Выбор судьбы

Его руки, гладившие тонкую шею, скользнули, наконец, под ее корсаж и легли на тонкие кружева сорочки, прикрывавшей упругие груди. Не сумев выдержать его напор, ткань с треском порвалась, высвобождая девушку из своих оков. Мужские пальцы лихорадочно расстегивали оставшиеся пуговицы на легкой ткани, желая добраться до чувственной плоти и, наконец, коснулись втянутого живота и двинулись вверх.

Стараясь ни на секунду не прекращать свои ласки, Сандор поспешно стянул с себя рубашку и сапоги, прильнув к ее обнаженной коже, обдавая тело Сансы своим внутренним огнем. В этот момент все границы между ними были стерты, остатки разума кричали ему, что он прошел точку невозврата и теперь не сможет остановиться, даже если горн протрубит начало битвы.

Ночь и предвкушение опасности — два вечных спутника, следовавших за неудержимой страстью. Они сулили нескончаемые наслаждения, создавая ни с чем несравнимый ореол таинственности, до предела обостряя чувства. В этой темноте взаимный неутолимый голод влюбленных, впервые нашедший удовлетворение в объятиях друг друга, словно сорвался с цепи. Голод, лишь на мгновение утоленный жадными поцелуями, шумными вздохами и возбуждающими стонами.

Наклонив голову, Сандор стал осыпать пламенными поцелуями ее плечи и груди, а она пропустила пальцы обеих рук сквозь его иссиня-черные волосы, инстинктивно прижимая его к себе. Это была настоящая феерия страсти, сводившая с ума каждого из них.

Одежда, ставшая их злейшим врагом в этот момент, поспешно срывалась с разгоряченной плоти, обнажая всю глубину его желания. Санса не могла отвести глаз от неясной фигуры Клигана, освещенной тусклым светом почти погасшего камина. Его взгляд так же не отрывался от нее, будто отказываясь верить в то, что происходящее не является плодом больного воображения. Но для спокойного созерцания было не самое подходящее время. Ни Санса, ни Сандор не желали останавливаться. Раз ступив на эту дорогу, они решили до конца пройти этот путь. Вместе.

С удивлением для себя девушка заметила, что ее руки так же касаются мужского тела, изучая каждый изгиб, каждую мышцу, каждый шрам, оставленный вражескими клинками. Ее пальцы скользнули по мускулистой груди, спускаясь вниз, по подтянутому животу и застыли в робкой нерешительности.

Наконец, обнаженные, они повернулись навстречу друг другу, слились плотью, и из груди обоих вырвались одинаковые стоны наслаждения. Ее кожа горела огнем в тех местах, где его губы касались ее плоти.

Прилив страсти был подобен взрыву, в этом мгновении растворилось все сущее, а мир сузился до их ложа, объятого любовным порывом. Раздавались тихие вздохи и хриплые стоны, им вторил шелест простыней, но ни один из них не произнес ни слова, чтобы не разрушить изумительного ослепления любви.

Когда мужчина коленом развел ее бедра, устраиваясь между ними, Санса почувствовала, как его твердая плоть коснулась ее девственного лона, и, не сумев подавить болевой вскрик, попыталась отстраниться. В то мгновение ее глаза расширись, а душа наполнилась каким-то необъяснимым страхом. Издав вздох, смешанный с удовольствием, Клиган слегка отстранился, вглядываясь в лицо девушки, на котором замерла страдальческая гримаса. Глядя на нее затуманенным страстью взглядом, он лихорадочно пытался сдержать свои животные желания, которые девушка не была готова вынести. Поддавшись своим инстинктам, желая излить напряжение, томившееся в его теле не первый месяц, он совсем позабыл о том, что на этот раз ложе с ним делила не очередная шлюха в грязном борделе, а благородная девица, о которой он грезил бессонными ночами, а леди требовали к себе иного отношения.

