Карма

Нет, детка, – сказала учительница. – Ветер увидеть нельзя. Видно только, как он дует.

Я его правда вижу.

Не видишь, не видишь, – насмешливо заголосили мои одноклассники. – Ты все придумала.

А я ничего не придумывала. Я на самом деле видела, как над подсолнухами реяла широкая оранжевая лента.

Их смех напомнил мне о том, что я и так уже хорошо знала. Я другая. У меня странные родители, приехавшие издалека. Из-за океана, из страны тюрбанов и сари, где пишут смешными закорючками. Я принадлежу к народу, который умеет видеть то, чего нет. Создает целые миры из ничего – из воздуха, ветра, воды, мести.

Но Хелен, самая красивая девочка в классе, позавидовала мне.

Если бы я умела видеть ветер, я бы умела и прятаться, – шепнула она мне. – А то у моего отца ужасный характер. Он бьет меня даже за то, что я не люблю фасоль!

Она взяла меня за руку. У меня появилась подруга, которой тоже хотелось исчезнуть.

Подслушано через стенку

Амар, со мной никто в городе не разговаривает.

А ты первая заводи разговор. Старайся быть дружелюбней. Со временем этому можно научиться.

Со временем? Мы здесь уже девять лет.

Надо больше стараться.

Почему это я должна стараться, а не остальные? Как-то раз одна женщина протянула ко мне руку и пощупала мое сари. Как будто я не живой человек, а рулон материи на полке в магазине. Это грубо и невоспитанно.

Тогда носи платье. Штаны какие-нибудь. А в сари ходи только дома.

Ни за что. У канадцев одежда уродливая. Хуже одеваются только пугала в огороде. А ты сам, например, смог бы тюрбан не носить?

Тюрбан – совсем другое.

О да, Амар. Совсем другое дело. Потому что ты мужчина. Потому что сикх. А я – простая индусская женщина в богом забытой дыре.

Но и здесь надо ходить с высоко поднятой головой, Лила.

Я больше не могу. Их взгляды прожигают мне кожу. Как будто от меня все время требуют извинений, а я даже не понимаю за что!

Ну хорошо, если тебе так больше нравится, сиди дома и никуда не ходи.

Я больше не могу так жить, Амар. Прошу, свози меня домой.

На это нет денег, Лила. Нужно купить новые инструменты в мастерскую.

Ну хотя бы позволь мне одной слетать. Умоляю.

То есть ты хочешь бросить здесь дочь и мужа?

Ненадолго же, Амар. На два-три месяца. Не больше.

Лила, нельзя думать только о себе! Ты живешь здесь.

Это не жизнь! Это медленное умирание.

Мама плачет по ночам. Отец без конца мерит шагами комнату. Я накрываюсь одеялом с головой, чтобы ничего этого не слышать.

Всему свое время

Так всегда говорит миссис Харт, наша классная руководительница. Надо научиться терпеть. Тот, кто умеет ждать, будет вознагражден.

Класс замер. Спины в струнку. Руки на партах. Мы стараемся не дышать. Вздохнешь – и тебе конец.

Всему свое время, – говорит миссис Харт негромко. Она прохаживается между партами, вертя бедрами, как двумя тыквами на шарнирах.

Ну и картина, – стонет Майкл. Его слышно даже в первом ряду.

Хелен, хихикнув, затыкает кулаком себе рот, идеально подведенный розовой помадой. Я смотрю на нее в восхищении. Она стала моей лучшей подругой в тот день, когда сказала: Не смей стричься, Джива. А то я тебя убью.

Учитесь терпеть, – повторяет миссис Харт. – Я отпущу вас по домам, только когда в классе наступит идеальная тишина. Торопиться мне некуда, я могу здесь и до вечера просидеть.

А ведь и правда может, – бормочет Майкл у меня за спиной. – Т-т-терпение, Джива. – Его губы совсем близко. Дыхание щекочет мне шею. – Терпение, девочка. На свете есть вещи, ради которых стоит потерпеть. Его слова жгут мне кожу.

Терпение

Это слово отец часто произносит в разговорах с мамой.

Давай запасемся терпением, Лила. В Пенджаб мы обязательно поедем. Может, к тому времени Бог соблаговолит послать нам еще ребенка. Мальчика.

Правильно, Амар, давай сидеть и ждать, пока твой Бог чего-нибудь там соблаговолит.

Она идет прочь из комнаты. Немного погодя сверху доносятся раскатистые аккорды Бетховена.

Я тоже стараюсь собраться с силами и терпеть.

(Не в ожидании поездки в Пенджаб. Она меня абсолютно не волнует.)

Не пустое место

Мне приходится терпеливо ждать, пока Майкл обратит на меня внимание. Не на цвет моей кожи. Не на мое сари. Не на персонажа костюмированного представления. А на меня.

(На меня такую, какая не будет для него пустым местом.)

Сначала я улыбалась ему, все время, даже когда он меня нарочно не замечал. Я помогала ему с заданиями по математике. Смеялась над его малахольными шуточками.

(Анекдот про трех голых и продавца жалюзи – шутка не то чтобы очень смешная.)

Потом вмешалась Хелен.

Не показывай, что ты к нему неравнодушна, – сказала она. – Мальчишки таких неравнодушных ни в грош не ставят. Нет. Нет. Нет. И с математикой ни в коем случае не помогай. Скажи, что сама последнюю контрольную плохо написала. А то мальчишки терпеть не могут слишком умных.

(Неужели?)

И я принялась игнорировать Майкла. Делать вид, что его для меня не существует. И он, разумеется, начал меня цеплять.

Доброе утро, Рикки-тикки-тави!

А я совсем не обижалась.

(И почему я такая глупая?)

Я была счастлива, что у меня есть подруга, которая учит меня быть хозяйкой своим желаниям.

Мужчины любят чувствовать себя хозяевами положения, – наставляла меня Хелен. – А когда не получается, они теряют к тебе интерес.

У мамы не было никого, кто бы помог ей советом. Посоветовал, что делать с мужниным упрямством. А будь у нее такая подруга, как Хелен, мата мигом бы тайком отправилась в аэропорт. Подруга ее туда бы и отвезла.

Подслушано на нашей кухне

Вы, сикхи, такие важные, Амар. Со своими гуру, своими символами, своим единым Богом! Вы думаете, что вы лучше всех.

Мы, Лила, выглядим важными, потому что нам есть чем гордиться. Мы гордимся тем, что уважаем все религии. Что верим в равенство всех людей. Верим, что женщины должны иметь те же права, что и мужчины. Верим в правду и справедливость. В то, что силу можно применять только в самом крайнем случае.