Дашку, смотрел в смеющиеся лица цыган. И вздрогнул вдруг: из кресла в углу его по-прежнему в упор разглядывала дочь Ольги.
Угомонились далеко за полночь. Гости разошлись, сонные обитатели дома разбрелись по своим комнатам. Настя с детьми ушла наверх, Дашку увела к себе Маргитка. В нижней комнате остались только Илья и Митро. В раскрытое окно лезли ветви сирени. Илья, сидя на подоконнике, смотрел на пустую улицу.
Слава богу - кончился день. К вечеру уже голова лопалась от шумливых приветствий, песен и одних и тех же разговоров: да как вы, да что вы, да как Настька столько лет в таборе, да как Илья не додумался раньше вернуться…
Тьфу. Будто своих дел у людей нет. И каждая цыганка не поленилась поинтересоваться: откуда у Настьки шрамы на лице? И каждый цыган спросил украдкой: твоя работа, морэ? Черти любопытные, всё им знать надо, и что было, и чего не было… Хорошо хоть, Яков Васильич из дома не вышвырнул.
А хотел ведь, старый чёрт, по глазам было видать… Спасибо Дашке. Спела так, что у старика сердце вывернуло. Илья машинально огляделся, ища взглядом дочь, но вовремя вспомнил, что та ушла с Маргиткой.
Вот и Маргитка… Что это девчонка смотрела на него так? Наслушалась небось о нём от цыганок всякого, вот теперь и таращится. Те, сороки, сбрешут - недорого возьмут… Но до чего же хороша, проклятая! На Ольгу похожа, и всё-таки другая. И взгляд недобрый - так и режет. Настоящий чёрт зеленоглазый, а не девка. И видно, что никакой на неё управы нет. Илья невольно пожалел о том, что не увидел сегодня Маргиткиной пляски: как назло, куда-то вывернулся из комнаты, когда девчонка вышла на круг… Ну, да ещё будет случай. Илья покосился на Митро. Тот сидел на продавленном диване, дымил трубкой, посматривал в окно, словно ожидая чего-то. Поймав взгляд Ильи, устало сказал:
– Иди спать, морэ.
– А сам чего сидишь?
Митро пожал плечами, что-то проворчал… и вдруг резко поднялся с дивана. В сенях хлопнула дверь, что-то упало, зазвенело, посыпалось. Пьяный голос длинно и грязно выругался. Затем послышалась песня: "Эх, чёрные очи да белая гру-удь… да самой зари мне покоя не даду-ут…" Митро швырнул трубку на стол и, не обращая внимания на рассыпавшиеся по скатерти искры, пошёл к двери. Илья быстро затушил огоньки пальцами. Ничего не понимая, двинулся следом.
В сенях было хоть глаз выколи. Митро приоткрыл дверь в кухню, из-за неё пробился свет лампы, и Илья увидел что-то чёрное и взъерошенное, держащееся обеими руками за стену. Существо мотало лохматой головой, монотонно, без всякого выражения материлось, потом снова запело про чёрные очи.
– Явился, чёртов сын, на мою голову… - тихо выругался Митро. Обернувшись к Илье, буркнул: - Дружок твой - любуйся.
Илья не смог ничего сказать. Конечно, семнадцать лет - срок большой, все они уже не те, что были, и Кузьма тоже… но увидеть такое он не ожидал.
В памяти его оставался весёлый, юркий мальчишка, гораздый на враньё и выдумки, ворующий на Тишинке пироги и пряники и потом угощающий ими всю улицу, не знающий, что такое печаль. А это… Что ж это?
– И ведь не сильно он пьяный-то, - вполголоса сказал Митро. - Больше прикидывается. Завтра проспится - весь день от меня прятаться будет. И за какой грех мне это, а? Не племянник, а каторга бессрочная! Ничего поделать с ним не могу, ничего! Хорошо, хоть Варька твоя приехала! Он, кроме неё, никого не слушает, паршивец…
Как раз в тот момент Кузьма оставил в покое стену и повернулся. Илья увидел чёрные, затянутые мутной плёнкой глаза, один из которых был здорово подбит. Рубаха спереди была испачкана и залита вином, в углу рта темнела спекшаяся кровь. Мутный взгляд уткнулся в Митро.
