Город Сумерек

День близился к вечеру, когда снова задрожала земля, и перед нами разверзлась трещина, из которой выхлестнулись бледные щупальца. Абсурдно, но мы почти обрадовались, будто встретили старого знакомого. Мы ведь уже встречались с этой тварью, несколько дней назад. Примерно на этом же месте. Это было похоже на некий рубеж, который приближал нас к дому. Схватки на этот раз не было. Щупальца застыли в воздухе, извиваясь, будто присматриваясь к нам всей своей лоснящейся кожей, прислушиваясь, затем потянулись вперед, мягко, и почти робко, улавливая нечто, нас окружающее, будто пробуя наощупь что-то невидимое, и затем, спокойно и аккуратно принялись втягиваться снова под землю. Разверзшаяся в ней трещина затянулась тихо, лишь с легкой дрожью, как плавно прикрытая дверь.

— Как ты думаешь, — поинтересовалась Фаенна со сдержанной иронией. — Оно испугалось нас, или наших мечей? Вспомнило нас, или просто решило, что теперь мы не очень-то живые и съедобные? Как вода с песком?

— Даже не знаю, какое объяснение лучше, — тоже развеселился я. — Будь моя кровь «разбужена», или нет. Но все-таки, мне кажется, оно нас побаивается. По крайней мере, пока. Какой-то древней магии, которую чует. И может быть, частью которой оно является. Так что, возможно, оно принимает нас в каком-то смысле за своего. И, может быть, за сильнейшего.

Я посмотрел на Фаенну. Она слушала меня с вежливым любопытством, и казалась почти такой же как всегда — нам не слишком повредили ни усталость, ни голод, ни даже встреченные уже давно твари в круге. Ожившие статуи остаются ожившими статуями. Вырванные из плащей клочья похожи на изящно взъерошенные перья. Немного встрепанные волосы Фаенны, окаймленные светящимся контуром на фоне темно-графитного неба, напоминали тонкую, очерченную уверенными штрихами картину. И эта картина была прекрасна. Красота умирающего мира сосредоточилась в малой его части, еще способной ее чувствовать и быть ею.

— Я еще не слишком понимаю, что это значит, — проговорил я. — И даже не уверен, что этого еще не произошло. Что той, древней Фаенне не удалось разбудить твою кровь. Мне кажется, отчасти она ее разбудила, иначе мы сейчас не были бы здесь, ты бы не привела меня сюда. И ты отчасти разбудила меня уже тогда, когда позвала искать неведомое. Да и прежде было нечто, что никогда в нас не засыпало, хотя мы и принимали это только за сны. Но что-то, какая-то последняя ступень — она не должна оставаться только домыслами. Не может оставаться только желанием что-то сделать. Нам нужно больше знания, пусть это и не то знание, что передано в книгах. В этом мире мы сами — отчасти книги. И я не единственный, чья «кровь» должна быть разбужена. Мне кажется, в каждом из нас может проснуться нечто различное, что дополнит других. Как бы мало нас ни осталось. Нам нужно будет разбудить и Хоннора.

Фаенна чуть наклонила голову. Божественное легкое движение. Игра четких линий.

— Да. По крайней мере, мы попытаемся.

— Тот из нас, кто сумеет. — Фаенна чуть приподняла бровь, но ничего не спросила. — Думаю, мы просто должны взяться за руки, — сказал я. — И если я уже действительно просыпаюсь, то что-то должно проснуться и в тебе. Ты ведь и впрямь уже почти проснулась.

На губах Фаенны появилась улыбка, глаза мягко замерцали.

— Если что-то еще способно проснуться, пусть проснется, — сказала она.

И мы просто взялись за руки, и закрыли глаза. Произойдет ли хоть что-то?.. Я ощущал биение ее пульса, ток крови внутри точеного полупрозрачного мрамора. Это биение становилось моим, ее кровь становилась моей кровью. Биение, кружение… Нас подхватил невидимый теплый вихрь. Не внешний, скорее, внутренний. Поток того, что пряталось в нашей крови. Старое, спящее волшебство. Ослепительный белый водоворот. А затем все улеглось и рассеялось. Фаенна вздохнула и открыла глаза, через мгновение после меня. В ее глазах, казалось, еще вихрилось ослепительное мерцанье.

— Нельзя разрушать Дома, — отрешенно и ясно сказала Фаенна. — Нельзя разрушать Башню. Это погубит наш мир. Убьет всех, кто еще уцелел. Но Дома и Башня должны быть разрушены.

