Страница 4 из 15
Роза была очень красивой. Даже фотографии передавали эту красоту: огромные глаза, чистый высокий лоб, на плечи легли послушные косы, а взгляд радостный, прямой.
— Очень привлекательная девушка, — будто угадал его мысли Тахиров. Он тихо сказал: — Вот эти фотографии сделаны на месте преступления…
— Убийство всегда отвратительно. А здесь речь шла еще и об убийстве тупом, жестоком.
— Не сомневаюсь, что суд в полной мере воздаст убийцам, — сказал Тахиров. — Судебное заседание будет открытым. И уверен, что общественность одобрит приговор.
— Очевидно, — подтвердил Олег.
— Тогда с чем вы не согласны? — вежливо осведомился Тахиров. Он тщательно подбирал слова; говорил ровно, немножко бесстрастно. Корреспондент свалился как снег на голову. Когда к нему в комнату вошел невысокий парень в очках и представился: «Олег Мостовой, журналист», Тахиров вспомнил острые очерки в молодежных изданиях, которые были подписаны этой же фамилией, и, еще не узнав о цели визита, уже внутренне настроился на сопротивление. Тахиров только недавно стал следователем, это было его первое серьезное дело. И провел он его быстро. Конечно, Тахиров предполагал, что родственники подследственных, возможно и адвокат, будут жаловаться во все инстанции, но то, что процессом заинтересуется республиканская молодежная газета, было неожиданностью.
— Я так же, как и вы, за самое суровое наказание преступников, — ровно ответил Тахирову Мостовой. — Пусть они понесут то, что заслужили. Но по делу проходит еще один человек. Именно он меня и интересует.
Мостовой снял очки, протер стекла. Без очков он выглядел совсем мальчишкой-студентом: добрые глаза, молодые и очень глубокие. Он тоже не предполагал, что его вмешательство в уже законченное дело будет встречено с восторгом. Опыт подсказывал, что придется преодолевать много препятствий — объективных и субъективных, — которые почти всегда возникают в тех случаях, когда представители прессы просят следователя вновь возвратиться к уже проделанной работе.
— Александр Рыжков, — догадался Тахиров. — Не хочу опережать окончательные выводы следствия, но, по-моему, он тоже должен ответить перед законом. Во-первых, Рыжков мог предотвратить преступление: в пятистах метрах находился наряд милиции. Во-вторых, он оставил близкого человека в смертельной опасности. В-третьих, он дал мне, следователю, заведомо ложные показания. Наконец, есть еще и нравственная ответственность… А вы, извините, будете писать о нем?
— Извиняю. Буду.
Тахирова раздражала манера Мостового говорить отрывистыми фразами, глядя в упор на собеседника. Казалось, что в тоне проскальзывает пренебрежение.
— Материалы у прокурора.
Олег умел быть напористым, когда этого требовали обстоятельства. Он не стал ходить по многочисленным кабинетам, чтобы добыть разрешение на ознакомление с материалами следствия.
— Идемте к прокурору, — предложил он Тахирову.
— Если примет, — улыбнулся тот иронически. — Впрочем, попытайтесь.
Пока шли по длинному коридору — направо и налево одинаковые прямоугольные проемы дверей, — молчали.
Олег попросил у секретаря листок бумаги, написал: «Прошу принять на три минуты по интересующему нашу редакцию делу», подписался, вложил записку в редакционное удостоверение и требовательно предложил молоденькой секретарше «положить это на стол товарищу прокурору».
К удивлению Тахирова, прокурор принял их быстро. В течение двух минут Мостовой излагал суть своей просьбы, минута потребовалась на то, чтобы прокурор позвонил кому-то по телефону и сказал.
— Познакомьте журналиста Мостового с материалом по убийству Розы Умаровой.
Предложил Тахирову:
— Очевидно, вы поможете товарищу Мостовому разобраться в этом сложном деле. В любом случае полезно услышать мнение человека, который посмотрит его как бы со стороны.
В конце краткой беседы прокурор спросил Олега:
— Почему вас интересует именно это дело?
— Погибла комсомолка. Член союза, в газете которого я работаю. Еще одно: разрешите встретиться с Рыжковым.