– Ну… что смотришь, Трофимыч? Вот, пришёл… Бить хочешь, что ли?
Глянув в лицо Митро, Илья забеспокоился, что к тому и идёт. Но тот сдержался, пробурчав сквозь зубы:
– Не мешало бы… Только тебе, я вижу, и так уж навешали. Где был?
Кузьма молчал.
– Где был, спрашиваю? - повысил голос Митро. - На Хитровке?
– Ну и хоть бы…
– "Хоть бы"! Сколько раз тебе говорено - пей около дома! На Хитровке тебя, дурака, зарежут когда-нибудь! Да не бойся ты, не трону. На кой ляд ты мне сдался… Иди, ложись спать.
– Иду. - Кузьма опустил голову, помотал ею. Илье показалось, что он и в самом деле не так уж пьян. - Трофимыч…
– Чего тебе ещё?
– Варька… Варвара Григорьевна… что ли, приехала?
– Приехала, - глухо сказал Митро. И вдруг сорвался, заорал: - Иди спать, сукин сын, чтоб тебе света не дождаться! Висельник чердачный нераскаянный! Доведёшь ты меня, холера, до преступления!
– Не ори, - сказал Кузьма. - Я и так иду.
Он перешагнул порог кухни, шатаясь, дошёл до печи, навзничь повалился на покрытые старым ковром нары и сразу же захрапел. Митро в сердцах сплюнул. Илья, глядя в стену, подавленно молчал.
– А ты чего встал? - накинулся вдруг и на него Митро. - Проваливай и ты тоже, и чтоб не видел я вас никого до утра! Чума проклятущая на всю мою жизнь!
Илья искоса взглянул на него, вышел. Он не сердился: самому хотелось орать и ругаться. Настроение испортилось окончательно. Он прошёл через нижнюю комнату, поднялся по лестнице на второй этаж, где было темнымтемно, и… замер, услышав голос Насти. Она с кем-то разговаривала, стоя в дверях комнаты, и Илья невольно прислушался.
– Нет. Правда, нет. Это не Илья, а гаджэ. Тогда, в овраге. Я в самую драку кинулась, по лицу и зацепили. Ты что, мне не веришь? Дадо! Когда я тебе врала?!
– Не знаю. - Чёрный силуэт шевельнулся совсем рядом, и Илья сделал шаг назад, узнав Якова Васильева. - Только сдаётся мне, его это всё-таки работа. И раньше бешеный был, и сейчас не лучше.
– Да что ж такое, отец! Я правду говорю! - От возмущения Настя заговорила громко, и Илья отчётливо слышал каждое слово. - Ну, бог с тобой, если родной дочери не веришь, спроси Варьку, она знает!
– Варька ему сестра, она что хочешь подтвердит.
– Таборных спроси! Все видели! Может, мне детьми своими забожиться?!
Я забожусь! Если уж до того дошло, что ты мне без этого не веришь…
– Не трудись. И спрашивать я никого не буду. Ваши дела, ты ему жена. Если понравилось к колесу привязанной по грязи бегать - на здоровье. Но до сих пор не пойму, для чего… - Яков Васильев понизил голос, и больше Илья ничего не слышал. Да больше и не надо было.
Он закрыл глаза, прислонился к невидимой стене. Сердце стучало так, что отдавало в голову. "Зачем приехали только? - с горечью подумал Илья, садясь в темноте на пол. - Зачем приехали? Быть беде".
*****
В маленькой комнате на втором этаже горела зелёная лампа. Её слабый огонёк освещал старый комод с рядом фарфоровых безделушек на крышке, гитару с узким "женским" грифом в углу, букет полуувядших роз в вазе синего хрусталя, рядом с цветами - целую башню растрёпанных романов: