Огонь и сталь

***

Маг метался в горячечном бреду. Он звал свою жену, отца, какую-то Аннику, то вновь впадая в забытье, устремив невидящий взгляд в потолок, то снова проваливаясь в зыбкий сон. Тинтур перевернула прохладный компресс у него на лбу и, чуть приподняв голову северянина, аккуратно влила меж его запекшихся губ целебное снадобье. Онмунд поперхнулся и закашлялся.

— Не потчуй его шибко, — наставительно буркнул Ингвар, подбрасывая дров в очаг, — ежели клинок отравлен был, то у него все назад пойдет.

— Рана чистая, а ему сил набираться надо, — эльфийка вытерла подбородок колдуна, вновь задремавшего. Бледный до синевы, дыхание с хрипами вырывалось из тяжело вздымающейся груди. На смену жару пришел озноб, норда била крупная дрожь. Босмерка поправила его одеяло, накинула сверху выделанную медвежью шкуру. Онмунд прерывисто вздохнул.

— Деметра… — прохрипел он, с неожиданной силой схватив Белое Крыло за запястье. — Деметра… ты здесь?.. не уходи!.. пожалуйста!..

— Тише, — Тинтур мягко расцепила пальцы северянина, — никуда Деметра от тебя не денется.

— Правда?! — синие лихорадочно блестящие глаза мага пронзили девушку вполне осмысленным взглядом. Эльфийка слабо улыбнулась.

— Конечно. Полежишь, сил наберешься, а с утра к своей благоверной отправишься, — дожил бы он до утра. Кровь вроде бы чистая, но девушка так и не смогла определить, каким ядом был смазан кинжал Изгоя. Если норд силен, он легко победит хворь, потом будет хвастать шрамами перед своей вампиршей. А если нет… пагуба сгноит его внутренности. Онмунд слабо улыбнулся, обессилено откидываясь на подушки. Ящерка, сидящая в ногах кровати колдуна, вдруг тоненько заплакала. Наемник повел мускулистыми плечами.

— Жрать хочет поди отродье твое, — фыркнул он, — чем кормишь его?

— Курицей, рыбой, фруктами. Молоко любит козье, — Тинтур подхватила аргонинанчика на руки. — Ну, чего рыдаем? Сейчас покушаем… — она почесала меж его загнутых рожек, но малыш затряс головой и заплакал только сильнее. Он выгибался, дрыгал ножками, шипел. Эльфка нахмурилась, легонько шлепнула ящерку по хвосту. Тот попытался ее укусить. Зубки у него крохотные и уже острые, босмерка едва успела убрать руку. Посадив плачущего аргонианина на пол, девушка отошла к магу. Онмунд спал, зарывшись лицом в подушку, жар спал. Надутый малыш сидел на полу, вытирая глазки, и горестно всхлипывал. Жалобно шипя, он пополз к Тинтур, но она отодвинула его ногой. Ящерка взвыла в голос, хватая ее за щиколотку. Наемник устало закатил глаза.

— Вот… мага твоего выхаживай, ящерицу эту корми… расходы сплошные с тобой, Белое Крыло, — Певец отряхнул руки и поставил перед беглой разбойницей крынку молока. — Козьего нет, только коровье, — проблемы создавать она еще в Коллегии умела. — Как его зовут хоть?

— У него нет имени. Я… не знаю, мальчик это или девочка.

— А что, у него не болтается ничего? — хохотнул норд. Белое Крыло смерила его тяжелым взглядом.

— Это ящерица. У них не должно ничего болтаться. Пока, — аргонианчик отказывался есть, крутил мордочкой, не желал пить молоко. Вздохнув, эльфийка положила его в ногах Онмунда. Детеныш свернулся калачиком, вцепившись в собственный хвост. Босмерка укрыла его краешком шкуры.

— И зачем тебе возиться с колдуном энтим? И аргонианином, — мужчина фыркнул, — и я дурак. Играешь на мне, как на флейте. Хоть… не знаю! Замуж за меня выходи что ли! А, Тинтур? — Ингвар, улыбаясь, заключил хрупкую девушку в медвежьи объятия. — В серебре да крови купаться будешь!

— А как же красавицы твои из Солитьюда?

— Да даэдра с ними! — Певец сочно расхохотался и поцеловал ее в щеку. Белое Крыло лишь рассмеялась, выворачиваясь из его рук. Думает, что он шутит. И правильно думает! Чтоб он, Ингвар Певец, да в ярмо полез?! Чтоб девки Скайрима в слезах утопили?! Ха! А вот позабавиться с эльфийкой он не прочь, только как сейчас? Кровать занимает хворый колдунишка, еще и младенец этот чешуйчатый… Тинтур тем временем высвободилась из рук наемника и одернула безрукавку.

— Спасибо, что приютил нас.

