Страница 75 из 105
— Ради бога, мой государь. Моё предложение при желании может нас с вами вернуть в былые годы. Что, если мы предложим обществу спектакли? Да-да, спектакли, которые при всех дворах ценятся куда выше, чем выступления профессиональных актёров.
— И вы думаете, у нас хватит исполнителей? Ни я, ни великая княгиня для этой цели не годимся.
— Это и невозможно для царственной особы, мой государь. Достаточно, если великая княгиня поделится на время представления своими драгоценностями с исполнителями ролей. Это придаст спектаклям необходимый блеск. Вспомните, как великолепно такие представления смотрелись в Вене или в Берлине. Разве я не права?
— Вы совершенно правы. Тем более я получу возможность снова любоваться вами на сцене, а это редкое наслаждение.
— О, благодарю вас, ваше высочество. Что же касается исполнителей, их можно приглашать и из Петербурга. Тут императрица вряд ли заподозрит злой умысел. Мне кажется, напротив, она решит, что в новом дворце вами овладела страсть забавляться и весело проводить время. Почему бы нам не поддержать государыню в этом убеждении?
— Иными словами, вы хотите, чтобы я выглядел заинтересованным хозяином любительской антрепризы.
— ...Которую вы устраиваете ради своей... фаворитки.
— И императрица попадётся на такой крючок? Не слишком ли просто?
— Именно на такой и именно потому, что так просто, ваше высочество. Это единственный язык, полностью доступный императрице. Вспомните историю Бодуэновской коллекции — она только-только кончается или кончилась. Императрица решила приобрести эту коллекцию ещё в 1779 году. Никогда не знала подробностей, но помню разговоры о том, что сразу после покупки достаточно дорогих собраний Вальполя и Уднея императрица просто не имела денег. Или не была готова к новой большой трате. Через два года вопрос о Бодуэновской коллекции встал снова. Искусством интересовался вновь появившийся любимец Ланской.
— Помню, помню. Разговоры пришлись как раз на время размолвки императрицы с нашим красавцем.
— Боюсь, что речь шла не о размолвке. Молва утверждала, что интерес к Александру Дмитриевичу потускнел благодаря появлению Мордвинова. Как раз Ланской умолял его не отсылать. Всё это выглядело одинаково смешно и нелепо. Зато сейчас царит полная комитива. И я начала разговор к тому, что вся Бодуэновская коллекция покупается от имени Ланского. Анна Степановна Протасова проговорилась, что всё письмо написано рукой императрицы и только подписано Ланским. Для вашей же фаворитки достаточно будет спектаклей, возни с художниками, портными, музыкантами, декорациями. И в результате Гатчина заполнится множеством людей, из которых вы сможете выбрать тех, что способны составить вашу партию. А такие есть, ваше высочество, и их совсем немало.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
Ни один год не был так богат удовольствиями, как настоящий /1787/. Всё лето мы играли разные комедии, то в Павловском, то в Гатчине. Зимою 1787 г. их высочества заготовляли себе забавы к лету и снова стали у дворца их помышлять о театре. При дворе великого князя жил швейцарец, по имени Лефермьер, которого он очень жаловал. Он написал очень большую оперу, выбрав предмет из истории Дон Карлоса. Костюмы и вкус представления заимствовал с испанского. Испанская наша опера готовилась с большим великолепием. Музыка сочинена Бортнянским ещё трогательнее и лучше, нежели для прежней... новые написаны славным художником декорации, сшиты на счёт двора костюмы испанские всем актёрам. Представление Дон Карлоса стоило двору конечно до 4000 рублей, но жена моя не могла уже показаться на сцену. Беременность ей мешала сей забавой пользоваться. Великая княгиня с негодованием выслушала отрицание жены моей — надлежало искать другой актрисы и роль дана г-же Шац. Она тоже в монастыре воспитана, дочь русского дворянина Аксакова, выдана в замужество за обер-офицера Кирасирского полку его высочества, который доводился с левой стороны брат родной самой княгине великой, будучи побочный сын её отца. Представление оперы присрочено было к сентябрю, для празднования дня рождения великого князя... В первом действии на нас были платья суконные с галунами; во втором шёлковые с бриллиантами. Я играл самого Дон Карлосова отца, и на мне все нашиты были великокняжеские бриллианты, коими убирается его торжественный золотой кафтан в знаменитые придворные выходы. Мой один оклад можно было оценить тысяч в триста. Все алмазы, и каменья их высочеств были выложены в тот день на театр, и каждый актёр, как выпускная кукла, показывал на себе разноцветные сокровища придворной гардеробы.
