Страница 72 из 179
Рейхан называл свою невесту Земляникой - Земляника, Лика, Анжелика - как же всё просто, как же он раньше не мог об этом догадаться! Анжелика по отчеству Сергеевна - значит, она и есть дочь того самого Сергея Кубенского!
Разумеется, утренняя пробежка была отменена. Ещё некоторое время Алексей пытался выискивать и вытаскивать из своего сна, оказавшегося поистине волшебным, другие важные моменты. Однако кроме совпавшего номера телефона ничего более выудить не удалось.
Итак, вот она,- разгадка “К-0-11-13”! Что это было - подсказка свыше или феномен, по которому люди способны получать из окружающего мира едва ли не всю информацию, которая необходима им в жизни, но только значительную её часть они не умеют толком извлекать? А может быть, всё это - жёсткая цепь событий, формирующих самую что ни на есть настоящую жизнь? Ведь если вспомнить, что именно та самая юная и хрупкая Лика-Анжелика, в незапамятные времена окликнув на трамвайной остановке у консерватории, познакомила его с Еленой, без которой он многого бы не понял и не стал бы тем, кем стал,- то всё сразу становится на места.
Каждый шаг вытекает из предыдущего, все встречи неслучайны, и результат, которого ждёшь и в который истово веришь, будет обязательно получен! Удача не оставит того, кто борется или просто идёт вперёд, не боясь. Однако предопределённости нет, поскольку борьбу всегда можно остановить. Ведь он же мог, сославшись на поздний час, отказаться сопровождать Елену с концерта домой. Можно было, опираясь на возможности отца, трудоустроится переводчиком в НКИД по брони и не уходить на фронт. Можно и сейчас, имея в руках доступ к миллиардам, поделить их как законный трофей, и ещё раз выправив документы, зажить прекрасной и сытой жизнью. И это можно сделать, полностью сохранив лицо: просто забыть явившееся во сне озарение, просидеть в этом курятнике, питаясь корейской лапшой, для приличия ещё с месяц, после чего объявить: всё, товарищи, все возможности исчерпаны, расходимся по домам, господа!
Разумеется, он этого не сделает. Наплевав на осторожность, он прямо же сейчас умоется, оденется, выпьет стакан растворимого кофе с куском настоящего ржаного хлеба, привезённого с Москворецкого рынка (поскольку магазинный белый хлеб он не воспринимает ни под каким соусом) - и двинет прямиком в Кисловский.
В точности проделав всё это и энергичным шагом направляясь к станции метро, Алексей подумал, что люди, когда совершают самоубийство, отказываются вовсе не от своего будущего целиком, которое они не знают и в принципе не способны знать, а всего лишь от усилий, которых требует ближайший день. Если бы все это понимали, то самоубийств было бы меньше. Но отсюда же и вытекало, что человеческая жизнь, покуда она не угасла и не пропала совсем, всегда остаётся полем битвы с пугающим неизвестным, а преодоление постоянно образующихся вызовов возможно только с опорой на результаты прежних усилий и при вечной, непрекращающейся борьбе…
В далёких тридцатых, во время школьной производственной практики, побитый жизнью пожилой наставник-пролетарий сформулировал Алексею этот принцип предельно кратко и образно: “Делай хорошо, хреново само будет!”
Так, можно и сейчас не ехать в Кисловский, а просто позвонить - в записной книжке у Алексея имелся современный десятизначный номер телефона Анжелики Сергеевны. Но старый безотказный принцип неумолимо вынуждал выставлять максимальную планку. Да и разве можно доверить таинство предстоящей и решающей встречи бездушному переговорному устройству?
Личная встреча была необходима ещё и вот по какой причине: Алексей хотел, поведав Анжелике Сергеевне абсолютно всю правду как о ней, так и о себе, получить возможность заглянуть в её глаза, и ежели всё будет так, как надо,- получить от неё высшее доказательство неслучайности всех событий и поворотов в своей судьбе.
Но увы - вместо ожидаемой с клокочущим нетерпением встречи Алексею предстояло испытать жестокое разочарование.