— Пустяки, остроухая, — Певец разливал вино по кружкам, — сколько зим мы не виделись? Две? Три? Слыхал я, навела ты шуму в Рифте.

— Было дело. А ты, я вижу, остепенился, — девушка лукаво улыбнулась, но золотисто–карие глаза смотрели настороженно. Норд шарахнул пузатой бутылкой по столу.

— Пф! Скажи еще, что я осел! Захочу и уйду из Маркарта! И чихал я на клан Серебряная Кровь! — вот ведь дура–баба! Неужто думает, что норда удержит какой–то скальный городишко?! — Регочешь, как ослица, женщина, — обиженно бубнил он, но тут же залихватски усмехнулся, — Слыхала, ведьм из Гленморильского ковена порешили. Говорят, Соратники ворожеек прирезали. Головы им по отрубали, а тела костлявые сожгли. Эх, посмотрел бы я на этот костерок! Сколько людей ведьмы проклятые загубили, даэдрапоклонницы! Тьфу! Пусть дремора вечно их душонки гнилые рвут!.. эй, ты куда? — Ингвар удивленно заморгал, когда босмерка вдруг резко поднялась на ноги. — Час совы на дворе!

— Прогуляюсь, воздухом подышу, — обронила Тинтур, не глядя на северянина. Схватив свои боевые топорики она направилась к двери. И кто бы мог подумать, что девица так с орочьими коленками. Их сталь тяжела даже для Певца и намного тяжелее нордской. Как-то наемник пытался рубить Изгоев мечом орочьей работы, но серо-зеленое изогнутое лезвие пролило больше его крови, чем этих татуированных еретиков. Но эльфийка управлялась с ними с легкостью, не билась, плясала. Кружилась в вихре кровавых брызг, топоры пели в ее руках, рассекая воздух. В драке она хороша, спору нет, но только блаженный выйдет в ночь за ворота Маркарта! Ингвар хотел уже было возразить, но резная дверь затворилась за Белым Крылом, и глухой лязг разбудил ее ящеренка. Он выбрался из-под вороха шкур, жалобно хныча. Мужчина кинулся к нему.

— Так, ты только не кусайся, — нервно улыбнулся норд, неуклюже укачивая малыша. На ощупь он был совершенно не скользким и не противным. Наоборот, сухонький такой, кожица шершавая, теплый. Детеныш шмыгнул носом и притих, внимательно рассматривая незнакомого человека, склонившегося над ним. Протянув крошечную ладошку, он дотронулся до небритой щеки мужчины, кокетливо захихикав. Ингвар тоже не сдержался от улыбки.

— Ты что это, девчонка что ли? Глазки мне строишь, — наемник коснулся маленьких когтистых пальчиков. — Давай-ка я тебя тогда Уной назову! Я видел море в месяц морозов, так утром волны зеленые, прям как шкурка твоя, — ящерка захихикала, восторженно молотя воздух кулачками, — ох, подрастешь — отбоя от мужиков… эм, аргониан не будет, если ты уже сейчас такая финтифлюшка. Хочешь сказочку? Расскажу, как мы с твоей мамкой остроухой познакомились, — Уна восторженно загулила. Это ж дитятко, ей можно и про драконов да драугров вещать, хотя на деле все куда более мирно — спригганы в лесах близ Солитьюда не так грандиозны как крылатые дети Акатоша, но не менее смертоносны и опасны. Ингвар до сих пор не мог понять, как эльфийка так ступает, что ее даже лесные духи не слышат. Обходит дриад, чуть ли не пляшет с ними. Певец частенько с ней на охоту ходил, когда оба они были учениками в Коллегии бардов. Лекции Виармо скучны. Не грех и сбежать с них в лес.

— Значит, слушай, Уна… — важно начал наемник, усаживаясь в кресло, — отправились мы как-то на охоту…

***

Воздух Маркарта горький и прогорклый, плавильни дымят день и ночь. Взбудораженный нападением Изгоев, растревоженный словно гигантский каменный улей, гудел. Стражники шныряли по извилистым, изломанным улочкам, горожане повыскакивали из своих домов, пораженно вздыхая и качая головами. И все людское любопытство, перевитое страхом, стекалось к таверне — оттуда выносили тело, завернутое в льняной саван. Вопли и завывания старухи летели к скальным вершинам. Тинтур прошмыгнула мимо, не поднимая глаз, не поворачивая головы. С ее серьгами и татуировками для ослепленных ужасом маркартцев она может сойти и за Изгоя, каким-то образом пробравшимся в город. Лишь оказавшись за воротами, за каменными стенами, эльфийка, наконец, вздохнула полной грудью. Здесь смрад кузниц почти не чувствуется. Все же Маркарт дурной город. Словно саркофаг, глухой, холодный. И Предел… словно яблоко. Оно такое красивое, спелое, игриво поблескивает глянцевым румяным боком, но внутри уже все прогнило. И скоро вся эта гниль полезет наружу.