Америциевый ключ

- Ключ, - сказал Ганзель и протянул руку ладонью вверх, - Он был частью уговора. А вот про твое любопытство, Варрава, в нашем уговоре ничего не было. Передай ключ мне. Чтоб тебя не тревожила алчность, могу лишь сказать, что он и в самом деле не представляет собой ничего ценного.

Варрава посерьезнел, видно понял, что время беззаботной болтовни прошло, терпение заказчика на исходе. Голос его потерял насмешливость, и вновь Ганзелю показалось, что он видит в инвалидной коляске не добродушного, хоть и циничного бородача, а хладнокровного паука, поросшего густой шерстью.

- Дело твое, - легко согласился Варрава, - Просто смутило меня это, в голову как-то втемяшилось. Ключ-то, получается, дешевка, ничего не стоит, а на поиски его отправились самая могущественная геноведьма Гунналанда и человек с самой прекрасной улыбкой в этом королевстве?..

Карраб Варрава внимательно смотрел на него. Старый ухмыляющийся разбойник с ухоженной черной бородой. Ганзелю на миг показалось, что он сам стоит на ярко освещенной прожекторами сцене, а мысли его видны явственно и отчетливо. И вот-вот голос из темноты грянет: «Начинаем представление!»

Карраб Варрава одним большим глотком опустошил свой бокал и усмехнулся, отчего по его плотным щекам к подбородку побежали алые винные змейки.

- Ну, будет. Честно говоря, я не так уж и любопытен. Как я уже сказал, жизнь давно научила меня не совать носа в подозрительные склянки. Мне плевать, что отпирает этот ключ, пусть хоть заброшенный нужник. Бери его, бери склянки, и проваливай из моего театра.

Карраб Варрава сграбастал жирной рукой ключ со склянками и протянул их на ладони Ганзелю.

В этот раз Ганзель не позволил улыбке отобразиться на лице. Все-таки иногда ошибаются и старые пауки с непревзойденной интуицией. Лет пять назад, пожалуй, Варрава не выпустил бы так добычи из зубов, высосал бы, как настоящая пиявка. Что ж, видимо, безжалостное время сказывается не только на акулах…

Но прежде, чем Ганзель коснулся невзрачного металла, кулак Варравы внезапно сжался. Ганзель удивленно взглянул на директора театра, и обнаружил, что его самого изучают самым внимательным образом. Не злобный хитрый паук. Очень внимательный и очень осторожный паук.

- Есть у меня еще один вопрос, прежде чем мы расстанемся. Скажи, милый Ганзель, а давно ли пошла мода делать ключи из америция?

Ганзель обмер. Он ощутил себя Генокрокодилом на его последнем представлении.

Сбитым с толку, дезориентированным, стоящим под ослепляющим взглядом прожекторов, не понимающим, что происходит. Опять накатил мгновенный приступ легкой дурноты.

- Прости?..

Господин Варрава тяжело вздохнул. Космы его блестящей черной бороды можно было принять за пиявок, впившихся в кожу, только истончившихся и неподвижных, давным-давно умерших голодной смертью и высохших.

- Ганзель, Ганзель… За кого ты меня принимаешь? За безмозглого мула? - почти ласково спросил он, - Неужели ты думал, что подобная вещица, оказавшись у меня, не подвергнется самому пристальному анализу? Я ведь директор театра, а это значит, что мне приходится разбираться не только в денежных делах, но и в людских душах. Что есть театр, если не средоточие всех существующих чувств? В некотором роде, я хозяин человеческих эмоций. И я сразу почувствовал, ты что-то скрываешь. Ну а твоя ухмылка и вовсе выдала тебя с головой.

Ударить сейчас же, мысленно прикинул Ганзель, все еще не отнимая протянутой руки. Всадить кулак в челюсть старому пауку, да так, чтоб свернуть голову набок. До хруста. Чтоб он рухнул со своего кресла. Схватить ключ со склянками, и к двери. Он не успеет потянуть за шнурок. Мушкета нет, но и без него не впервой. Не так-то и тяжело сбежать из театра, пусть даже такого, как «Театр плачущих кукол». Мистер Дэйрман и уродцы в ливреях не смогут их остановить.

Но он не ударил. Господин Карраб Варрава никогда не совершал ошибок и не рисковал там, где не чувствовал достаточной цены для риска. Если он так спокойно вел себя, глядя ему в глаза, у этого спокойствия должна была быть причина.