Коснувшись губами ее груди, мужчина начал языком играть с ее чувственными сосками, а потом прочертив дорожку из влажных поцелуев по ее животу, ухватил девушку за бедра притянув ее к себе. Он вошел в нее медленно, проникая в самую глубь ее женственности, утопая в ней. Она вцепилась ногтями в его плечи, издав мучительный крик. В ее глазах в этот момент отразилась боль, приправленная первобытным страхом, и девушка инстинктивно попыталась отстраниться, но Клиган прижал ее к себе, замерев внутри. Это было ни с чем несравнимое ощущение, заставившее его прорычать, склонившись над ее ухом. Но вскоре боль отступила, и Санса покорно обмякла в его руках, предоставляя ему полную свободу действий. Она двигалась, только когда двигался он, инстинктивно подчиняясь его ритму. Их тела сливались с все большей силой, это слияние становилось почти болезненной зависимостью, заставляя каждого желать большего, пока, наконец, они не достигли своего пика, со стоном рухнув на простыни.

И вновь в их мир, наполненный приятным послевкусием страстных ласк, ворвалась реальность. Она вступала в свои права исподволь, проявляясь сначала в постепенно успокаивающемся пульсе, затем в перемещении тела Сандора на постель рядом с ней.

Воцарилась глубокая тишина, ночная тьма сгустилась. Понемногу факт случившегося стал обозначаться, разрывая покров страсти. Санса лежала на спине, неподвижно и скованно, пытаясь совладать со своими ощущениями, смирить бушующий разум и бьющееся сердце. В это мгновение сильная рука Клигана притянула ее к себе, уложив голову девушки на свое плечо.

И вновь между ними повисла тишина, но это было уже не то гнетущее, неловкое молчание, преследовавшее их раньше, это была тишина, в которой двое влюбленных могли без слов читать души друг друга, предаваясь манящей близости. Час постепенно сменялся часом, ночь окончательно вступила в свои права, бросая в окно слабый лунный свет.

— Сандор! — тихо прошептала Санса, приподняв свою прекрасную головку.

— Что? — еще тише отозвался мужчина, находившийся уже на пороге сна.

— С тех пор, как мы уехали из Королевской Гавани, мне не дает покоя одна мысль…

— Какая?

— Даарио… — тихо отозвалась она, вглядываясь в лицо мужчины. Одного звука его имени было достаточно, чтобы Клиган обратился в каменную глыбу, пальцы, до этого рисовавшие причудливые узоры на ее спине замерли в напряженном ожидании, которое девушка почувствовала каждой клеточкой своего тела.

— И что ты хочешь от меня услышать?! — практически прорычал он, пытаясь совладать с приступом ревности, захлестнувшим его с головой. Возможно, это было и глупо — ревновать к покойнику, но одна лишь мысль о том, что сейчас на его месте мог быть другой мужчина, заставляла Клигана клокотать, как извергающийся вулкан.

— Я хочу, чтобы ты мне сказал, что он погиб не от твоей руки! — тихо отозвалась она, устраивая руку на его груди, будто желая услышать голос сердца.

— Нет, это не я, — со вздохом ответил Сандор.

А что, собственно, он мог ей сказать?! Правду? Но зачем нужна была такая правда, которая не несла с собой ничего, кроме боли. Раньше он говорил правду, потому что для него не имели значения чувства собеседников, теперь же все обстояло иначе. Теперь он, как никогда, понимал тех, кто спасался за покрывалом лжи, желая оградить близких от жестокой реальности. Да, это он убил Даарио Нахариса. Убил не случайно и не в порыве злости, ибо то была добровольная битва мужчин, решивших сразиться за руку и сердце любимой женщины. Приняв этот вызов, никто из них не уже не мог, да и не хотел поворачивать назад. В их руках была чаша жизни и смерти — победа одного неизменно бы повлекла за собой смерть другого, а Клиган хотел жить, жить ради этого момента, ради мимолетного взгляда, ради нежного прикосновения. Он выбрал жизнь, а потому обрек другого на смерть. Эгоизм? Но разве Даарио, бросивший ему вызов, поступил бы иначе? Разве осудил бы его поступок любой другой мужчина, получивший от дамы сердца надежду на близость? Это был честный бой, честная победа, но он никак не решался в ней сознаться. Когда-нибудь он найдет в себе силы сделать это, а она, возможно, найдет в себе силы его простить, но не сейчас. Сейчас эта правда принесет лишь новую боль каждому из них, а потому ей лучше оставаться запертой в чертогах его памяти до тех пор, пока Боги не решат, чтобы она вышла наружу.