Страница 112 из 179
— Почему?
— Современное общество вынуждено усиливать борьбу с курением, алкоголем и много с чем ещё. Но пресная жизнь лишена драйва, поэтому необходимо срочно придумать что-то взамен! На конференции мы этим и займёмся.
— Я обязательно приеду на вашу конференцию,— ответил Алексей, принимая визитную карточку энтузиастки.
После старухи возник какой-то миллиардер со слащавым лицом, похожий на избалованного сицилийского кота, который сразу же начал пытаться заговорить с Катрин на итальянском. Алексей счёл за благо вернуться к французскому, на что новый собеседник, сотворив печальные глаза, произнёс:
— Мне всё известно про вас! Вас будут разрывать на части, и вскоре вам негде будет укрыться от прессы и от тех, кто считает себя вправе с вами общаться, а их - их будет очень много! Поэтому предлагаю перебраться на мою океанскую яхту!
Катрин гениально отшутилась, сообщив, что не переносит морской качки, и назойливый миллиардер исчез столь же внезапно, как и возник. Зато тотчас же к ним приблизились три разномастных джентльмена с не менее разнофасонными бокалами шампанского, бордо и виски в руках. Катрин успела шепнуть, что двоих она знает, это известные писатель и театральный режиссёр.
— Виват герцогу, собравшему здесь подлинный цвет европейской культуры!— произнёс один из них, приподнимая бокал.
— Мы должны выпить за нашу традицию, которая могла сгинуть ещё столетие назад, но, как мы видим - до сих пор жива!— уточнил смысл тоста второй.
Эту мысль дополнил мрачным басом третий из мастеров культуры:
— Американцы поступили подло и вероломно! Не успела отгреметь Первая мировая, как они умудрились вывезти к себе всё наше золото, заставив принять в оплату придуманный ими культурный эрзац! А сегодня им мало просто управлять нами и лезть во все наши дела - они ещё хотят сделать нас дикарями, заставляя есть руками гамбургеры и пить вино из своих дурновонючих пластиковых стаканов!
— Так что ты предлагаешь?— обратилась Катрин к одному из тех, кого она знала достаточно близко.
— Я предлагаю выпить за герцога и за нас!
— Не за нас, а за господина Гурилёва,— поправил его изъяснявшийся густым басом.— Ведь в лице блистательного господина Гурилёва Европа, возможно, обретает долгожданную надежду!
— Не возможно, а точно!— прозвучало в ответ, и пять бокалов немедленно сошлись в восторженном салюте.
В этот момент оркестр, прервав однообразие занудных, словно набившие оскомину обои, мелодий в духе Сати, вдруг весь напряжённо замер - и уже спустя мгновение, соединившись в целое, согласным могучим многоголосьем, предваряемым пульсирующим алляргандо истосковавшихся по настоящей музыке скрипок и флейт, загремел одним из знаменитейших штраусовских вальсов.
В огромном зале незамедлительно прекратились все разговоры, а публика, точно повинуясь чьей-то незримой команде, начала покидать его центральную часть. Во всей непередаваемой красоте обнажился бесподобный рисунок паркета - ослепительного, блестящего и гладкого, точно взывающего, чтобы по нему пронеслись в упоительном круговороте блистательные пары.
Вальс гремел, порождая на лицах умиление, радость, восторженные взгляды и грустные улыбки. Однако никто не сделал ни шагу.
“Мёртвый вальс,— подумал Алексей.— Прав, бесконечно прав тот лохматый театрал - старая Европа умерла, и нам остаётся гальванизировать её остывающий труп. А стоит ли?”
В этот момент он неожиданно ощутил на себе множество скрытых взглядов - наверное, многие из присутствующих тайно желали, чтобы он вместе с Катрин провальсировал несколько кругов под аплодисменты и общий восторг, символически заполняя это освобождённое пространство страстью и той самой неведомой, однако совершенно необходимой для обновления и продолжения жизни новой энергией, о которой его многочисленные собеседники едва ли не через одного так или иначе заводили разговор.
Тем не менее, когда вальс закончился, Алексей поинтересовался у Катрин, насколько на мероприятиях герцога, где средний возраст гостей зашкаливает за пятьдесят, принято танцевать, и не желает ли она повальсировать, если такая возможность ещё раз представится.
