Берег и море

Это невозможно. Мы совсем недавно попрощались. Она бы уж точно предупредила меня, если бы собиралась к Тарану.

— Хорошо, — только и выдаю я, уже не смотря на доктора. В коридоре, где находится палата Тарана, подозрительно пусто и тихо. Или мне просто так кажется? — Извините, я пойду.

И, не дожидаясь ответа, направляюсь в нужную сторону.

Странно, что Реджина решила прийти к Тарану, если учесть тот факт, что именно её он обвиняет в собственном похищении.

Мой взгляд цепляется за нужную дверь и не отпускает до тех пор, пока я не подхожу к ней вплотную. Из небольшой щёлочки доносятся голоса, и я не спешу прерывать их диалог. Останавливаюсь так, чтобы из палаты меня не было видно, и прислушиваюсь.

Два голоса: Реджина и Таран. И если первая настойчива и немного груба, то второй явно напуган и чертовски устал.

Таран:

— Я не буду её обманывать. Вы можете убить меня, если хотите, или отправить обратно в Неверленд, но я так больше не могу.

Реджина:

— Не беспокойся. У тебя осталось лишь одно дело, которое ты должен выполнить для меня.

Таран:

— Пожалуйста …

От тона его голоса меня начинает мутить. Это уже даже не усталость — это отчаяние. Я берусь за ручку, но невидимая сила останавливает меня, и я лишь замираю, крепко сжимая холодный металл. Вдруг удастся услышать ещё что-то важное, что мне лично никто не скажет?

И словно по волшебству, Таран тут же произносит:

— Вы же её семья … Разве так можно? Разве можно жертвовать родным человеком ради … ради … ради чего вы вообще это делаете?

После короткой паузы Реджина отвечает:

— Ради волшебства.

— Что? — голос Тарана срывается.

Я в таком же непонимании, как и мой друг. Подхожу ближе — совсем близко, так, что кончиком носа касаюсь двери — и заглядываю внутрь. Обзор открывается скудный: спина Реджины, стоящей напротив кровати Тарана. Самого парня не видно, и это странно. Не представляю, в какой комок он умудрился сжаться у изголовья, чтобы полностью спрятаться за стройной Реджиной. Единственное, что различаю — это его рука, сжатая в кулак с такой силой, что мне даже отсюда отчётливо видны веточки синих выпуклых вен и побелевшая кожа на костяшках пальцев.

— За волшебство, особенно такое сильное, нужно платить, — спокойно отвечает Реджина.

Её спина ровная, словно женщина проглотила лом. Сначала я вижу лишь, как она дёргает плечами, а потом в поле моего зрения появляется деревянная шкатулка, украшенная то ли медными, то ли позолоченными металлическими вставками. Реджина зажимает её подмышкой. Кажется, это что-то действительно ценное.

— Я знаю, как вы выглядите. Можете больше не притворяться.

— О, это не ради тебя, дорогой мальчик, — волосы Реджины дрожат — видимо, женщина едва качает головой. — Это ради безопасности. Хотя, ты прав — пока в этом больше нет нужды.

Тёмный, вязкий и густой дым появляется из ниоткуда и обволакивает Реджину, начиная с головы и спускаясь вниз, к идеально начищенным чёрным туфлям. Непроизвольно отстраняюсь, но не перестаю держать хотя бы кусочек комнаты в поле зрения. И когда дым рассеивается, и передо мной снова возникает точёный силуэт, в этот раз облачённый в другую одежду, я зажимаю рот ладонью.

Рыжеватые длинные волосы. Властная и уверенная поза.

Это не Реджина. Точнее, больше не она.

Теперь перед Тараном в красной блузке и чёрной юбке-карандаш стоит Кора. Она продолжает придерживать шкатулку, но теперь вместо коротких изящных пальцев матери я вижу длинные и тронутые возрастом руки моей бабушки - той, которая говорила мне, что она единственный человек, которому можно доверять.

Неужели, всё это время я не только обвиняла не того человека, но и слушалась чужака и притворщика?

В горле словно моток колючей проволоки. Я беззвучно откашливаюсь в ладонь, смаргиваю подступившие слёзы и готовлюсь к тому, чтобы раскрыть себя и войти в палату.

— Ты знаешь, что там? — металл в голосе остался, но теперь он принадлежит Коре. Она перехватывает шкатулку, и теперь, видимо, держит её двумя руками, демонстрируя Тарану.

