Берег и море

Кора всегда считала свою дочь мудрым человеком, единственной её проблемой было то, что её было слишком легко заставить поверить в нужные другому слова.

***

— Пора начинать, Крюк, — произносит Кора.

Мужчина и женщина стоят напротив центральной башни с часами. Именно там, за циферблатом, Румпельштильцхен спрятал кинжал, и сегодня Кора настроена получить его, а вместе с этим — и повиновение самого Тёмного.

— После того, что ты сделала, Лу не станет тебе помогать, — подаёт голос Киллиан.

Он знает, о чём говорит. Лу прогнала его, теперь она навряд ли когда-нибудь захочет его увидеть после всего, что случилось, и это приносит Киллиану ещё больше боли, чем отсутствие сердца в грудной клетке.

Кора поворачивается и одаривает спутника заинтересованным взглядом.

— Меня даже немного задевает то, насколько ты меня недооцениваешь, Крюк.

Комментарий к 9

как обычно, я в самых дебрях повествования без фонаря и карты.

главное, не заблудиться.

https://vk.com/ughnastiel <3

========== 10 ==========

Первые полдня и ночь мне кажется, жизни не хватит на то, чтобы успокоиться, прийти в себя и забыть обо всём, что случилось с Тараном. Это время я провожу в бессознательном состоянии, лёжа на кровати и уставившись в противоположную стену, лишь иногда напоминая себе о том, что нужно дышать.

Следующие полдня у меня уходит на то, чтобы понять, почему вдруг кончились слёзы, и им на смену пришёл дикий и неумолимый гнев, расходящийся под кожей попеременными разрядами тока. Я случайно поджигаю фиолетовые занавески из нежной шёлковой ткани. Смотрю, как они догорают, а затем провожу ладонью над тлеющими обрывками, и всё потухает.

Самая середина второй ночи служит мне помощником. Она подталкивает на то, чтобы выскользнуть из комнаты и наконец принять душ. Обернувшись в мягкое махровое полотенце, я прохожу по коридору до самой дальней комнаты и проверяю, спит ли Генри — не знаю, зачем, просто внезапно хочется почувствовать хоть что-то, хотя бы заботу о другом. Мальчишка мирно посапывает, запутавшись в собственном одеяле, и я не могу сдержать скупую улыбку.

Потом на цыпочках проникаю в спальню Реджины. Она спит на шёлковых простынях и с беспокойством на лице.

Но мне нужен её гардероб. В полумраке комнаты плохо видны цвета и фактуры, да и не уверена я, что размер у нас один, но всё равно хватаю обычную на вид блузку чёрного цвета и юбку-карандаш с небольшим разрезом внизу. Собираясь вернуться обратно в комнату, я на мгновение замираю в дверях и оборачиваюсь на Реджину.

Во сне она совсем не похожа на Злую Королеву. Я с лёгкостью представляю себя десятилетнюю, врывающуюся в её спальню с плачем и криками о новом кошмаре и новых монстрах. И она тут же просыпается, поднимает край одеяла и освобождает мне место рядом, чтобы остаток ночи я сопела в её плечо, а она приглаживала мои разметавшиеся по подушке волосы.

Картинки в голове такие яркие и живые, что я в них почти верю. Почти.

Уже в комнате, в которой меня на время поселили, я снимаю с себя махровый халат и, прежде чем надеть новую одежду, расправляюсь со старой: со злостью и остервенением рву её против швов, будто бы это футболка во всём виновата. Затем, успокоившись, я борюсь с блузкой, пуговицы которой не хотят подчиняться дрожащим от гнева пальцам. Она немного висит в груди, но когда я заправляю её край за пояс юбки, подошедшей по размеру чуть ли не идеально, то все лишние складки разглаживаются.

Я стою напротив зеркала во весь рост и долго смотрю на себя в новой одежде. Теперь я похожа на Реджину практически один в один, только мои волосы струятся ниже лопаток, а губы бледные и почему-то отливают серым. И вместо туфель на высоком каблуке — кеды.

Возможно, мне удастся исправить это с помощью магии?

Я присаживаюсь на край кровати, осторожно расправляя под собой юбку, чтобы не помять, наклоняюсь к ногам и провожу ладонью над кедами. Я не жду чуда, но искренне верю, что может получиться — и оно происходит.