Разыскав нужный дом в Кисловском переулке и зайдя в пахнущий свежей шпатлевкой подъезд, Алексей с ужасом понял, что коммунальная квартира пуста, двери сорваны, половицы вскрыты, а в комнате, в которой он совсем недавно выпивал за Победу коньяк тридцать пятого года, какие-то незнакомые люди полным ходом что-то пилят и ремонтируют.
Никто из этих рабочих людей о судьбе Анжелики Сергеевны не имел ни малейшего представления. Словно отказываясь поверить в необратимость произошедших перемен, Алексей несколько раз прошёлся взад-вперёд по длинному коридору бывшей коммуналки, заглядывая в пустые комнаты в надежде отыскать хоть какие-то следы прежних жильцов и событий, подобно чудом уцелевшему обрывку телефонного номера на старых обоях… Однако всё было пусто и тщетно.
Стараясь не выказывать своей подавленности, он вышел во двор, и отыскав среди поддонов со строительными материалами и куч мусора относительно незагаженную скамейку, присел на неё, чтобы заглушить тоску и беспомощность порцией никотина. Отрешённо глядя куда-то вдаль, он думал обо всём и одновременно ни о чём.
Неожиданно сквозь поток миллионов праздных и пустых мыслей, проносящихся в голове, он задумался о немного странном явлении, наблюдаемом в самой гуще стройки: скамейка, на которой он сидит, а также кусочек асфальта возле неё - вполне чисты, то есть за ними кто-то следит и убирает. А коли так - то должны иметься и дворники, которые могут быть в курсе о судьбе жильцов. Точнее - о судьбе последней из обитателей коммуналки, которой узбечка-дворничиха, встретившаяся ему в тот памятный день, предрекала скорое выселение.
Ведь если Анжелику Сергеевну переселили, то её можно снова где-нибудь отыскать! Ободрённый этой мыслью, Алексей отправился на поиски дворников или представителей домоуправления.
Ему повезло: не без труда разыскав дворницкую в одном из окрестных полуподвалов, он встретил в ней ту самую узбечку, с которой разговаривал в мае. Удивительно, но узбечка тоже помнила его и особенно - как он играл Шопена за дверью последней обитаемой комнаты. Она рассказала, что “бабушку Анжелику” через суд и с помощью вооружённых приставов выселил из комнаты некий риелтор. Чтобы забрать последнюю жилплощадь в расслённой коммуналке, он прописал старушку во Владимирской области и самолично туда отвёз.
Однако самым поразительным являлось то, что “бабушка”, словно предчувствуя визит Алексея, оставила узбечке, с которой дружила и от которой получала помощь по хозяйству, свой новый адрес.
Потрясенный Алексей принял из рук дворничихи составленную специально для него записку, где помимо адреса нового жилья во Владимире великолепным гимназическим почерком была вкратце описана печальная история борьбы с застройщиком, выкупившим целый подъезд с целью переустройства в апартаменты “для дипломатов”… Но прежде чем позволить уйти, узбечка уговорила Алексея ненадолго задержаться, чтобы тот угостился только что приготовленным ею изумительно вкусным пловом. За обедом зашёл разговор о тяжёлой и несправедливой жизни, поскольку другой жизни дворничиха не видела и не знала. При этом никакие утешающие слова Алексея о том, что любую жизнь можно поправить и изменить, ею не принимались.
Алексей всё равно пожелал узбечке добра и оставил немного денег. Затем, презрев все предосторожности и позволив себе немного погулять по центру, он принял решение навестить известные места в Очаково, где в зарослях сорных кустов им был закопан когда-то отобранный у охранника застройщика Лютова пистолет. Дни становились один тревожнее другого, а с каким ни есть оружием в руках он будет чувствовать себя увереннее.
Ранним субботним утром, оставив в коньковской квартире записку с указанием причины и направления отъезда, по свободной и чистой Москве Алексей отправился на Курский вокзал, откуда первым же поездом добрался до Владимира.
*
То, что Алексей обнаружил по адресу, указанному в записке Анжелики Сергеевны, могло сойти за что угодно, но только не за жильё. Тем более - за жильё коренной москвички, помнящей Качалова и ходившей на Обухову с Рейзеным.