Город Сумерек

— Наш мир гибнет, — просто сказала Фаенна, подтверждая его страхи.

Взгляд Перлионта стал тоскливым.

— Простите, госпожа, — повторил он. — Это ведь было колдовство?

— Да, — сказала Фаенна, — это было колдовство.

Я вздохнул, мельком зорко посмотрел вокруг, на переглядывающихся взволнованных гвардейцев, выпрямился, и незаметно повел рукой, ощутив, как под ладонью воздух становится плотным, и невидимые токи сплетаются в гибкое копье. Если кто-то что-то будет иметь против колдовства, ему, быть может, придется умереть. Нет времени ни шутить, ни кого-либо переубеждать. Перлионт, будто что-то почувствовав, или просто продолжая разговор — ведь это имело отношение к теме разговора, сделал движение, словно хотел обернуться ко мне, но передумав, прервал движение, в самом начале, предпочитая не сводить глаз со своей принцессы. Но другие поглядывали на меня с тревогой, хотя, тушуясь, тут же отводили взгляд, сталкиваясь с моим.

— И вы справились с ним…

— Тоже колдовством, — спокойно продолжила Фаенна. — Ты все понял верно.

Перлионт перевел дух. Все прочие совсем притихли.

— Госпожа моя!.. Ведь если бы не это, мы бы все погибли?

— Да, Перлионт.

— Скажите же, госпожа, это значит, что у нас есть надежда?!..

— Да, — Фаенна улыбнулась. — Мы отправились в путь за древним знанием. И нашли его. И мы защитим наш Город от подступающей смерти. Пусть нам и придется сражаться.

Перлионт шумно выдохнул, и упал перед ней на колени. Все его люди, вдруг оживившись, кроме, конечно, раненых, последовали его примеру.

— Благодарю вас за эту надежду! — твердо сказал Перлионт. — Вы всегда вселяли ее в человеческие сердца!..

Я осторожно огляделся. В глазах всех гвардейцев светилась потерянная было вера. Да, они всегда верили своей госпоже. Но теперь… нет, я не думал, что это была лишь древняя магия. Пусть это была древняя сила ее рода, всегда спавшая в ее крови. Она впрямь всегда заслуживала доверия. Но все-таки, способность читать в чужих сердцах, и вселять в них надежду — это было оружие, которое может оказаться сильнее всей прочей магии. Мне показалось, будто я прикоснулся к чему-то могучему, древнему и неодолимому, и невольно почувствовал холод. Люди не зря боятся колдовства. Сила, вселяющая веру, не всегда может принадлежать тому, кто ее заслуживает. Но сейчас она нам необходима. Фаенна подняла голову и взглянула на меня, и в ее глазах была, казалось, тень того же страха. И кроме того, я ощутил, что наша сила, которую мы постигаем с каждым часом все больше, возводит между нами новую стену, будто недостаточно непреодолимой была прежняя. Но нам необходимы были наши силы. И значит, придется смириться и с этим. И с тем, что, быть может, мы еще научимся страшиться и ненавидеть друг друга. Если, конечно, останемся живы. И если спасем свой Город.

9

Мы, казалось, летели как ветер. Но нет, не только казалось. В этом последнем рывке я вдруг понял, как сжать пространство. Как сжать время. Последние вспышки жизни умирающего мира. Сгорающие, взрывающиеся. Магия была разлита в нем как жар больного лихорадкой. А мы просто могли как-то ее направлять. К спасению? Мы были так сильны, и многое могли. Но это же самое почти что значило, что было слишком поздно.

Каменные деревья слились в колеблющуюся стену, в волнующийся туннель, по которому мы неслись через пространство и время в последнем порыве. Этот тоннель все светлел, пока не превратился в обширное пустое пространство. Будто лишь здесь всадники опомнились, пораженные, и начали переводить дух и осаживать коней. Изумленные, испуганные, растерянные. Мы остановились под стенами Города. И никогда еще они не были одновременно так оживленны и так мрачны. Никогда не было столько воинов на этих стенах. А наверху, над воротами белела фигура старика с посохом. Оливин перекрывал нам путь. Чуть за ним держался принц Берилла, захвативший, судя по всему, военную власть в этом Городе, под управлением власти духовной.

