Страница 124 из 179
Катрин подошла к зеркалу и несколько минут молча приводила себя в порядок.
— Нужно спуститься позавтракать и уезжать отсюда,— сказала она затем, словно ни в чём не бывало.— Герцог приглашает на свои праздники лучших парижских поваров, и грех этим не воспользоваться.
— Может быть, стоит позвать на завтрак Франца?
— Он предупредил меня, что уедет по делам рано утром. Разве плох завтрак вдвоём?
В столовой Катрин и Алексей оказались одни, поскольку время приближалось к полудню и гости, не желавшие злоупотреблять любезностью герцога, уже успели разъехаться, тогда как вознамерившиеся злоупотребить - только готовились, чтобы собраться на обед.
Алексей попросил принести самой простой еды - овсяной каши с круассаном и две чашки эспрессо. Катрин заказала омлет и овощной сок.
Алексей решил не откладывать в долгий ящик мучивший его вопрос:
— Катрин, я считаю своим долгом напомнить, что после своего вчерашнего поступка я не обладаю теми возможностями и привилегиями, которые - ты уж не обижайся на мою щепетильность!- во многих вселяли известные надежды и могли воспламенить их и у тебя. Владыки мира из меня теперь точно не выйдет.
— Не говори глупостей,— с совершеннейшим спокойствием ответила Катрин, словно давая понять, что ответ у неё давно заготовлен.— Во-первых, мои чувства к тебе совершенно не определяются деньгами. А во-вторых - ты по-прежнему остаёшься одним из богатейших людей планеты.
— Ты имеешь в виду пятнадцать миллиардов управленческого дохода, скопившегося за сто лет?
— Да, но не только их. Однако если ты ещё хоть раз заведёшь разговор о деньгах - я дам тебе пощёчину.
— И правильно сделаешь,— согласился Алексей.— А что произойдёт потом?
— Если ты думаешь, что я возненавижу тебя и уйду - то ты заблуждаешься. И не отпущу от себя, даже не думай! Плевать на деньги и репутацию - почему мы должны превращаться в жрецов, несущих службу идолам, и не имеем права оставаться просто людьми? Обыкновенными людьми, живущими простой и понятной надеждой на счастье?
— Можем и должны,— Алексей улыбнулся.— Но ты и в самом деле после того, что произошло вчера, не поменяла ко мне своего отношения?
— Я же тебе уже ответила.
— Но я хотел бы навсегда закрыть этот вопрос.
— Хорошо. В таком случае расскажи, зачем всё-таки ты это сделал?
— Зачем? Ненависть к негодяям, о существовании которых я догадывался, но которых воочию увидел только вчера, копилась у меня давно - это раз. Ну а второе - я просто был взбешён, когда вдруг раскрылась та мерзкая история с “планом Юнга”.
— Но ведь это же такая древность! Кто о ней помнит?
— Хотя бы я. Ведь пользуясь этим инструментом, переводившим репарации в частные долги, продажные финансисты сначала ослабили давление на Германию, позволив нацистам прийти к власти и окрепнуть, а затем и вовсе дали отсрочку, поспособствовав развязыванию страшнейшей из войн, которая словно по какому-то дьявольскому плану завершилась в аккурат к тому году, когда Германия должна была снова платить! По большому счёту мне плевать, что в результате этого и других обманов они сегодня контролируют целый мир, и даже можно было бы забыть и не вспоминать, что в основе их пирамид лежат деньги, принадлежащие России. Но они стали требовать от меня, чтобы я узаконил их прошлые действия, за которые, казалось бы, уже и спроса нет. Зачем? Чего они боятся? Хотят оправдания на высшем суде, если таковой существует? Пускай. Но только я ко всему этому бесстыдству не желаю иметь ни малейшего отношения.
— Ты поступил мужественно и благородно. Мне кажется, что дядя Франц внутренне доволен твоим поступком. Хотя, как знать, можно было просто ничего не подписывать и уйти. Дать понять, что ты не участвуешь в их нечистых играх.