Князь И.М. Долгоруков. Записки.
Какое странное время! Недавние спектакли, балы, праздники — и тишина в Гатчине. Как будто в Царском Селе, как будто в Зимнем, которые оставлены императрицей на время задуманного путешествия в Тавриду. Но никогда его высочество так остро не ощущал своей ненужности в существующем правлении. Ненужности и полной отстранённости от дел.
Предаться с чувством облегчения обычному бессмысленному образу жизни, как настаивает великая княгиня, — нет, это не в его характере. Беседа с ближайшим другом Александром Куракиным не приносит облегчения. Скорее заставляет всё острее сожалеть о теряемых возможностях.
Инспекция действий Потёмкина в новоприсоединённых южных землях — кто только мог выдумать такую глупость! У этой женщины всё рассчитано, всё взвешено на весах выгоды. Своей, а в конечном счёте приходится признать, и государственной.
Архиепископ Могилёвский Георгий Конисский встречает путешественницу приветственной речью, которую будут заучивать школьники: «Оставим астрономам доказывать, что Земля около Солнца обращается: наше солнце вокруг нас ходит».
В Каневе её ждёт Станислав Понятовский, король польский. Любовник на час! А если даже возражает князь Александр Куракин, здесь он склоняется перед российским престолом. Приятные воспоминания только облегчают императрице её задачу.
Близ Кейдан — встреча с австрийским императором Иосифом II. Чем же невыгодно, что вместе с русской императрицей он закладывает первый камень будущего города Екатеринослава, посещает город Херсон и убеждается в могуществе российской державы — видит только что срубленный Потёмкиным черноморский флот? Всё, что выглядело не слишком отрепетированным представлением на протяжении долгого пути, оборачивается слишком убедительными доводами силы и могущества.
Великий князь рвётся принять участие — хоть в чём-то. Доказать свои возможности. И — невероятно! — императрица не возражает. О какой Гатчине станет думать его высочество, когда есть возможность принять участие в Шведском походе. Шведский король Густав III, нелепый, неумелый, решает воспользоваться затруднительным положением России и вернуть Швеции ни много ни мало все захваченные в своё время Петром Великим земли. Он спешит объявить войну, даже не получив на то согласие сейма. Даже не посчитавшись с настроениями в армии, которая не может простить ему роскошного образа жизни, противоречившего принципам конституции.
Да, шведский флот немедленно потерпел поражение при острове Гохланде. Сухопутные войска действовали достаточно неслаженно и, как порой начинало казаться, неумело.
Великий князь собирался проявить свои полководческие таланты и навыки, приобретённые во дворцах Павловска и Гатчины, — императрица не возражала. Потому что разобраться в затянувшемся узле наследнику было не под силу. Дания вмешалась фактически на стороне России и первая напала на Швецию. А Густав продолжал рассчитывать на поддержку Пруссии и Польши. Именно Пруссии — наследник находился в полной растерянности.
Растерянности душевной. Несмотря ни на что, он не собирался изменять давним привязанностям и убеждениям. Напротив — прусские принципы как никогда оживали в его груди.
Нелепость положения — по счастью, ни Польша, ни Пруссия не оправдали возлагавшихся на них королём Густавом надежд. Королю оставалось искать достойного окончания своей нелепой затеи. Поражение русского флота и немедленное начало переговоров о мире. Жалкая деревушка Вереле на реке Кюмени, между Швецией и Россией. Оба воевавших два года государства признают свои старые границы. Густав обещает не вмешиваться в отношения России с Турцией, императрица — во внутренние дела Швеции. Участие наследника не привело ни к чему и ничего не доказало. Верельский мир — название, которое он не в силах слышать.