Трусаки

- Да не спеши ты! Какой удалец! Смени темп. Нам еще надо сберечь силы на обратную дорогу. Они нас теперь не видят... Впрочем, твоя жена и вообще тебя не видела... Ваши окна на южную сторону...

Я тут же остыл, семенящим шагом потащился за Евсеевым и почувствовал, что ноги у меня - бетонные, сердце - колотится, а дышать нечем. И не тридцать мне лет, а все семьдесят.

- Ничего, ничего, - подбодрил меня Евсеев, - сейчас добежим... Это с непривычки дорога длинная...

Внутриквартальными проездами мы одолели еще полверсты, и Евсеев как бежал, так и забежал в подъезд незнакомого мне дома. И меня рукой поманил.

- Теперь на пятый этаж, - сказал он и, заметив мой испуг, добавил: - На лифте... На лифте...

Я и в лифте по наивности хотел было бежать на месте, но Евсеев, покачав головой, наступил мне на ногу: "Хватит. Экий неугомонный!" На пятом этаже он нажал кнопку звонка. Толстый, одетый уже на службу человек открыл нам дверь.

- Что-то ты долго, - сказал он Евсееву.

- А вот, - засмеялся Евсеев и показал на меня. - Нашего полку прибыло! Спарринг-партнер!.. Проходи, проходи, ноги вытирай и прямо на кухню! Знакомься...

И он затолкал меня в квартиру к приятелю.

На кухне у того на столе стояла бутылка "Старки", граненые стаканы, только что мытые, с капельками воды на донышках, а рядом лежали соленые огурцы, ломти орловского хлеба и серебряная кожа вяленого леща, для запаха.

- Разливай, - сказал Евсеев. - Ба! Да у нас "Старка" сегодня! Одну купил?

- Одну! Как же! Очередь выстоял, - сказал приятель. - Сколько в портфель вошло. На девять забегов хватит.

- Ну давай, давай, лей. А то нам еще бежать. Не то что тебе, лодырю!

Приятель, готовый на службу, разлил водку забытого цвета в стаканы, и один из стаканов Евсеев протянул мне. Стакан я невольно взял, но тут же спросил:

- А мне-то зачем?

- То есть как? Ты не пьешь, что ли?

- Пью... - смутился я. - Но ведь не с утра...

- А зачем же ты тогда бежал? - спросил Евсеев.

Он расстроился и смотрел на меня укоризненно, даже сурово, как бог знает на кого - как на провокатора или на лазутчика. Или хуже того. Как на человека, который только прикидывается пьющим.

- Я для здоровья бежал, - сказал я неуверенно. - Я за тем бежал, за чем ты бегаешь два года...

- Ну! - загремел Евсеев. - Стал бы я бегать, если бы жена разрешала мне пить дома! А приятель мой - холостяк... Стал бы я бегать! К лешему мне этот твой бег! И на костюм вот пришлось тратиться... Семьдесят рублей... Бегать! Фу ты, дрянь какая! Главное, для здоровья! Вот что для здоровья! И для бодрости! Пей. И не ломайся. Мужик ты или не мужик? Или ты не мужик?

- Мужик... - вздохнул я.

Выпили. Закусили. Серебряную шкурку леща понюхали по очереди.

- Утка - не птица, рыба - не кашалот! - торжественно и смачно провозгласил Евсеев и с упоением потер руки. Удивительно, отчего из его ладоней не вырвалось пламя. Этакий здоровяк, подумал я, он и на руках сможет теперь домой дойти!

- Ну вот, а ты ломался, - сказал мне Евсеев с явным одобрением. - Я уж было расстроился... А то, понимаешь, доза для нас двоих была чрезмерная... Мы ведь не для куражу, а для бодрости. Третий нам кстати... Спарринг-партнер... Или ты недоволен?

- Да как-то непривычно...

- Совесть тебя, что ли, мучает, что с утра? Это, брат, предрассудки... Я тебе скажу: с утра - самое полезное... Не мы одни, а и государственные люди тоже... Вот Петр Первый, он, говорят, если с утра стакан не брал, то и Россию не мог на ноги ставить...

- А окно-то к ним он подавно не мог рубить, - вставил приятель.

- Ну, насчет окна - это вообще! - подтвердил Евсеев. - Или вот полководцы. Один маршал или генерал, не помню какой...

Тут он рассказал случай про этого маршала или генерала, неизвестно какой страны, то ли нашей, то ли ихней. В общем, про Ворошилова. Однажды он собрал поутру перед сражением весь свой офицерский состав, они стали "смирно", а он грозно их спросил: "А ну, кто пьет с утра, признавайтесь, шаг вперед..." Один только офицерик и шагнул вперед. Тогда этот маршал или генерал, этот Ворошилов, приказал принести два стакана водки, или шнапса, или виски - одна радость! - и с офицериком выпил. И сказал: "Вот с ним и пить и воевать можно! А вы, все остальные, трусы, кого обмануть хотите?.." И выиграл сражение.

- Сколько с меня? - спросил я.

- Когда обычная - рубль двадцать, - сказал Евсеев. - А сегодня - рубль.

- Рубль четыре, - поправил приятель.

- У меня с собой нет. У меня и карманов нет.

- Ладно. Завтра занесешь, - махнул рукой Евсеев. - Нам и бежать пора.

- Бегите, бегите, - улыбнулся приятель.

- А ты не ехидничай, лодырь! - сказал Евсеев. - Сейчас пробежаться одно удовольствие. Вон какие у меня мускулы на ногах стали. Потрогай.

Но приятель только брезгливо махнул рукой.

Теперь уже Евсеев в лифте чуть ли не бежал на месте. Опять ему было невтерпеж. Сил у меня явно прибавилось. Несомненно, подумал я, в тренировочном методе Евсеева что-то есть. В смысле использования ресурсов человеческого организма. Давно я так легко не бегал. А Евсеев опять был красив. В особенности, когда мы выскочили на открытое пространство нашего двора и понеслись по бетонной тропинке под тополями и каштанами. Тут он так элегантно и мощно вскидывал ноги, так порхал, что для меня стал походить на дивного спортсмена, который несется сейчас по праздничному стадиону с олимпийским факелом в руке, чтобы на глазах у миллионов зрителей зажечь пламя в заветной чаше. Может, и Евсееву такая мысль заслонила мозги, потому что и в нашем подъезде он бросился яростно бежать по лестнице, словно лестница эта вела его именно к олимпийской чаше, а не к жене. И я бежал за ним.

Жена Евсеева вышла нас встречать.

- Ну как? - спросила она меня.

- Да вроде ничего, - сказал я, трудно дыша. - Тяжело с непривычки...

- Замечательно, а не ничего! - шумно похлопал меня по плечу Евсеев. Бодрость-то в нас какая! Словно десять лет скинули! А привыкнешь ты быстро, я уже сейчас вижу. Скоро станешь настоящим спарринг-партнером... Точно! Сейчас вижу...

- Да, да, - улыбнулась его жена. - Слава вот быстро привык. А я ведь и не надеялась, что он станет бегать.

- Значит, завтра на том же месте в тот же час, - сказал Евсеев.