Снова медлю. Таран молчит. Я, обездвиженная открывшимися мне фактами, продолжаю одной рукой хвататься за дверную ручку, а другую прижимать к губам.

— Вы собираетесь убить меня, — это не вопрос, и от этого мурашки пробегают вдоль позвоночника.

— Всё не так просто, — голос Коры звучит сухо и жёстко. Никаких сомнений в правильности своих слов и действий. — Сердце жертвы. Сердце, отданное добровольно. Сердце, отнятое в бою. — По резко сменившемуся мелодичному тону я понимаю, что она что-то процитировала. — Ты будешь первым, мой мальчик.

Меня словно ударили под дых. Пытаясь переварить сказанное Корой, я буквально на мгновение отвлекаюсь на проходящего мимо медбрата. Он улыбается мне и кивает, но я не отвечаю ему тем же. Его лицо меняется за секунду, видимо, когда он различает беспокойство на моём собственном.

Я поворачиваюсь обратно к двери, заглядываю внутрь и почему-то уже не вижу Коры. Дёргаю ручку на себя, и передо мной возникает хорошо освещённая палата с одноместной кроватью, на который, свернувшись, словно котёнок, лежит Таран. Его рот открыт, губы демонстрируют беззвучную букву «О», а глаза прикрыты, будто парень впал в дрёму. Руки обхватывают живот, голова откинута под тем углом, под которым у любого живого человека давно бы занемела шея.

Но Тарану всё равно, потому что его грудная клетка не двигается, обозначая вдохи и выдохи.

— Таран? — я медленно подхожу ближе к кровати. В какой-то момент мне кажется, что сейчас я произнесу имя друга громче, и тогда он проснётся — откроет глаза, глянет на меня и скажет «Привет, Лу!» своим бархатным голосом.

Но Таран не шевелится: ни его пальцы, ни ресницы — ничего. Я подхожу ближе, надеясь на то, что это очередная магия: глупое волшебство, иллюзия, игры памяти - всё, что угодно. Но нет, вот он, мой Таран, мой друг, мой брат и моя первая любовь, лежит неподвижно и больше уже не дышит.

— Таран, — мне кажется, что шёпот, с которым я произношу такое знакомое имя, гулким эхом разлетается по палате. — Это я — Лу … Пришла навестить тебя.

Но он уже не слышит. И навряд ли когда-то будет.

Я не могу кричать. Даже позвать на помощь нет сил. Я словно пробежала десяток километров без остановки: болит каждая мышца, даже самая маленькая, и колет где-то в груди. Так сильно, словно сердце вырвали из рёберной клетки.

Присаживаюсь рядом на кровать, протягиваю руку к лицу Тарана и касаюсь его щеки. В любой другой момент он бы смущённо улыбнулся, или неуклюже махнул головой, или сказал бы какую-нибудь глупость. Но сейчас ни один мускул на его лице не дёргается.

Снова зову Тарана по имени. С каждым разом у меня получается всё громче. Имя друга перемешивается со всхлипами, а они, в свою очередь, с глухим скулежом. Похожий звук издавала подбитая военными Рогатого Короля дворняга, которую мы с Тараном смогли выходить за несколько недель.

Тело откликается раньше мозга: я хватаю Тарана за мягкую ткань футболки и трясу с силой, неведомой даже для меня.

Следующее воспоминание: непонятно откуда взявшийся Дэвид берёт меня в кольцо своих крепких рук и оттаскивает прочь. Ноги едва касаются асфальта даже носками. Когда я успела оказаться на улице?

— Шшш, Лу. Всё будет хорошо, — раздаётся мягкий голос Дэвида прямо мне в ухо. — Мы разберёмся. Обещаю.

Я перестаю брыкаться, когда судорогой сводит всё тело. Висну на руках Дэвида словно бальное платье на вешалке. Перед глазами лишь лицо Тарана, но не мёртвое, ведь так было бы легче. Я вспоминаю его весёлого, счастливого, беззаботного — именно такого, каким бы сейчас его я помнить не хотела.

За секунду меня разрывает: голос срывается на крик, я перестаю различать объекты и всё вокруг сливается в одно сплошное размытое пятно. Меня то ли трясут чьи-то руки, то ли дрожь воспроизводит собственное тело.

Я полностью отдаюсь в распоряжение людям вокруг и закрываю глаза. Войди я раньше, открой эту чёртову дверь палаты, ничего такого бы не произошло. Почему я медлила, что мешало? Испуг? Любопытство?