— Отступники! — крикнул Оливин, и его голос прогремел, как если бы был обращен в жерло гулкой пустующей башни, отражаясь от холодного воздуха. — Колдуны! Вот вы и явили свой лик, возникнув на этом поле из ниоткуда.

— Он сделал это! — крикнул я в ответ, чувствуя смятение нашего отряда. — Он сам ускорил наше появление! Сжал пространство и время, чтобы мы появились именно тогда, когда он ждет нас! — и мой голос прозвучал так же громко, прокатился ударяющей волной, и Оливин чуть качнулся, перехватывая свой посох. — Колдовство Хранителя Башни, выжимающее последние капли жизни целого мира, чтобы продлить одну жизнь! Сколько столетий? Сколько Хранителей Башни пили кровь этого мира? Прочь со стены! Откройте ворота.

На мгновение все затихло и замерло. Затем заскрипели цепи, и мост начал опускаться.

Оливин и Хоннор о чем-то заспорили. Сейчас я мог настроить свое зрение так, будто они стояли прямо передо мной, но не слышал, о чем они говорили. Оливин защищался по-своему. Кажется, именно Хоннор велел опустить мост. Я даже знал, ради кого. Ради Фаенны. Тогда как Оливин предпочел бы, чтобы мы никогда не вошли больше в Город. Но Хоннор был не согласен. Он не видел в нас большой опасности, и полагал, что мы будем в его власти, когда весь Город уже захвачен.

Но я чувствовал ярость самой Земли, знающей, что избавление близко. Или полный конец всему. Земля, воздух, воды, камни, все готовилось бунтовать — все силы, разбуженные Оливином, все силы, прежде подавленные и возглавленные теперь нами. Безумие чувствовалось повсюду вокруг — гнетущее, звенящее, бодрящее, весь мир, превращающийся в грозу.

Я протянул руку и представил, что схватил старика за бороду и дёрнул. Оливин слегка покачнулся, в ярости всплеснув руками.

— Песчаное поветрие, — прерывающимся голосом произнесла Фаенна.

— Да, это он, — пробормотал я в ответ. — Он вытянул жизнь из многих наших близких, кормя свою силу.

— Слишком поздно! — рявкнул вдруг Оливин со стены, и трудно было сказать, к кому он обращался. Мир гибнет, и вы губите его своим колдовством. И кара обрушится на вас!.. — он простер посох вперед.

— Поветрие… — снова прошептала Фаенна, и я с ужасом слишком поздно понял, что происходит. Он вытягивал из нее жизнь. Прямо сейчас… Не из Хоннора, который был ему нужен, и не из меня, потому что я был готов к бою и защищен, но Фаенна готова была отдавать свою силу каждому кто попросит. И это оказался он, а она не успела от него закрыться.

— Нет!..

Фаенна соскользнула с шеи коня на землю, и ее тело окуталось серебристой пыльцой.

Я попытался ударить по Оливину, но ничего не вышло — он пил чужую жизнь, и она поддерживала его. Он все еще был куда искуснее всех нас.

— Хоннор! — крикнул я, кажется, только мысленно. — Останови ее! Он убивает ее!

— Как?! — крикнул вдруг Хоннор в ответ, и я услышал его голос в своей голове.

— Песчаное поветрие! Так умираем мы, но не Хранители Башни. Угадай, почему!

Я вдруг ощутил его очень близко, пусть я не мог достать Оливина, но одно прикосновение магии пробуждало теперь и кровь Хоннора. Он застыл, будто в одно мгновение увидел все, что происходило с нами во время путешествия, будто мое сознание отразилось в его разуме, и наоборот. Я видел все, что произошло в Городе. Знал, сколько там произошло смертей, знал, что Сардер был убит, как и многие из моих людей, сохранявших мне верность, но чувствовал также, что Хоннор действительно любил Фаенну. И хотя рвался к власти, совсем не был намерен править пустым местом, которое был готов оставить ему Оливин, и быть пустым местом — его достаточно обманывали.

Он выхватил меч — один сверкающий росчерк, и что-то белое сорвалось со стены — головы Оливина. Он пережил бы сейчас даже удар меча, но только не удар меча принца Города, заклятый как наши души и наша кровь, только из него нельзя было выпить жизнь, которой в нем не было.

Я бросился к Фаенне, и попытался влить в нее снова свободно бродящую вокруг силу.