Наша песня

– На катке, – продолжал Дэвид как будто звучавшим из прошлого голосом. – У елки. – Слезы текли у меня по лицу, слишком обильные, чтобы их унять. – Там играла музыка, прекрасная музыка.

Я слабо улыбнулась сквозь слезы.

– Да. Я помню ее. И всегда буду помнить.

– Она играет, знаешь… Она играет музыку. В оркестре.

– Ты готова, дорогая? Нам нельзя опаздывать.

Я неохотно сползла с кровати и открыла дверь спальни, чтобы ответить маме, стоявшей в коридоре на первом этаже.

– Уже надеваю туфли, – соврала я, взглянув на свои ноги в черных лакированных балетках, тех самых, что были на мне вечером неделю назад. В двадцать третий раз (серьезно переживая, не развивается ли у меня обсессивно-компульсивное расстройство) я проверила папку «Входящие сообщения» в телефоне. Ничего. Я выключила звонок мобильного и положила его в карман нарядной красной туники, под которую надела плотные черные колготки, быстро посмотрелась в зеркало, провела расческой по длинным каштановым волосам, подавила желание напоследок еще разок заглянуть в телефон и быстро сбежала по лестнице в коридор на первом этаже, где меня уже ждали родители.

Они не надели пальто, да в этом и не было нужды, поскольку мы отправлялись в соседний дом выпить по бокалу рождественского шерри. Эту традицию мы соблюдали, сколько я себя помнила, и она явно зародилась еще до того, как нам с Максом разрешили пить алкоголь. Однако за предшествующие этому годы мы прошли путь от апельсинового сока с газировкой в больших стаканах и пузырящейся пепси-колы с кубиками льда до пенистого коктейля из яичного ликера с лимонадом, пока, наконец, не достигли головокружительных алкогольных высот в виде бокала янтарно-золотистого шерри. Честно говоря, меня вполне устраивал яичный ликер с лимонадом, но тогда я не отличалась привередливостью в части напитков.

Мы прошли по нашей коротенькой дорожке, выложенной разномастными камушками, резко повернули направо и вступили на точно такую же тропку, ведшую к дому соседей. На двери висел огромный венок из плюща, почти закрывавший молоточек, но мама Макса уже поджидала нас в коридоре и распахнула дверь с веселым возгласом: «С Рождеством! Заходите! Заходите!»

Мы прошли за ней в небольшую гостиную, представлявшую собой зеркальное отражение нашей. С карнизов, словно флаги, свисали рождественские украшения, а весь эркер занимала елка, сверкавшая огнями так ярко, что мне оставалось лишь надеяться, что мимо дома случайно не пройдет кто-нибудь, страдающий эпилепсией. Из музыкального центра неслась рождественская музыка, и меня вдруг как-то странно кольнуло, когда я узнала песню, ту самую, которая звучала в кофейне во время нашей с Дэвидом утренней встречи семь дней назад. Семь утренних часов, семь дней и семь ночей. И ни одного сообщения. «И о чем это тебе говорит, дура ты набитая? – спрашивала я себя. – Просто забудь о нем».

С дивана, стоявшего у пылающего камина, встал мужчина и, сбросив с колен огромную недовольную рыжую кошку, заключил меня в крепкие объятия.

– Ну, с Рождеством, – сказал он, прижимая меня к своему высокому поджарому телу. Потом, держа меня за плечи, отстранился и обозрел мой наряд. – Ты выглядишь прямо как помощница Санта-Клауса, – заметил он.

– Именно так я и хотела смотреться, – ответила я.

– Всем сидеть, сидеть, сидеть, – быстро приказала нам мама Макса, словно дрессировала собачек. Она торопливо закружилась по комнате, держа в руках тарелки с устрицами в беконе, колбасками в тесте и прочими рождественскими лакомствами.

– Как всегда, в своем репертуаре, – заметил Макс, усаживая меня на диван, с которого только что поднялся. – Так что, Санта-Клаус пролетел над твоим домом?

– Ну, разумеется, – ответила я, беря небольшой бокал шерри с подноса, который держал в руках отец Макса. – Новые сапожки, компакт-диски и масса благовоний. А над твоим?

– В этом году сей тупой псих умудрился протолкнуть сквозь дымоход швейную машинку, – сообщил Макс с чрезвычайно довольным видом.

– Ух ты! Ту дорогую, что ты показывал мне в каталоге?

– Ну да, – кивнул он, затаскивая обратно на колени явно ожиревшую рыжую кошку по кличке Лепешка. – Я до сих пор чувствую себя виноватым. Это куда больше, чем они обычно тратят мне на подарок.

Я легонько сжала его руку, заметив, что это уже настоящая мужская ладонь.

– Когда ты разбогатеешь и сделаешься известным кутюрье, купишь им особняк. И вы будете квиты.

Он широко улыбнулся и потрепал меня по волосам, чего я терпеть не могла, и он это прекрасно знал. Макс был моим самым близким другом. Лишь по нему я скучала, когда уехала изучать музыку в университете, а он отправился в колледж учиться на модельера.

– Ну, – спросил он, запихивая в рот колбаску в тесте, – дал ли о себе знать сказочный-пресказочный принц?

Я резко толкнула его в плечо.

– Прекрати его так называть. Я уже жалею, что вообще тебе о нем рассказала. Особенно когда похоже на то, что он вообще не позвонит.

Макс обнял меня за плечи и резко притянул к себе.

– Значит, он слишком туп, чтобы быть достойным тебя. В конечном счете тебе придется выйти за меня. – Он улыбнулся.

Видя ободряющие взгляды, которыми обменялись его мама с папой, я поняла, что для них это бы стало наилучшим из всех воображаемых исходов. Для Макса и меня… не совсем.

– Я не то чтобы хочу оправдать его, – добавил Макс, вдыхая аромат устриц в беконе с салфетки, которую бережно охранял от самой голодной кошки в мире, – но ты должна признать, что не облегчила ему задачу. Могла бы и дать ему свой номер.

Я скривилась, однако знала, что он прав. По какой-то загадочной причине я намеренно устроила все так, чтобы Дэвиду стало невероятно трудно связаться со мной, словно подвергала его какому-то испытанию. Мне до сих пор не верилось в то, что он действительно ждал меня, когда я вошла в теплую кофейню, волоча за собой тяжелый чемодан на колесиках.

Под глазами у Дэвида виднелись небольшие темные круги, но даже они не портили сногсшибательной красоты его лица. Как бы то ни было, в дневном свете, одетый в джинсы и рубашку, он выглядел даже лучше, чем накануне вечером в парадном костюме.

– Доброе утро, – поздоровался он, выдвигая для меня стул у небольшого столика. – Я взял тебе кофе. – Он подал мне пластиковую чашку.

Приятно удивленная, я покачала головой, опускаясь на стул и расстегивая теплую куртку.

– Вообще-то я и не думала, что ты придешь. Была уверена, что будешь еще спать.

Он слегка улыбнулся, отчего пульс в моей сонной артерии пустился вскачь.

– «Еще спать» пока что не получилось, – уныло признался он. – Когда подали «завтрак для уцелевших», ложиться уже не было особого смысла.

– Ты, наверное, жутко устал.

– Да нет. Я умею справляться с недосыпом, – сказал он. – За три года вполне этому научился.

В этом я нисколько не сомневалась. В любом университете студенты подразделялись на множество категорий, начиная с ботаников-зубрил, которые практически жили в библиотеке, и заканчивая завзятыми гуляками, у которых лишь под пыткой можно было узнать, где же находится эта самая библиотека. Я подозревала, что мы с Дэвидом располагались в противоположных областях этого спектра. Я приехала получить образование, чтобы потом найти себе работу по душе. Мне казалось, что он шел по проторенной дорожке к уже обеспеченному будущему, какой бы диплом ни получил.

– Ну что, таинственная девица, скажешь ли ты теперь мне свое имя, коль скоро это наше второе свидание? Пора бы мне его узнать, как ты считаешь?

– Это не свидание, – поправила его я.

– Я купил тебе кофе, – ответил он, кивнув на чашку, из которой я отхлебывала.

Я тотчас же полезла в объемистую сумку на ремне, которую поставила у стула, и вытащила кошелек.

– Извини, – сказала я, чувствуя, как на щеках у меня выступает румянец. – Сколько я тебе должна?

На нескольких свиданиях, на которые я все-таки ходила во время учебы в университете, счет делился ровно пополам, и у меня никогда не возникало никаких проблем.