Ее глаза потемнели, колени подогнулись, и я подхватил ее на руки, недоумевая над ее последними словами.

Фаенна пошевелилась, открыла глаза, и села. Без сознания она пробыла совсем недолго. Недоумевающее оглядевшись, она провела рукой по лбу.

— С тобою все в порядке?

— Да, наверное… — ответила она, и посмотрела на меня как-то странно.

— Что ты увидела?

— Я?.. — Она снова закрыла глаза и потерла указательным пальцем лоб над бровями. — Я видела как Город рассыпается прахом…

Я немного выждал, прежде чем очень спокойно предположить вслух:

— То есть, что бы мы теперь ни сделали, это принесет гибель? — Слова дались мне труднее, чем я ожидал. К тому же, что-то во мне яростно восставало против этого. В глубине души я был уверен, что это неправда. А себе я теперь верил. Но значило ли это, что теперь я не должен верить Фаенне?

— Не знаю, — Фаенна смотрела на меня пристально, будто читая мои мысли. — Это ведь твои опасения. Что после стольких веков Земля не выдержит перемены. Я прочла это в твоих мыслях, Морион. Я видела их. — Тут на ее лице появилась тень смущения, и она отвела взгляд. Думаю, я был потрясен еще больше чем она. Фаенна снова подняла голову, все еще удивляясь сама себе. — Похоже, Морион, что это и есть мой дар. Ты прав. Они у нас разные.

Я даже не знал, что сказать ей в ответ. Мой яростный протест улегся, сменившись снова догадками, сомнениями, ожиданием и изумлением. Все, что я смог наконец ответить, было:

— Прости меня.

Фаенна бледно улыбнулась.

— За что? Это я привела тебя сюда. — Она помолчала. — Может быть, я и прежде уже отчасти владела этим даром. И тут ты прав тоже. Но увы, большего я пока не знаю.

Я медленно кивнул.

— И я ведь тоже. Мы не получаем своих знаний мгновенно.

— И не получим всех никогда, — добавила Фаенна. — В нас просыпается только сила, способность угадывать и вспоминать забытое и важное. Но мы не овладеем теми знаниями, которых не было раньше. К ним мы придем сами. Чтобы узнать первыми правду, а не вспомнить ее.

И снова во мне шевельнулось что-то, шепнувшее: «нет, мы можем и предвидеть, хотя бы отчасти». Но отчего-то я не сказал этого вслух. И я знал, что она все же может читать мои мысли лишь тогда, когда они для нее открыты, а прочие — только угадывать. Почти как всегда, но, может быть, более проницательно чем всегда. И ведь впрямь, отчасти это всегда было ей свойственно. Я вспомнил, что она говорила Хоннору лишь несколько дней назад, в Алмазной Башне, и невольно улыбнулся.

— Ты права, — согласился я. — Есть нечто, что мы не можем ни узнать, ни предвидеть, пока это не случится.

И это была правда. Даже если мы можем что-то предвидеть, это не значит, что мы можем предвидеть все.

Фаенна продолжала натянуто улыбаться.

— Я как твоя совесть, Морион, — сказала она устало. — Но хотелось бы мне узнать что-то новое, полезное, что могло бы помочь…

— Ты узнаешь. Непременно. Как только встретишь кого-то еще, чьи мысли я не буду знать так, как свои, — заверил я, и Фаенна негромко рассмеялась.

Близился вечер, но сегодня нам не было так тяжело как вчера. Может быть, было еще не время. И все же, мы были уже куда ближе к Городу. Я подал Фаенне руку.

— Пройдем еще немного? — Я видел, как к ней на глазах возвращаются силы, вместе с обретением ее собственного дара, спавшего в ее крови. Способность читать мысли, по крайней мере, видеть чужие страхи, различать правду и ложь? Девиз ее Дома — «Милость». Не «Истина»? Знать мысли и страхи, значит, понимать, что движет людьми. А понимать, это почти — прощать? Для меня эти слова вряд ли несли бы похожее значение. Но все же, это еще одна особенность, оттенок ее фамильного дара. Да будет так. Хорошо, что есть кто-то, кто может воплощать этот дар в наши «последние времена».

Фаенна приняла мою руку, и мы прошли еще немного. А когда наконец остановились, пришел ее черед вычертить на земле круг. И он был начерчен — куда более ровный, уверенный и плавный чем мой.