Страница 16 из 22
Лёха хотел ответить честно, но Женька смотрел на него с такой надеждой, что он не смог сказать правду и уклончиво произнёс:
— Ну… может быть. Наверное. Нет, точно отдал бы. Но сейчас у меня нет денег. Я всё за выходные потратил. Так что придётся читать в следующий раз.
Женька проявил себя человеком широкой натуры и не стал размениваться по мелочам.
— Тебе, как другу, всё бесплатно, — щедро предложил он. — К тому же настоящему писателю нужен редактор. Так что, если тебе что не понравится, не стесняйся. Критикуй.
Лёха обречённо кивнул. Женька достал из сумки несколько напечатанных на принтере листов и начал читать:
«Зловещая тьма зловеще сгущалась над землёй. В её кровожадных отблесках был виден всадник. Его доблестный конь в мыле говорил о том, что скачет уже много дней. Широкие поля скрывали его измождённое лицо.
Неожиданно донёсся свист стрелы. Пронзённая шляпа взмахнула полями, слетела с головы Храбромысла и замертво воткнулась в дерево, не оставив на лице героя ни тени страха.
Зло опять зашевелилось. В кустах раздался леденящий душу шорох. Храбромысл обнажил свой меч, но вовремя остановился, потому что из кустов вылез гном Шмыгрин Тук.
Из-за причины хилого телосложения он использовался как гонец, а не для битвы, потому что его мог побить даже самый захудалый гоблин.
— Что ты тут делаешь, старина Шмыгрин? — спросил Храбромысл.
— У меня плохие вести, доблестный герой. За мной гонится толпа орков. Коварный гоблин Груздежор уже в замке королевы эльфов Елендил, чтобы коварно её соблазнить.
— Ха-ха! — рассмеялся Храбромысл. — Что может этот пузатый негодяй? Этот толстяк, нашпигованный жиром. Я даже не буду тратить нервы, чтобы посмотреть на него.
— Это правда. Моя жена гномиха Майкатупс служит служанкой у королевы эльфов и сказала, что Елендил от страсти влюблена в тебя насмерть. Но Груздежор вынашивает коварный план.
Храбромысл так и не узнал про гнусный план гнусного Груздежора, потому что вторая стрела со свистом пронзила Шмыгрин Тука, и он упал замертво».
— Так чего, Шмыгу насмерть убили? А как же тысяча страниц? — спросил Лёха.
Замечание заставило Женьку задуматься. В самом деле, если Шмыгунова убьют в самом начале романа, то дальше ему читать будет неинтересно. Это минус десять рублей с каждой главы.
— Молодец, Лёха! Пусть у тебя нет таланта, но в литературе ты кое-что понимаешь, — похвалил друга Женька. Он взял ручку, внёс поправку и продолжил чтение:
«Стрела со свистом пронзила Шмыгрин Тука, но он ловко увернулся и упал в обморок от страха, как будто замертво.
Из-за деревьев выскочили орки. Они изрыгали злобные проклятия и ругательства и наступали на героя. Но он даже ухом не провёл. Его нервы оставались, как железные канаты, даже крепче. Он выхватил меч и разрубил орков на сто кусков, но на их место тут же встали другие. Двое орков подкрались сзади, чтобы его разрубить, но он разгадал их манёвр. Он стремительно повернулся, и их отрубленные головы покатились по земле, глумливо скалясь черепами. Другие орки испугались от такой картины и бросились трусливо бежать. Храбромысл настигал их, и его возмездие обрушивалось на них в виде острого меча».
По мере того, как Женька читал, Лёха всё больше проникался уважением к его литературному дару. В какой-то момент он даже решил, что мог бы пожертвовать десятью рублями, чтобы узнать, что будет дальше. Правда, было немного обидно, что Женька ни словом не упоминал в романе о нём, хотя он был его самым близким другом, но с другой стороны, о себе Женька тоже не писал.
На крыльях Женькиной фантазии они перенеслись в замок королевы эльфов Елендил, где «гнусный Груздежор плёл свои паучьи сети и пытался соблазнить Елендил игрой на лютне».
Тут Лёха вспомнил о своей задаче редактора и внёс поправку:
— Гоблины на лютне не играют.
