Америциевый ключ

- Не увидим. Они накинутся на нас, как бактерии – на питательный бульон. Чтобы пожирать и перестраивать последовательность наших хромосом и клеток, каждая – на свой вкус.

- Это как… Как если бы десять пьяных кузнецов пытались бы выковать один гвоздь?

Слабая улыбка Греттель показала, что она оценила сравнение.

- Как если бы эволюция сошла с ума и сожрала собственное потомство в попытке вылепить из него что-то новое. Миллионы процессов одновременно. Миллионы безумных, непредсказуемых, хаотичных мутаций в каждой клетке.

- Значит, процесс непредсказуем? – осторожно осведомился Ганзель.

- Слишком хорошо предсказуем его финал. Когда геномаг смешивает без всякого разбора множество различных веществ в одной пробирке, рано или поздно у него получится совершенно бесполезный раствор, который годен лишь на то, чтоб выплеснуть его в утилизатор. Через несколько минут после начала эпидемии мы все превратимся в такой раствор. В разлитую биомассу, полную искалеченных, мутировавших и уничтоженных клеток. Если нам повезет, останемся существовать, но в виде головастиков, барахтающихся в этой жиже.

Еще минуту назад Ганзелю хотелось выскочить на улицу, догнать «шарманщика» и оторвать его пустую седую голову от тощего костлявого тела. Но сказанное сестрой мгновенно опустошило его, оставив пульсировать в жилах вместо горячей крови бесцветный и холодный физраствор.

- Не слишком ли богатый арсенал для старого бедного «шарманщика»? – только и смог выдавить он, - Ведь он, считай, сидел на грудах золота!

Греттель безучастно пожала плечами.

- Не все собрано его руками, были и предшественники, предыдущие хранители саркофага. Они постарались на славу. Но и он преумножил коллекцию. Кое-что отбирал у больных смертельно-опасными болезнями, что-то вырезал из начинки неразорвавшихся генобомб. А еще - результаты неудачных селекций и прочий лабораторный мусор…

- Он не думал, что безопаснее собирать марки? – зло бросил Ганзель.

- Он думал, что делает это во благо, - произнесла Греттель, не переменяя неудобной позы, точно вросла в кресло, - Изолирует от общества то, что способно его уничтожить. Но, думаю, со временем это превратилось в его тайную страсть. Что-то вроде страсти коллекционера. Он с упоением рассказывал о новых образцах, сам возился со склянками, составлял описи… В жизни старого «шарманщика», если разобраться, не так уж много развлечений.

- Почему он не додумался уничтожить всю свою дьявольскую коллекцию?

- Не мог, - просто ответила Греттель, - Слишком сложные культуры, с которыми никто не хотел рисковать. Комбинированные генетические вирусы и прочие вещи. Никогда нет гарантии, что уничтожишь весь штамм, что какой-то его крошечный фрагмент не уцелеет и не выберется на свободу, незаметно прицепившись к чьей-то хромосоме. Даже я не взялась бы гарантированно уничтожить все его запасы. Папаша Арло стал заложником собственной коллекции. Ни уничтожить, ни продать, ни использовать… Я думаю, он прочил своего Бруттино в продолжатели рода.

- Мог бы пожертвовать все это королю Гунналанда…

Под насмешливым взглядом Греттель Ганзель осекся.

- И что бы тот с ней сделал?

- Какая…

- Он не хотел передавать генетическое оружие любому, кто может его использовать во вред своему биологическому виду. Герцоги, бароны и графы поколениями изводили друг друга искусственными генетическими проклятьями и ядами. Где гарантия, что Его Величество, заполучив подобную возможность, не вздумает поиграть теми же игрушками?..

Ганзелю пришлось признать, что Греттель права. Геноведьмы всегда правы – это одна из тех черт, что мешают им общаться с нормальными людьми.

- Подведем итог, сестрица. За камином у старого «шарманщика» находится ад. А ключ от ада - у сбежавшего человека-растения.

Греттель выразила согласие простым кивком.

- Не только ключ. Он прихватил с собой несколько пробирок из коллекции. Так что по Вальтербургу в прямом смысле слова разгуливает живая бомба, нашпигованная генетической шрапнелью.