Теперь на моих ногах красуются мягкие бархатные туфли на высоком каблуке. Красные, как кровь, оглушительно стучащая в висках из-за внезапной радости и возбуждения.

Оставшуюся часть ночи я тренируюсь на том, что превращаю различные вещи в комнате в совершенно другие. Это захватывает меня, как Генри сейчас захватывают комиксы. Раньше он часто приносил их в кафе, заставляя меня читать вместе с ним. Было странно, что я соглашалась.

А ещё страннее было то, что сама Реджина приводила своего сына в кафе и оставляла под моим присмотром. Словно знала, что мне можно доверять.

Словно чувствовала, что я и Генри сводные брат и сестра.

Трясу головой и, уставшая от колдовства, подхожу к окну, посмотреть на восход. Солнце уже практически добралось вершины, раскрашивая небо в такие оттенки оранжевого, от которых у меня захватывает дух. Странно, насколько оно отличается от неба над Придейном. Там оно обычно складывалось из длинных полос платиновых облаков и бархатного голубого, словно искусственно созданного, неба с редкими бледно-розовыми пятнами.

В Придейне всё было проще. Сейчас бы туда вернуться … Да вот только Тарана там больше нет.

— Мама?

Неожиданно высокий голос Генри заставляет меня подскочить на месте. Оборачиваюсь. На лице мальчика удивление смешивается с чем-то ещё … испугом?

— Сюрприз, — я развожу руками.

— Я подумал, это мама.

— Её спальня дальше по коридору.

— Знаю, ведь я вообще-то шёл проверить тебя, поэтому и удивился.

На Генри тёмно-синяя пижама в белую горизонтальную полоску. Его волосы торчат во все стороны, а челюсть кривится, сдерживая зевок. Кажется, он только встал с постели.

И сразу направился ко мне?

— У меня уже всё хорошо, — отвечаю я, мягко улыбаясь.

Генри входит в комнату, закрывает за собой дверь и направляется к кровати, которую я так и не соизволила заправить. Плюхается на смятое в комок одеяло, переворачивается на живот, подпирает кулаками подбородок и смотрит на меня, словно ждёт, что я ему что-нибудь расскажу.

— Ты уверена, что в порядке? — осторожно спрашивает он.

— Да, — слишком быстро и слишком уверенно. — Люди умирают каждый день.

И как вообще это могло слететь с моего языка?

Я улыбаюсь, а сама завожу руки за спину и шиплю себя за нежную кожу между большим и указательным пальцами, чтобы заменить физическую боль моральной. Кажется, помогает.

— Сегодня похороны, — напоминает мальчик.

Я коротко киваю и теперь впиваюсь в кожицу ногтями. Будто бы я не знаю! Будто бы только ради этого и не заставила себя собраться по частям!

— Ты пойдёшь? — спрашиваю я.

— Конечно, — отвечает Генри без напускной заботы.

Он говорит так, словно если это важно для меня — важно и для него. Странно, что у женщины с таким тёмным прошлом вырос такой светлый ребёнок. Наверное, всё дело в генах Эммы, Белоснежки и Прекрасного.

Именно поэтому сама я далеко не положительный герой.

— Тогда тебе лучше поторопиться.

Генри кивает и скатывается с кровати. Перед тем, как уйти, он подходит и крепко меня обнимает.

— Ты очень красивая, — подмечает он, отстранившись. — И очень похожа на нашу маму.

Нашу. Это слово не режет слух, но с непривычки застревает в голове ещё на какое-то время.

Когда Генри исчезает в коридоре, оставляя дверь приоткрытой, я слышу голос Реджины. Она кричит, чтобы мальчишка не забыл почистить зубы и перед тем, как надел приготовленный костюм, спустился на завтрак, чтобы его не испачкать. Слышу, как скрипят половицы, и стук каблуков, а затем Реджина осторожно приоткрывает дверь.

И замирает.

Смотрит на меня долго, да так, что мне на мгновение кажется, не поплохело ли ей. А потом она выходит, даже не заметив того, что я превратила светильник на прикроватном столике в кофемашину.

И возвращается спустя какое-то время с губной помадой в одной руке и расчёской в другой.

— Ты позволишь? — тихо, практически беззвучно спрашивает она.