— Я думал о том, однако они не оставили мне иных вариантов. Они напечатали столько денег, что в пересчёте на них в мире давно закончились бы все товары, в том числе будущие, все мыслимые и немыслимые услуги, все права владения и ренты. И чтобы удержать эту лавину, им приходится выдумывать новые сущности, заполняя ими несуществующие миры. Вчера, в павильоне, мы принимали целый парад желающих поучаствовать в этом надувательстве, так что всё - с меня довольно! Нужно просто жить и не вестись на выдумывание очередных фокусов, за которые мир с каждым разом будет платить всё более сокрушительную цену!
Катрин внимательно посмотрела на Алексея и неуловимо кивнула в знак согласия.
— Ты прав,— произнесла она, немного подумав.— Тяга к тому, что ты назвал “фокусами”, распаляется по той причине, что у нас с некоторых пор категорически невзлюбили прошлое и стараются о нём даже не вспоминать. Якобы оно было грязно и несовершенно, горячий душ дважды в месяц, туфли носятся два года, а не две недели… Но эти ощущения лежат на поверхности, а ещё что-то есть внутри, что я чувствую, но никак не могу объяснить…
— Наверное, это должна быть известная простота и понятность отношений, без которых не бывает благородства. Сейчас этой важнейшей человеческой добродетели, как мне кажется, почти не осталось, поскольку любую вещь можно вывернуть наизнанку. Всё что угодно можно и оклеветать, и обелить. Прежде человеческая жизнь задавалась фундаментальными принципами, а сегодня торжествует даже не целесообразность, а необходимость соответствия выдуманным правилам… Если так будет и дальше, то скоро, мне кажется, люди не смогут даже защитить себя в войне, поскольку для того, чтобы отправиться воевать, нужно иметь чувство не просто сильное, но и подлинное. Правда, радоваться тут нечему, поскольку за невозможностью войн при таком подходе вместо вечного мира воцарятся гниение и смрад.
Алесей замолчал. Катрин не стала ничего говорить в ответ, но только заметно помрачнела, и не допив морковный сок, отодвинула стакан к дальнему краю стола.
— Будем собираться и поедем в Монтрё?— предложил Алексей.— Я вызову такси.
— Не надо. Обычно герцог берёт на себя заботу, чтобы развести гостей по домам.
— Тогда, может быть, вечером отправимся в Вербье, куда мы хотели попасть до наступления холодов?
— Давай отложим до воскресенья. Этим вечером я должна быть у дяди, где соберётся узкий круг родственников. Я не вправе тебя пригласить, поскольку повод для встречи у нас не совсем радостный.
— Что-то случилось?
— К сожалению - да. Дядю с июня преследуют федеральные прокуроры США, обвиняя в том, что наш банк якобы нарушил американские законы. Дядя надеялся, что с помощью адвокатов ему удастся закрыть это дело, однако ничего не получилось. И теперь, чтобы банку не выплачивать Америке многомиллиардный штраф, который его разорит, Франц принял решение отправиться за океан, где предстанет перед судом и попытается всех нас спасти.
— Катрин, но ведь такое невозможно! Шолле работает в Швейцарии, и американские законы абсолютно никак не могут его касаться! Как смеют они обвинять и угрожать?
— К сожалению, могут. Они считают, что каждый, кто хотя бы раз держал в руках их валюту, становится для них юридически уязвимым. А кто сегодня может обойтись без долларов, которыми они завалили весь мир!
— Но это выходит за любые рамки! С этим надо как-то бороться!
— Вот ты вчера и поборолся. Твой поступок стал для них потрясением посильнее, чем взрыв русской водородной бомбы над Манхэттеном, о тебе ещё напишут не одну книгу. Но если последствия от сожжённых веселей и придут - то придут нескоро, и нашему делу это не поможет. Дяде необходимо до ближайшего вторника им сдаться, иначе они сначала арестуют наши корреспондентские счета, а затем начнут по всему миру вести преследование сделанных нашим банком инвестиций, в которые вложены миллиарды и миллиарды клиентских денег. В этой ситуации у дяди просто не будет другого выхода, кроме как застрелиться.
— А иначе?
— Иначе - адвокаты рассчитывают, что добьются для него не более двадцати лет тюрьмы. Лет через двенадцать у дяди появится возможность освободиться досрочно. Такой исход был бы лучшим из всего, что нам светит.