Некоторое время они оба молча разглядывали испятнанный ковер.

- Я не хочу быть головастиком, сестрица.

- И я, братец. Наверно, ужасно неудобно включать микроскоп, когда ты головастик.

- Значит, нам надо поймать это полено, пока оно не уничтожило город. Знать бы еще, что у него на уме!

- Здесь я ничем не могу тебе помочь, - Греттель стиснула губы, - Я наблюдала за развитием этого существа лишь первые несколько месяцев, когда его органы только формировались. Я не знаю, как оно мыслит, не знаю, как оно чувствует, не знаю, какие инстинкты достались ему по наследству. Проще говоря, я не знаю о нем ровным счетом ничего.

Ганзель хотел было съязвить на этот счет, но не стал. Совершенно бессмысленно было испытывать терпение Греттель и корить ее за сделанную много лет назад ошибку. Тем более, что она едва ли была способна испытывать муки совести.

- Хорошо… - пробормотал он, - Хорошо… Может, все не так скверно, как нам кажется на первый взгляд? Если верить папаше Арло, этот Бруттино – малый наглый и хитрый, но, кажется, не очень-то жесток? Вспыльчив, импульсивен – у подростков это встречается. Видимо, как у тех, что созданы из плоти и крови, так и у деревянных. Допустим, он просто выкрал ключ с пробирками, чтобы покрасоваться перед приятелями. А спустя день вернет их приемному отцу…

- Или же продаст на черном рынке и то и другое, - безжалостно сказала Греттель, - Подростки падки на золото и редко любят влачить существование подмастерья бедного «шарманщика». То, что нам кажется вратами ада, Бруттино может видеться горой золота. И так оно, в сущности, и есть. Прошли уже сутки. Возможно, наш деревянный человек сидит сейчас в какой-нибудь таверне и торгуется за америциевый ключ. И всем нам остались считанные минуты.

Ганзель молча принялся одеваться.

Натянул на ноги потертые кожаные ботфорты, поверх камзола набросил уличный плащ, тяжелый, едко пахнущий, серый от бесчисленных кислотных дождей. Но самое главное хранилось в закрытом сундуке. Который уже очень долго не отпирался, судя по жалобному скрипу медных петель. Однако на его содержимом бездеятельность. Заботливо пропитанный маслом и переложенный ветошью металл радостно сверкнул полированной поверхностью, почувствовав властную руку хозяина. В сундуке находилось то, чему Ганзель безоговорочно привык доверять даже в мире, полном генетических чар и невидимых опасностей. Кое-что настолько реальное и зримое, что ничего реальнее и зримее в мире попросту не существовало.

Если что-то неподвержено тлетворной генетической деформации, так это металл.

- Слишком поздно для прогулки, - заметила Греттель, наблюдая за тем, как он проверяет курки мушкета и загоняет в стволы свежие сухие пыжи, - Уже темнеет.

- Тем лучше. Некоторые вещи проще находить в темноте. Правда, до сих пор я слышал это от охотников, а не от дровосеков…

Он даже не заметил, как Греттель покинула кресло и оказалась на его пути - маленькая худая фигурка с белыми волосами, в лабораторном халате.

- Братец, - произнесла она с непонятным выражением лица.

- Чего?

- Тебе не стоит искать Бруттино ночью в городе. И одному.

- Вот еще! – он усмехнулся, обнажив полный набор акульих зубов. С годами они потеряли былой блеск, но все еще способны были впечатлить.

- Вальтербург опасен.

- Не больше, чем обычно, - ему оставалось лишь пожать плечами, - Что изменилось?

Он слишком поздно вспомнил, что геноведьмам незнаком такт, как и представления о вежливости, принятые среди людей.

- Ты изменился, - безжалостно произнесла она.

Она была права. Но он сделал вид, что удивлен.

- Неужели я выгляжу беспомощным стариком?

- Тебе тридцать пять лет. Это значительный срок для твоего организма.

- Неужели я уже слишком слаб даже для небольшой прогулки?

Она никак не отреагировала на шутку.

- Твои физические показатели уже не те, что в молодости. Мышечный тонус, скорость реакции нервной системы, выносливость… Тебе надо беречь свое тело.