Карма

Амар, а любовь?

Я горжусь своей любовью к тебе.

Вот-вот, получается, ты делаешь мне одолжение!

Лила, нас с тобой соединил Бог.

Да? И о чем Он, интересно, при этом думал?

Мата плачет день и ночь

Ты не скучаешь по родине, Амар? По ее бескрайним равнинам? Пшеничным полям? По Пенджабу и его пяти рекам?

Нет.

А по родным?

Кроме меня, Лила, у тебя не осталось родных. Если мы вдруг поедем в Индию, то жить там будем у моих родителей. Думаешь, ты выдержишь? Отец станет приставать, чтобы ты приняла нашу веру. Алтаря твоей богини в доме не будет.

Мы можем жить самостоятельно, как здесь живем.

Нет, не можем. Это обидит моих родителей.

Поэтому лучше жить здесь и вместо них обижать меня?

Лила, мы ведь сбежали сюда от моего отца и от его упрямства в вопросах веры. Ты здесь спокойно справляешь свою пуджу[4]. А Дживе мы рассказываем и о моей, и о твоей религии.

Но мне не с кем вместе помолиться, кроме дочери, которая и сари-то надевает только на Хэллоуин! Здесь у меня есть религиозная свобода, но нет единоверцев. Наверно, все-таки лучше быть рабыней в доме у другой женщины, чем одинокой в своем собственном.

Нет, Лила. Я почитаю свою мать, но люблю я тебя. Мать станет плохо с тобой обращаться. И я не смогу ничего с этим сделать. Здесь по крайней мере никто тобой не понукает.

Но невозможно же жить в такой изоляции. Может, лучше уж ненависть, а, Амар?

Ненависть – это тоже форма изоляции. Лила, посмотри на эту страну. На эти реки. На эти поля. На синее-синее небо. Здесь повсюду царит мир. Земля не пропитана кровью, которая омрачала бы нашу жизнь. И родственники наши отсюда далеко, они не пристают с советами, как и что нам делать.

Эта страна нам не родная.

Так даже лучше.

Она пустая.

Не пустая, а свободная.

Я никогда не буду здесь свободной. У меня нет дома. У меня не осталось богов.

Милая Майя, ты никогда не видела, чтобы человек так долго и пристально смотрел на небо и на землю под ногами. Он думал, что в этой стране достаточно будет просто любить.

Что такого прикольного в том, чтобы быть сикхом?

Вот это больше всего мне и нравилось в Хелен. В любой ситуации она умела задавать самые смелые вопросы, даже глядя, как Мадонна в платье из белого тюля катается по сцене MTV.

Как девственница, – подпевает Хелен. – В мужских объятьях в первый раз. Как де-е-е-вственница… Слушай, Джива, как ты думаешь, она по религии кто?

Тут мы в последний раз вместе рассмеялись.

Ты что, Хелен, веру поменять решила?

Ага. На твою или на ее. У вас с ней наряды красивые.

Хорошо. Значит, так. Сикхи верят в единого Бога, как и ты. Если, правда, ты вообще во что-то веришь. Но у них нет цели быть спасенными и попасть после смерти на небеса. Они стремятся целиком слиться с Богом. Чтобы человеческое и божественное стало одним целым.

Для этого нужен космический секс?

Нет. Надо быть честным и совершать хорошие поступки.

Напомни, сколько для этого надо прожить жизней?

Столько, сколько понадобится, чтобы избавиться от земных страстей и желаний.

То есть бесконечное множество. Но у индусов же все по-другому, да?

Нет, у них та же история с перерождениями. Только богов и богинь можно на свой вкус выбирать. Моя мама, например, поклоняется Манасе.

Это которая Камасутру написала?

Хелен, так нельзя.

Прости. Больше не буду. А ты пробовала представить, как твои родители этим занимаются?

Нет! С ума сошла?

Тьфу. Гадость.

Разрыв

Больше ни о чем не хочешь спросить?

Расскажи про ваших богинь. Обещаю без шуток.

В индуизме сотни тысяч божеств. Но все они – проявления Верховного Божества, высшей реальности.

Высшей реальности…Как звучит! А еще вдобавок эти ваши сари, волосы, которые нельзя стричь, а некоторые у вас ходят с закрытыми лицами…

Хелен, лица прячут только мусульманские женщины.

Но в Индии же есть мусульмане?

Их там миллионы.

Знаешь, христианство по сравнению со всем этим какое-то скучное. У тебя одна жизнь. Человек на кресте, который может спасти твою душу. Никаких тебе ярких нарядов, спрятанных кинжалов и мужчин с волосами до земли. У нас тоска, сплошная тоска…

Ну и у нас не то чтобы каждый день праздник.

Я и не говорю. Но твоя семья кажется такой одухотворенной. Романтичной. Прямо будто королевской.

Хелен, мы живем так же, как вы, среди коз и кур!

Зато ты будешь ходить в сари!

Там посмотрим.

Майкл, кстати, до сих про твое сари вспоминает. Говорит, оно очень сексуальное. И таинственное. Как будто предназначено для каких-то обрядов, кровавых и эротических.

Ты обсуждаешь с Майклом, что я ношу?

Не всё, что ты носишь. Обычная одежда, в которой ты в школу ходишь, – она так себе.

Хелен, не надо разговаривать с Майклом ни о чем, что имеет отношение ко мне.

Ничего себе! Я тут изо всех сил помогаю вам стать ближе, но если ты не хочешь, то пожалуйста.

Если я так уж Майклу нравлюсь, почему бы ему со мной не поговорить, а то он только шепчет мне в затылок. Он же довольно разговорчивый. С тобой – особенно.

Ты на что намекаешь? Мы с Майклом просто друзья! И тебе, Джива, это прекрасно известно. И знаешь что? Теперь сама заводи себе парня. Ты же у нас такая распрекрасная, что и без моей помощи отлично обойдешься.

Обещание

Как-то вечером мата вырвала у бапу обещание.

Ладно, ладно! Мы поедем в Индию, когда Дживе исполнится шестнадцать.

Мама улыбнулась. Отец хлопнул за собой дверью. Я пожала плечами. Индия так далеко, и день рождения тоже. До него почти год.

Но кто мог знать, что будет потом?

Что в Пенджабе вспыхнут беспорядки, что будет насилие.

Что поднимется движение сикхов за независимость их родного Халистана.

Что сикхские террористы станут убивать всех, кто вздумает им перечить.

И что премьер-министр Индии Индира Ганди пошлет армию на штурм Золотого храма в Амритсаре, грубо осквернив главную сикхскую святыню.

Что Индия будет расползаться по религиозным швам.

4

Индуистский обряд, приношение даров изображению божества.