— Хорошо. Если возникнут затруднения, позвоните.
Тахиров, когда вышли от прокурора, одобрительно оценил:
— Оперативно работаете, Олег Дмитриевич. — Следователь все-таки не удержался от шпильки.
— По принципу: за каждой строчкой очерка — люди, — сердито отрезал Мостовой.
— На сколько дней командировка? Извините, дорогой товарищ корреспондент, за такой вопрос, но мне хотелось бы знать, как планировать время. Мне хотелось бы, чтобы ваше пребывание у нас было приятным, — Тахиров сыпал длинными вежливыми фразами.
— Вам бы хотелось, чтобы я убрался поскорее, — добродушно прокомментировал его вопрос Мостовой. — Не выйдет. Буду вашим гостем ровно столько, сколько понадобится. Не взыщите.
Тахиров засмеялся.
— Олег Дмитриевич, мне действительно хочется, чтобы вы с пользой провели у нас время. Я, например, прямо заинтересован в этом…
— Извините, — чуть смущенно сказал Мостовой. — Я, кажется, ответил на ваше предложение гостеприимства не совсем тактично.
Тахирову понравилось, что журналист не из тех самовлюбленных репортеров, которые раз и навсегда уверовали в свою непогрешимость.
— А вы хорошо ответили прокурору, — сказал следователь. И совсем неожиданно: — Я член бюро горкома комсомола.
— Чего же молчал? Пошли в горком, надо мне представиться товарищам.
ПРЕСТУПНИК?
— Прежде всего я посоветовал бы вам познакомиться с Рыжковым, — предложил следователь Мостовому. — Это нетрудно устроить…
В тюрьму они поехали вместе. Начальник тюрьмы провел их в комнату, чем-то отдаленно напоминающую приемную врачебного кабинета. Олег осмотрелся. В углу косо стоял стол, дубовый, массивный, накрепко вросший в дощатый пол. Стул был почти таким же массивным, основательным. Он стоял точно там, где ему положено было стоять: на полметра от среза стола, даже двигать не надо — садись, руки на шероховатую, отполированную локтями крышку и начинай разговор. Рядом стоял еще один такой же стул. Что же было в этой комнате от приемной медицинского учреждения? Олег наконец понял: идеальная чистота, ничего лишнего.
— Располагайтесь, — пригласил начальник тюрьмы. — Сейчас пришлю Рыжкова.
Он ушел, и Олег попытался «настроить» себя на предстоящую беседу. Он вспомнил заранее подготовленные вопросы, прикинул ритм и последовательность, в которых будет их задавать. Сосредоточиться было трудно: все время перед глазами стояли фотографии Розы, показанные следователем. Теперь в душе снова росла злость. Емкая, густая, она путала мысли, была ненужной, могла помешать объективно разобраться — это Олег понимал, но поделать с собой ничего не мог.
Он так задумался, что не услышал, как тихо хлопнула дверь, и удивился, услышав, как Тахиров сказал:
— Рыжков, с вами хотел бы побеседовать журналист из молодежной газеты.
— Здравствуйте, гражданин начальник…
Голос был тусклый и бесцветный. И парень оказался под стать своему голосу: равнодушный, поникший, весь какой-то пришибленный. От него, от каждого его движения, веяло безысходностью. Олег подумал, что так, наверно, выглядят те, кто потерял всякую надежду.
Они проговорили два часа. Собственно, говорил, спрашивал Олег, а парень, Рыжков, или молчал, или тоскливо, коротко произносил: «Да». В конце концов Олег не выдержал, почти закричал:
— Очнись ты… Ведь речь идет о твоей судьбе!
— Да, — сказал Рыжков. Опять угрюмо и безразлично.
Олег стал расспрашивать о том, как ему живется здесь, в тюрьме.
— Хорошо, — пожал плечами Рыжков.
— Есть ли у тебя какие-либо просьбы ко мне?
На этот раз Рыжков выдавил из себя несколько слов:
— А зачем? Розе ведь все равно…
— Но ты-то еще жить должен…
— Совсем не обязательно, — тихо ответил Рыжков.