- Между прочим, трансураниды нынче в цене, а америций из них всех едва ли не редчайший, - хозяин человеческих эмоций более не изображал улыбку, - Кому, хотел бы я знать, придет в голову отливать из него ключ?

Ганзель позволил акуле подняться к поверхности. Чтоб она взглянула его глазами в глаза Варраве. На многих это производило надлежащее впечатление. Особенно на тех, чье чутье и в самом деле отличалось тонкостью. Они ощущали, сколь малое препятствие разделяет человека по одну сторону – и безжалостного глубоководного хищника по другую.

- Пусть так, - медленно обронил Ганзель, - Пусть этот ключ стоит целых десять золотых. Ты уверен, что хочешь расторгать договор из-за них?

У Варравы, несомненно, было невероятно хорошее чутье. Он понял. Но не испугался.

- Ради десятка золотых – разумеется, нет. Я заработаю в три раза больше на билетах, демонстрируя деревянного уродца на сцене. Но вот от миллиона золотых я бы, предположим, не стал бы отказываться.

- О каком миллионе ты говоришь?

- Знаешь, я ведь не всегда был директором театра. Когда-то и я был мальчишкой. Не деревянным, самым обычным. Тогда я еще бегал на своих двоих… В те времена я любил слушать сказки. Одну из этих сказок, милый Ганзель, сейчас помнят наверно лишь старики вроде меня. Глупая старая сказка про америциевый ключ. И про сокровищницу, набитую самыми дорогими и редкими генетическими ядами на свете.

Варрава плотоядно усмехнулся. Добродушный, хитрый и капризный бородач пропал бесследно. Паук занял его место. И теперь этот паук наслаждался замешательством Ганзеля.

- Ты не поверишь, но в глубине души я всегда оставался романтиком, любящим сказки. Разве стал бы черствый душой прагматик содержать такое заведение, как театр?..

Эта сказка мне всегда нравилась, хотя многие над ней посмеивались. Более того, я собирал все слухи, что ее окружали. Долго, кропотливо, годами. Мне попадалось множество самых занятных деталей, иной раз даже и явственные следы реальности этой истории, но вот чего мне никогда не попадалось, так это следов самого америциевого ключа. Ты помог мне ответить на многие вопросы, Ганзель. Я это ценю. Теперь у меня остался только один. Где та дверь, что отпирается этим ключом?..

- Отдай его, - тихо сказал Ганзель, глядя прямо в глаза Варраве, - И тогда мы уйдем отсюда так же тихо, как и ушли. Обещаю. Иначе твоим слугам придется драить этот кабинет еще усерднее, чем они ежедневно драят сцену. Это я тоже обещаю.

Его рука, уже не таясь, скользнула к спрятанным ножнам, привычно коснулась оголовья кинжала. Ему не нужен мушкет, чтоб превратить господина Варраву в набор аккуратно препарированных органов. Мешала лишь дурнота, вернувшаяся с еще большей силой. Она тревожила желудок и застилала взгляд, словно оборачивая глаза Ганзеля многочисленными слоями прозрачной полимерной пленки. Когда он моргал, эта пленка прилипала к векам.

Быстрее выбраться из этой норы, и все равно, с кровью Варравы на клинке или без…

- С тобой приятно было иметь дело, ты держишь слово, - кивнул Варрава, совершенно не тревожась, - За это я тебя и люблю, милый Ганзель. К слову, мне не придется отрубать тебе пальцы, дробить колени и выковыривать глаза, равно как и твоей прекрасной сестре. Пару лет назад я бы, пожалуй, приказал это сделать, но сейчас… сейчас нет. Наверно, я стал слишком стар. Мне нет нужды вас пытать, я и так знаю, где дверь. Пришлось навести справки. Деревянный мальчишка раньше служил подмастерьем у старого «шарманщика» Арло. Дядюшка Арло, так ведь его звали? Я думаю, где-то в его домишке и находится нужная дверь.

Ганзелю вдруг показалось, что воздух в кабинете Карраба Варраса стал сладким на вкус, но сладость эта казалась неестественной и неприятной, как приторный привкус несвежего мяса. Кожа на лице стала быстро неметь, точно кто-то невидимой иглой впрыснул ему прямо в затылок лошадиную дозу ледокаина. Он вдруг перестал слышать удары собственного сердца. Кажется, оно еще билось где-то в глубине его тела, но теперь было переложено десятками слоев плотной ваты и тряпья.