Катрин с уверенностью ответила, что не слышала, чтобы здесь танцевали.
Спустя некоторое время среди гостей обнаружилась одна из приятельниц Катрин, которая прибыла к герцогу вместе со своим спутником-журналистом, немедленно взятым в оборот, и потому решившая собрать небольшой дамский междусобойчик. Алексей с лёгким сердцем отпустил Катрин пообщаться с подругой, а сам решил утолить жажду несколькими глотками бордо - багровеющего, словно запоздалый закат.
Неожиданно он услышал в свой адрес приветствие на русском языке.
— Генрих Квинт,— представился немолодой, но спортивного телосложения и энергичного вида господин.
— Очень приятно. А ведь вроде бы говорили, что кроме Гановского и меня русских здесь больше нет?
— Правильно говорили,— согласился Квинт.— Я уже двадцать лет как из России уехал и считаюсь немцем.
— Практикуете в бизнесе, наверное?
— А вот и не угадали! Я занимаюсь теоретической физикой в ядерном центре под Женевой.
— Зная об этом, разговаривать с вами особенно приятно.
— Почему?
— Потому что других серьёзных учёных я в этом собрании пока не встречал.
— Вы явно льстите научному сословию! Статус учёного на Западе значительно ниже, нежели в России, и если бы здесь не платили за наш труд в разы больше - то и не было бы никакого смысла тут работать. Что же касается Общества, которое возглавляет герцог,- не окажись среди моих предков какой-то саксонский аристократ, то мне бы даже не рассказали, что оно существует. Вот вы - совсем другое дело!
— Вы тоже обо мне уже что-то успели услышать?
— Ещё бы! Уникальность и ценность подобных мероприятий как раз в том и состоит, что если ещё каких-то полчаса назад на вас не обращали внимание, то теперь все только и делают, что шепчутся о вас!
— И что же они обо мне шепчут?
— Что вы - владыка мира, новый царь иудейский и прочая, прочая.
— Вы это серьёзно?
— Увы, да. И если говорить честно, то я вам - не завидую.
Алексей сразу понял, что откровенный ответ, прозвучавший из уст физика - не риторическая формула самоутверждения, которую обычно используют в присутствии более сильного и знатного лица, а скорее всего чистая правда.
Наверное, по этой причине скопившееся внутри Алексея напряжение немедленно разрядилось в простой и искренний вопрос:
— Расскажите, если не секрет, почему вы так думаете?
— Какие могут быть секреты!— рассмеялся Квинт.— Ваше явление граду и миру удивительным образом совпало с моментом, когда созданные в течение XX века глобальные экономические механизмы один за другим перестают работать. В своё время конструкторы этих механизмов потрудились на славу, чтобы в качестве платы за эмиссию лёгких и доступных денег весь мир оказался им по уши должен. Хотя, признаюсь, быть должным по уши - это ещё полбеды: сегодня мир буквально утонул в долгах, и спасения нет.
— Да, но если у меня появится возможность влиять на политику крупнейших банков, к которым сходятся ниточки этих долгов,— слегка бесцеремонно прервал мысль учёного Алексей,— то я первым делом заставлю их думать, как из подобного положения выбираться. Я уверен, что разумный выход может быть найден.
— Бесполезно! Функционального механизма погашения гигантского мирового долга не существует, и этот факт может быть доказан математически.
— Но я здесь слышал про проекты, связанные с новой медициной, с продлением жизни - возможно, что они сумеют оставить старые долги позади?
— Глупости, они лишь сделают мировую пирамиду выше. А теперь слушайте и думайте: что должен предпринять кредитор, если его должник безнадёжен, если он банкрот и у него даже нечего забрать в погашение кредита?
— Боюсь, что самое худшее - он заставит должника работать на себя, вплоть до обращения в рабство…
— А ведь вы и в самом деле очень хорошо думаете о людях! Какое к чёрту рабство, зачем нужны рабочие руки, если сегодня любой труд значительно лучше способна выполнить машина? У должника имеется только одна ценность, и ценность эта - одновременно великая и страшная. Великая - потому что позволит разом решить самую главную проблему на нашей планете. Ну а страшная - поскольку другого решения у этой главной проблемы нет.