Страница 76 из 105
Князь Александр старается подсластить пилюлю: но ведь и вторая Турецкая война в союзе с австрийским императором, по существу, ни к чему не привела российских полководцев. Мир в Яссах — за все кровопролитные победы Россия получает один Очаков да степь, голую, выжженную степь между Бугом и Днестром. Мало, немыслимо мало. А у его высочества и вовсе были связаны руки!
Но что-то надломилось в наследнике. Он ищет убежища в Гатчине, но не хочет возрождения её начавших складываться порядков. Россия, его Россия, которой он ещё будет править, должна иначе и по-иному готовиться к войнам. Обязательно готовиться!
— Я увижу вас на утреннем разводе, Катерина Ивановна? Только помните, он состоится на этот раз не в пять — в четыре утра!
— Нет, это совершенно невозможно! Король Людовик XVI радостно принёс присягу новой конституции! Несчастный безвольный монарх, без чувства ответственности перед собственным престолом и народом! И это после всех его велеречивых рассуждений о любви к народу, заботе о нём! Вы ещё столько хороших слов говорили о его королевском величестве, Катишь, и всё это ради пустых комплиментов по поводу ваших балетных талантов! Пустое жалкое ничтожество! Теперь революция неизбежна, и её волны накроют Россию. Моя достопочтенная матушка всё сделала, чтобы проложить дорогу этой европейской заразе, решительно всё!
— Ваше высочество, вы так взволнованы.
— А вы предлагаете мне в невозмутимом спокойствии наблюдать за гибелью установленного поколениями, самой историей порядка? Оставаться как всегда бесполезным и бездеятельным наблюдателем, в то время как императрица, занятая очередным фаворитом, уже не в силах отдавать себе отчёта в неумолимо надвигающейся опасности! Вы знаете, что я сегодня был у неё с самого утра?
— Вы, ваше высочество? У императрицы? И в этом была необходимость?
— Была, раз я решил так поступить.
— Вы хотели узнать мнение императрицы, я так полагаю, но зачем?
— Я? Узнавать мнение этой взбалмошной дуры? Вы потеряли здравый смысл, моя дорогая! Я пришёл, чтобы потребовать решительных действий нашей державы во внешней политике, но и во внутренней. Я со всей очевидностью объяснил ей, как нужна сейчас мужская рука в управлении нашим государством и как очевидны просчёты её политики, её бесчисленных и тупых любимцев.
— Ваше высочество, я не спрашиваю о реакции императрицы...
— И это единственное, что вы правильно делаете. Её реакция была по меньшей мере возмутительной.
— Императрица не захотела вести разговор...
— Как раз наоборот. У неё был в это время с докладом Безбородко, и она предложила этому хохлу восстановить ход событий во Франции в моём присутствии. Она буквально вынудила меня выслушать его беспомощный доклад, конечно же, оправдывающий её позицию.
— Но, ваше высочество, это же чудесно, что императрица сочла нужным так подробно объяснить ход своей политики.
— Вы так находите? У неё просто не было другого выхода: я был совершенно взбешён, а она, если хотите знать, она была почти напугана ходом французских событий. У меня даже сложилось впечатление, что она готова почти оправдываться в своих решениях.
— Как меня радует такой поворот дела, ваше высочество! Может быть, вы расскажете, как именно выглядела эта дипломатическая панорама в изложении Безбородко, и мы вместе подумаем, насколько ослабели позиции императрицы. Если только это совпадает с вашими планами на предполуденное время, ваше высочество.
— Что ж, пожалуй. Но тогда мне многое придётся вам напомнить. Вряд ли вы помните все подробности версальских событий.
— Перед вами самая внимательная и заинтересованная слушательница, ваше высочество. Я думаю, всё началось с попыток короля Людовика восстановить старые порядки, чем он так гордился, не правда ли?
— И не ошибаетесь. Его очень хороший по сути своей, замысел, восстанавливавший во всех привилегиях права дворянства, был на корню испорчен его вечной нерешительностью. Что там министры! Каждая из окружающих его дам тёток, королевы и прочих могли преподать ему свои дурацкие советы.
— Но, помнится, у короля были очень серьёзные финансовые затруднения, с которыми не могло справиться его правительство.
— Благодаря безумной расточительности королевы — этой тупой австрийской молочницы, во всём полагавшейся на поддержку брата, императора Священной Римской империи.
— Тем не менее у короля не оставалось — вы сами мне рассказывали — иного выхода, как обратиться за помощью к обществу.
— Не знаю, был ли это единственный выход, но спасительным он, во всяком случае, не оказался. Король сделал попытку — ни много ни мало! — реформировать областное и местное самоуправление. Он ограничил власть интендантов, передав их полномочия в некоторой части провинциальным собраниям. Правда, сословный принцип им был сохранен как обязательное условие.
— И именно тогда парламент взбунтовался, но ведь не против короля, а против расточительности двора, к которой король по-настоящему не имел отношения.
— Бунт парламента! С ним Людовик справился достаточно легко: он просто изгнал это сборище из Парижа в Труа. Вы знаете, перемена места правительственного учреждения подчас может радикально разрешить многие проблемы. Король рассчитывал, что тем самым парламент потеряет почву под ногами. И он оказался прав: парламент на новом месте зарегистрировал все постановления короля.
— И тем не менее предпринятая королём мера не оказалась достаточной. Повиновения парламента добиться не удалось.
— Вы обожаете противоречить! Ну да, парламент отказался утвердить заем на покрытие расходов двора. И король поступил совершенно разумно. В январе 1788 года он издал эдикт, уничтожавший парламенты и учреждавший вместо них собрание из принцев, пэров и высших придворных, судебных и военных чинов.
— Ваше высочество, вы правы, что подобная мера была достойна монарха и выражала его чувство собственного достоинства. Но результат — он снова оказался плачевным для короля. Людовику пришлось сменить правительство, восстановить парламент и создать те самые Генеральные Штаты, которых парламент так упорно добивался.
— Но ещё не всё было потеряно. Всё решал принцип, который мог быть положен в основу Штатов. Король справедливо, но, может быть, и слишком прямолинейно потребовал установления сословного начала.
— Ваше высочество, действительно создаётся впечатление, что я осмеливаюсь вам постоянно противоречить, хотя на деле я просто договариваю конец каждого начатого вами рассказа. Король не смог ничего добиться. Третье сословие объявило себя 17 июня того же года Национальным собранием и предложило другим сословиям присоединиться к нему.
— Вы критикуете решения короля, не отдавая себе отчёта в гибельности на этой почве любых уступок.
— Но ведь к ним пришлось прибегнуть, ваше высочество. И моя мысль — лучше предварять подобные ситуации, чем доводить их до высшего накала. Эти обстоятельства я слишком хорошо помню — мы столько их обсуждали! Король в королевском заседании ровно спустя неделю приказал полностью восстановить старый порядок и голосовать по сословиям. Национальное собрание не повиновалось, и королю пришлось самому просить дворянство и духовенство объединиться с третьим сословием.
— В этом и заключалась его главная ошибка! Не сдаваться, не договариваться, но прибегнуть к помощи армии — вот что могло спасти Францию! Людовик слишком долго колебался — руководство государством, как я мог убедиться, никаких промедлений не допускает.
— Даже рискуя вызвать ваш гнев, ваше высочество, не могу не напомнить, что невмешательство — простое появление армии в окрестностях Парижа — только подлило масла в огонь. Вместо того чтобы испугаться 30 000 солдат, парижане подняли бунт и захватили Бастилию.