Страница 57 из 80
Поцелуи стали глубокими, отрывистыми, страстными. Я прижимаюсь к широкой грудине, где бешено толкается сердце, втягивая в себя терпкий аромат мужчины, но Эрик выпутывается из сплетения моих рук, легонько отталкивает, быстро опрокидывая навзничь, и нависает сверху, впиваясь влажными губами в шею, бьющуюся под кожей жилку, лаская, заставив застонать от безумно приятного ощущения и выгнуться. Острый импульс пронзил тело до кончиков трясущихся пальцев, поглаживающих сильную спину, а его губы уже целовали грудь, ловя твердеющие соски, и длинные пальцы, скользнув по животику, осторожно освобождали меня от белья. Я и опомниться не успела, как… ах, эти пальцы, чертовски умелые пальцы, мягко коснулись самых чувствительных мест, легонько надавливая и плавно растирая подушечками, обволакиваясь во влаге. Это окончательно сводит с ума, и податливое тело, утопающее в мужских ласках, тянется навстречу, я жмусь к нему, покрывая торопливыми поцелуями припухшие губы, скулы, шею, вдыхая его запах, запоминая вкус кожи… раскрываясь для него, призывно раздвигая бедра… Всё что угодно, пожалуйста, только не останавливайся!
А он и не думал останавливаться, лишь оторвался на мгновение, избавившись от остатков одежды, и накрыл своим телом, подминая под себя, вторгаясь медленным, до боли пытливым, глубоким толчком, от которого разлетались пульсирующие волны наслаждения, напрочь оборвав доступ кислорода. Дышать, еще… В моих глазах всё плывет, но я боюсь их закрыть. Боюсь, что исчезнет это волшебство. Исчезнут эти сумасводящие, напористые губы, собирающие прерывистые вздохи, рвущиеся стоны, всхлипы… Ногти чертят узоры на мощной спине, ноги обнимают его бедра, позволяя полностью проникнуть в себя. Он вдвигается сильнее, глубже, еще резче… О-ох, как же горячо… забываю дышать, урывками ловя глоточки между толчками, запрокидывая голову. Сердце загнанно выпрыгивает из груди, заполняя диким перестуком комнату. Вздымающаяся грудина рывками вбирает воздух, капельки пота ползут по вискам, я стираю их пальцами, обхватывая его лицо ладошками, и тяну к себе… Мне необходимо видеть глаза Эрика, узнать, что в них… Там — шторм, темная пропасть, серый океан без дна, укрывающий меня толщей возбуждения… Сейчас существует только это, только он, и ничего больше, остальное — иллюзия.
Его неудержимые движения, низкие стоны, обрывистые поцелуи, заставляющие вздрагивать и задыхаться, и жадные прикосновения к телу, безоговорочно правили моей душой и отключившимся рассудком. Напряженные, покрытые бисеренками влаги тела перекатываются, скользят, сплетаясь в единый, безумный ритм… Подрагивающие, под оглаживаниями ладоней, бедра, и приступы дрожи, разливающей по венам огонь… Пальцы путаются, пляшут, впиваясь в теплую кожу… И мир померк, лопнул, взорвался, осыпая сладкими судорогами, захлебывающимися вскриками, стонами, крупным ознобом, пронзившим каждую клеточку тела… Еще несколько мощных, глубоких толчков, глухой полустон удовольствия забивает слух, и сильное, натренированное тело вжимается в меня, содрогаясь вибрирующими разрядами до самого нутра… Эрик обессиленно опускается рядом, утыкается мне в шею и легонько целует, ловя сбившееся дыхание. Осторожно поглаживаю его по затылку, шее, плечам, мокрой спине, нежась в затяжных горячих волнах оргазма, растворяясь в них от безумного восторга, пополам с затопляющей нежностью…
В голове не осталось никаких обрывков мыслей, никаких вопросов, они прекратили свое существование, сил не было даже пошевелиться, по телу разлилась приятная слабость. Освещаемое тусклым светом лампы помещение, тонет в ночном мраке, окутав нас тишиной и блаженством. Эрик завозился, выдыхая горячий воздух мне в макушку, переворачиваясь набок, и накрыл меня сильной рукой, притиснув спиной к своей груди, где все еще громко ухает разбушевавшееся сердце. Ммм, так уютно… Не знаю, что будет завтра, но сейчас мне невозможно хорошо и безмятежно, спокойно, и совсем не страшно… я, наконец, счастлива, и хочу остаться в этих теплых объятьях. Ресницы становятся тяжелыми мгновенно, и сознание опрокидывается в сон.
Эрик
Открыв глаза, я долго не мог понять где нахожусь. В бункере всегда темно, электричество экономится за счет тусклых аварийных лампочек, создающих едва различимую видимость и определить утро или вечер можно только по часам. Или будильнику. Но меня разбудил не он. А какое-то непонятное чувство. Вроде бы я у себя, но вот как-то не как обычно. Рука лежит на чем-то… мягком, и ко мне прижимается…
Твааааю мать… Как? И что… Почему она тут? Что я сделал? Чуть ли не впервые в жизни меня охватила паника, всего на секунду, но я замер, не в силах посмотреть, что случилось на этот раз. Если она хотела убить меня, как получилось, что мы теперь лежим в одной постели? Память любезно подбрасывает урывками события, начиная с самых неприятных.
Вайро погиб… Животные напали на «Вольников»… Почти опустошенная бутылка виски… Очень хочется пить и все тело горит… А дальше… Что-то коснулось меня, что-то настолько необходимое, что реальность исчезла. Мне казалось, что я долго шел в кромешной тьме, и вот сейчас… заметил свет. Да, именно так, свет прикоснулся ко мне, и я пошел за ним. Кажется ночью у меня был жар… Да что-то такое было вроде, а она пыталась меня чем-то напоить.
Проморгавшись, я уставился на темную макушку, едва различимую в свете аварийной лампочки. Она пришла. Не побоялась. Не испугалась зверя, пыталась лечить, не убежала потом. Осталась. Прижалась ко мне доверительно. Что мы делаем, твою мать… Так не должно быть! Зачем? Почему от одной мысли, что у нас могло что-то быть, затылок начинает стягивать ноющей болью. Она точно живая? Я чуть наклонился к ней и услышал ее мерное дыхание. Живая. Так, ладно. Все равно с ней в одной постели у меня думать адекватно не получается, поэтому… надо срочно уходить отсюда.
Осторожно, чтобы не потревожить ее, я убираю свою руку с ее тела. Тихо встать не получилось, поэтому она завозилась, перевернулась на другой бок, лицом ко мне. Быстро, пока она не открыла глаза, я схватил свои вещи, какие нашел, и покинул комнату так проворно, как только мог. У меня сейчас нет ни сил, ни желания объясняться с ней. И не уверен, что появятся.
Раздобыв на складе кирку и лопату, я, даже не выпив кофе, выбираюсь из бункера, вооружившись налобным фонариком. Сейчас, осенью, светает поздно, а я еще и вскочил ни свет, ни заря. Но раз уж так, надо проверить что же вчера случилось с «Вольниками». Хорошо, конечно, что они не преследовали нас, но появление этих странных животных не спасение, а скорее тот самый случай отсрочки нашего п*здеца. Рано или поздно мы попадем под воздействие этих тварей и тогда нас уже ничего не спасет.
Сколько я себя помню, Джанин внушала мне, что за стеной опасно. Понятное дело, что будучи ребенком, я верил ей безоговорочно, но позже… конечно, начал сомневаться. Война войной, ну что такого страшного может быть за стеной. Уверился я в своей правоте, когда мы стали находить заброшенные бункеры и полигоны. Некоторые даже стали оборудовать на случай каких-нибудь форс-мажоров. Базы опять же, стали строить для тех патрулей, что выходили за стену и охраняли дружелюбных волонтеров, работающих на фермах. И никогда, ничего…
Однако я начинаю припоминать, все эти тайные разговоры, нижние уровни… Эксперименты с дивергентами, которых она хотела заставить выдавать какие-то немыслимые способности… Никогда я в них не верил, но… Если существуют животные, которые могут вызывать страхи, а дивергенты могут управлять симуляцией, не в этом ли смысл всего, что происходит в нашем городе? Может, именно для этого нужны были все вот эти… фракции и прочее? И не с этих ли животных пошла наша сыворотка? Система фракций существует двести лет, но только последнее время бесстрашные стали умирать от симуляции страха. Не отсюда ли взялась сыворотка моделирования и не это ли животное она растила на нижних уровнях своих секретных лабораторий?
Наконец, сам того не заметив, я пришел к болоту, туда, где и происходили вчерашние события. Камера оказалась на месте, за ночь ничего с ней не случилось. А вот дальше… Кругом, насколько возможно было осмотреть территорию, валялись трупы в разной степени уродливости. Кое-где я нашел мертвых насекомых. Никогда прежде я таких не видел. Какая-то странная помесь стрекозы, осы и паука, с довольно большим жалом на конце. Памятуя, что сделали эти насекомые с телами, я предпочёл их не трогать.