— Почему это не играют? — вскинулся Женька.
— Потому что на лютне играют только эльфы.
В глубине души Женька чувствовал, что редактор прав, но вся его творческая душа протестовала против того, чтобы сделать Вадика Груздева эльфом.
— Где ты видел эльфа с таким пузом? — возмущённо воскликнул он.
— Я вообще эльфов не видел, — спокойно возразил ему Лёха.
— Вот именно, а туда же, поучаешь, — проворчал Женька, но всё же дописал:
«Несмотря на то, что гоблины не играют на лютне, Груздежор коварно выучился, чтобы лютней соблазнить Елендил. Он плёл свои гнусные интриги и приглашал её на концерты, но она отворачивалась от отвращения. Сердце Елендил было занято. Долгими ночами она шептала имя Храбромысла. Когда она его видела, её сердце выпрыгивало из груди».
— Как это выпрыгивало? Как мячик, что ли? — прыснул Лёха.
— Чего ты ржёшь? — возмутился начинающий литератор. — Это метафора такая. Если ничего не понимаешь, то молчи.
— Сам же сказал, критикуй, — обиделся Лёха.
— Так ты по-хорошему критикуй, а не придирайся.
— Ладно, я же не нарочно. Читай дальше, — примирительно сказал Лёха.
Сюжет его захватил. Надо отдать Женьке должное, тот умел плести интригу. Лёха с самого начала гадал, кто же скрывается под маской стремительного и отважного героя Храбромысла, и только теперь до него дошло, что это Эдик из десятого «А». В него не только Ленка Синицына, половина девчонок школы влюблены по уши.
Однако Лёха явно недооценил дарование новоявленного литератора. Женька оказался настоящим мастером неожиданных вывертов. После того, как Храбромысл одной левой нокаутировал Груздежора и разбил лютню о его гнусную голову, он пообещал Елендил спасти мир, а поскольку в одиночку сделать это было совсем не просто, герой встретился со своим другом.
«Хоббит Леханбо Потапинс поджидал его на перекрёстке дорог, которые вели в самое зловещее и кровожадное место на всей земле — крепость орков. Леханбо не боялся отправиться к оркам. Он даже смеялся над опасностью, потому что был преданным другом и смелым, как сто львов, которые не боялись выступать против сотни гоблинов. Он уже устал и еле передвигал свои лохмоногие ноги…»
— Почему это у меня ноги лохмоногие? — обиделся Лёха.
— Как почему? Ты же хоббит.
— Не хочу я быть хоббитом. Значит, ты человек, а я хоббит? — надулся Лёха, который только теперь осознал всю правду о главном герое.
— Чудак! Так же интереснее. Если все будут людьми, тогда и писать незачем, — оправдывался Женька.
— Никакой ты не Храбромысл. Тоже мне, быстрый как молния. На физре последним прибегаешь.
— В книге должен быть домысел. Иначе неинтересно. К тому же это моя книга, что хочу, то и пишу. Вот если ты захочешь написать, что ты круглый отличник и тебя выбрали для полёта на Марс, я возражать не стану. Честно, — искренне заверил друга Женька.
— Всё равно я не хочу быть лохмоногим, — заупрямился Лёха.
— Ладно. Хочешь, я напишу, что ты ноги побрил? Только это же курам на смех — хоббит с бритыми ногами, — в сердцах сказал Женька.
Лёха внимательно перечитал абзац и признал, что он написан неплохо. Особенно Женьке удалась фраза про сто львов.
— Нет, брить не надо, — милостиво согласился он. — Но лохмоногого убери.
Далее повествование развивалось так, что у Лёхи захватило дух. Он отчётливо видел, как буйное воображение гнало Женьку прямо на опасные рифы реальности. Это был уже не какой-то заурядный остросюжетный роман, а настоящий шедевр среди триллеров. Стивен Кинг отдыхает.
«Леденящий ужас окутывал чёрный замок. В этом логове орков были везде разбросаны кровавые черепа и кости, которые скалились всеми своими зубами. Именно здесь жил самый злобный и гнусный из всех кровавых и зловещих орков, Петухагх».
Охваченный смутным чувством тревоги, Лёха прервал чтение: