Иду на вы

Поначалу Свенальд не углядел в полонённом хазарине для себя проку, и подумывал, было, опоить его дурманом, да заколов на заре, уложить в могилу со Свейном. Человечья жертва Одноглазому во всякую пору угодна, да и дружине кровавая тризна пришлась бы по нраву. Пожалуй, так бы и поступил, да сметливый хускарл угадал вдруг в Ильфате лазутчика бека. Хазарин же, не став отпираться, вымолвил то, о чём помыслил сам воевода. Нынешняя княгиня своенравна без меры. И злопамятна. Свенальд, зная о ней много худого, для Ольги что кость в глотке. Теперь-то ей до него не дотянуться, а после как сложится? Наперёд загадывая, не союз с каганатом против Киева, но сговор с хазарским беком против Ольги может понадобиться.

Что же до Ильфата, то ведая о его коварстве, Свенальд был от него оборонён, а хазарин напротив - в его власти. Ильфату нынче лукавить с воеводою, всё одно, что сабелькой махать. Пусть-ка попробует, ежели придёт охота. Одного удара в ответ довольно будет.

Вновь положив саблю на стол, воевода успел только помыслить, что Спегги запропастился куда-то, как он тут же и явился. Да, не один, с Ульфом.

Увидав хромоту сына, Свенальд нахмурил чело.

-═Не тебе ли знахарь велел лежать поболе?

-═Не бранись, отец!═- Ульф без спросу уселся на скамью.═-═Я не праздно тебя искал. О важном речь!

Свенальд глянул на Спегги, но тот лишь пожал плечами - мол, сам не ведаю.

-═Недосуг мне,═-═нетерпеливо махнул рукой воевода.═-═Ныне лазутчика вражьего взяли. Я уже о многом от него дознался. Теперь к Хельге поведу. Как вернусь, тебя выслушаю.

-═Погоди, отец! Сядь, прошу, и позволь мне говорить. Тогда, быть может, уже ныне ты поведаешь Хельге как ей взять Искоростень.

Свенальд нахмурился и пусть нехотя, но уселся.

-═Говори.

-═Мы выкурим конунга Мала, точно зверя из норы. Искоростень следует сжечь!

-═О! Вот хитрость достойная самого Локки!═-═похвалил воевода с издёвкою.═-═Не присоветуешь ли, как нам такое свершить? Хотя,═-═хлопнул он себя по челу,═-═я и сам ведаю. Станем метать калёные стрелы за стену. Скудоумные древляне нипочём не додумаются залить пожар.

-═Ныне я,═-═продолжал Ульф, отцовой издёвки не замечая,═-═как и велел знахарь, лежал у костра да слушал песни Рагне-скальда. Среди прочих, сагу о Данмаркском конунге Хаддинге, сыне Гарма[107]. О том, как он осадил конунга Хандвана, и не сумев взять Дунагард приступом, измыслил коварство. Вот,

Ловчих призвав из дружины,

Хаддинг велел им

Птиц изловить.

Птицам тем когти опутав

Паклей горящей,

Прочь отпустил.

С неба за тын Дунагарда,

Словно бы звёзды,

Рухнули вдруг.

Пламя взметнулось...[108]

-═Довольно!═-═Свенальд с силою грохнул ладонью по столу, помолчал немного, и молвил затем уже без ярости,═-═Скальд из тебя никудышный. Я слыхал прежде сагу о Хаддинге и помню, что сей достойный муж юность свою провёл в Свитьоде, среди великанов. Сын мой! Я родом из Свитьода. Там нет великанов!═-═воевода устало отёр перстами очи,═-═Разве я не говорил тебе прежде, какова цена песням скальдов? Ныне же ты советуешь мне послать воинов в лес ловить ворон.

-═Нет, отец,═-═ответил Ульф спокойно,═-═Лесные птицы вернутся в лес. Нам надобны те, что гнездятся в Искоростене.

Свенальд ненадолго призадумался. Тряхнул головой.

-═Хм... Может оно и хитро,═-═согласился он,═-═да только, как же я тебе тех птиц наловлю? Нет, не годится.

-═Древляне сами их нам принесут.

Уже поднявшись, было, Свенальд уселся вновь.

-═Ну?..

-═Пусть Хельга скажет, будто довольна прежней местью, и ныне хочет вернуться в Кенугард. Однако, просто отступить не может, но ежели древляне поклонятся ей потешной данью - по одному голубю со двора, то она снимет осаду.

-═А к вечеру птицы вернутся в свои гнёзда...═-═домыслил за сына Свенальд и обратил взор на хускарла:

-═Что скажешь?

Горбун подошёл к Ульфу, опустил руку ему на плечо и страшно осклабился.

-═Я слыхал,═-═молвил он,═-═в Искоростене даже улицы мощёны елью. Дым от такого костра учуят в самом Асгарде. Вели, ярл чтобы Рагне начинал слагать о тебе драпу. Мы возьмём Искоростень!

ГЛАВА IX

В Искоростене детинца[109], как в Киеве да Новограде нету, однако широкий княжий двор обнесён дубовым тыном навроде городского. Рожны, вестимо, пониже будут, но и до их завострённых концов верховому рукой не дотянуться. И ворота ладные, медью обиты - с наскока не возьмёшь. Случись ворогу ворваться во град, княжие хоромы хоть и не великой, а всё ж крепостицей станут.

Сами хоромы тоже из дуба рублены. Все, от высокого терема до конюшни. Крыльцо, только, кленовое, да ещё резные, изукрашенные цветами да птицами столпы в гриднице.

Меж них, заложив ладони за кожаный пояс, беспокойно шагал древлянский князь.

Давно уж перевалило за полдень. В эту пору, когда на дворе ещё ясно, однако сумрачно уже в жилищах, иной раз случается заприметить притаившегося в тёмном углу домового. К ночи ближе запалят лучины в избах да свечи в палатах, и домовые вновь схоронятся от людских взоров, кто в подпол, кто за печь, кто за притолоку. Там и сидят, покуда не уснут домочадцы. Тогда только вылезут приглядеть за хозяйством. Не любят они людям казаться. Но, уж коли увидал домового, будь настороже. Он, хоть и бывает, что о добром поведает, однако, обыкновенно, желает упредить худое.

Князь, бродя по гриднице, домового не повстречал. То ли не чуял тот беды, то ли убоялся чужого. Помимо князя, в пустой палате был ещё Вышата. Стоял у стены, сам как столп - слова не вытянешь.

А может и так статься, что попросту не углядел Мал хранителя своего очага за тревожными-то думами...

Намедни горожан всполошила злая весть - стража у Малых ворот словила серую кобылку из Годимовой конюшни. Та, хромая, сама приковыляла из лесу хоть измождённой, но живой, а вот на себе несла мёртвого. Поперёк её спины, скрученное хазарским арканом, было перекинуто тело Живко, сына вдовы бортника Вольги.

Князь и желал бы утаить от людей погибель посланника, да стражники, того не ведая, повели кобылу улицами ко двору Мала. До торговых рядов только и дошли. Покуда известили князя, да покуда он с гриднями добрался до торжища, там уж весь Искоростень столпился.

Мать Живко, будто враз обезумев, сидела с растрёпанными космами на земле, да молча обнимала кобылу за ногу.

Прибежала и скорнякова дочь Загляда, что прежде задирала отрока всякий раз, повстречав. А ныне, как увидала его опухший багровый лик, так прикрыла ладошками перекошенный рот и завыла по-бабьи - горько и страшно. Скорняк Еловит её насилу увёл.

Горожане шептались.

Княжье посольство для них тайной не было, однако ж все мыслили, будто князь посылал людей созывать по лесам разорённых нурманами соплеменников в ополчение. Истину ведали немногие, и они, оглядев покойника, крепко призадумались.

Ясно, что посольство недруги перехватили, а кобыла с мертвецом от них после вырвалась да утекла - не сами ж отпустили. Однако, как такое случилось, и что сталось с Ильфатом, поди догадайся.

Живко били ножом в грудь, в самое сердце. Одним ударом зарезали. Рубаха же у него на спине грязью измазана, а к той грязи ил присох. Оттого, должно быть, что живым взять хотели. Повалить-то повалили, но недаром он меж кулачных бойцов среди первых слыл, видать, добром не дался. Потому и ударили ножом.

А подкараулили послов на переправе, либо когда те у ручья, какого, на привал стали. Для засады лучшего места не сыскать. Чудно только, что Живко чужих не учуял, хотя в лесу вырос. Ну да, у нурманов тож охотники водятся, а что напали на посольство нурманы, в том сомнений не было. Ведомо, что Свенальд свои дозоры окрест шлёт.

Кто-то из старейшин, правда, обмолвился, дескать, могли и худые людишки быть, каких нынче, в лихую пору, в лесу повстречать - не диво.

Оно бы ладно, коли так, да нет, разбойные люди полон бы не брали. Почто он им? Сразили б стрелами из чащи, а после забрали коней, да всё добро какое есть. Мертвецов же, уж всяко, не волокли бы с собой, но лисам на поживу оставили. Лошади, надобны добычу возить, а не покойников.