Братья

— Постой, дай передохну… Фаина принесла с базара корень, отвар которого помогает мне дышать. Но оказывает действие, которое я считаю излишним перед посещением короля. Будто выпил ведро воды. Однажды, мне пришлось несколько раз прерывать партию. В такие дни я не пользуюсь своим лекарством, но сегодня посещение вышло неожиданным…

Так вот. Мы не стали строить на пустом месте, а взяли, что было. Остатки иудейского храма, разрушенного римлянами. Мусульмане потом возвели мечеть. А до них здесь молился Христос, отсюда он изгонял торгашей. Есть мраморный отпечаток, который считают следом его ступни. Ворота с другой стороны от нас называются Золотыми. Они считаются особенными, через них Иисус впервые въехал в Иерусалим. Мусульмане, пока хозяйничали, заложили эти ворота камнем. Было сказано, что через них Спаситель явится еще раз, чтобы освободить город навсегда. Как видишь, мусульмане верят не только своему Аллаху. Наши открывают эти ворота раз в году, на Пасху, и епископ въезжает через них в город верхом на осле, подобно Христу.

Дорога стала оживленной. Слуги несли факелы впереди господ. Артенак заканчивал рассказ.

— Мы как следует укрепили стены. Старых помещений вполне достаточно, чтобы обжиться королю и его свите. Позади дворца есть большие конюшни. Наши приспособили под них подземные коридоры. А тех великое множество. Когда-то здесь были каменоломни, там иудеи добывали камень для своих гробниц. Их тысячи за городской стеной, где долина Иосафата. Раньше здесь текли подземные ручьи. По их руслам можно обойти город, не выходя на поверхность земли. Там, по слухам, прячутся разбойники. У нас не хватает людей, чтобы проверить, так ли это.

У входа стража досматривала гостей. Артенака знали и их пропустили легко. — Здесь на Востоке, — торопился досказать Артенак, — каждый воюет с каждым и отовсюду можно ждать беды. Мусульмане грызутся между собой, не меньше, чем с нами. Как ты понимаешь, нам это на руку, но нужно смотреть, чтобы пожар не перекинулся на нашу сторону. Они воспитали целую армию убийц, которые знают лишь один довод — удар кинжала. Все это придумал человек, который живет в крепости в горах. Он так и называет себя — старец горы. Оттуда он объявил себя пророком. Или посланником пророка, не знаю, как именно. Его люди нюхают гашиш — дурман, который рождает райские видения и делает человека бесстрашным. Потому они с радостью готовы отдать жизнь, чтобы выполнить любой приказ. Старец обещает им рай. Этих людей у нас зовут гашишинами, или ассаинами. Убийцы — так оно и есть. Они расправляются со своими единоверцами, обвиняя их в разных ересях. Болдуин старается изо всех сил, чтобы оставаться нейтральным в этой борьбе. Они, как ядовитые змеи, стоит проглядеть, и они начнут жалить. Ты еще услышишь о них.

— Они угрожают нам?

— Не в первую очередь. Пока, слава Богу, они охотятся за своими. Я знаю про багдадского эмира. Он верует, как они, в Магомета, и тем не менее гашишины раз за разом шлют к нему убийц. Он пытался уничтожить их и теперь прячется в своем дворце, как загнанный зверь. Нам нужна большая осторожность, но среди наших, к сожалению, горячих голов намного больше, чем тех, кто способен спокойно рассуждать.

Тем временем они миновали несколько комнат, густо заполненных людьми. Дымный свет скупо выхватывал голые стены, увешанные оружием и лишь кое-где — коврами. Потолки были низкие и, вообще, дворец выглядел совсем небогато.

— Так оно и есть. — Артенак угадал мысли Франсуа. — Если бы ты побывал в Константинополе, то не признал бы этот дом за дворец. Болдуин равнодушен к роскоши.

Не успел Артенак договорить, как они оказались перед королем. Болдуин сидел на возвышении. В подножьи деревянного трона покоились резные львы. Несколько лет назад трон доставили из Рима по приказу Папы. Лодка, перевозившая груз с корабля, перевернулась, но трон остался на мелководье, и, как говорили, сам выкатился на берег Святой Земли. Событие это было признано чудесным, хоть и оспаривалось константинопольской церковью. Латинянам оно еще раз подтвердило правоту собственного учения.

Болдуин сидел неестественно прямо. Король был высок, грузен и сейчас ему было нехорошо.

— У него часто болит спина. — Успел шепнуть Артенак, и они вступили на красный ковер, который тянулся по ступеням к покоящимся на скамеечке ногам короля. Болдуин больше лежал, чем сидел. Лицо его было искажено гримасой. Полуседые волосы падали на плечи, глаза из-под набрякших век смотрели остро, а длинной нос напоминал клюв сильной птицы.

— Я тебя жду. — Голос Болдуина выражал неудовольствие.

Вместо ответа Артенак вывел Франсуа вперед. — Я задержался, чтобы привести к тебе нашего друга. Ты должен помнить его отца, который шел вместе с нами от самого Константинополя. Он был вместе с королем Готфридом и погиб, когда мы брали город. Теперь приехал сын, чтобы служить тебе.

Лицо Болдуина смягчилось. — Отпусти его руку. Он может стоять без твоей помощи. Его ноги тверже наших.

— Хорошая новость. — Болдуин обратился к Франсуа — У нас не хватает солдат. Я сумею достойно вознаградить тебя. Выбери подходящее жилье от моего имени. И приходи сюда с утра.

— Он будет жить у меня. — Сказал Артанак, как о деле решенном. — Пока длится мир, есть время, чтобы осмотреться.

— Что-то мы часто говорим о мире за последние дни. — Пробурчал король. — Мир — самое красивое слово, которое я слышу. Но всего лишь слово.

В зале было тихо. Гости почтительно прислушивались к разговору.

— С тобой. — Болдуин ткнул пальцем в Артенака, — я хотел бы сыграть в шахматы. Оставь его. Пусть развлекается. А мы займемся играми, более подходящими для нашего возраста.

Болдуин тяжело поднялся, раздраженно отмахнувшись от бросившихся на помощь придворных. — Сам, я сам. — Король был раздосадован недомоганием, руки его, несмотря на жару, были в перчатках. Осторожно ступая и прихрамывая, Болдуин обогнул трон и скрылся за дверью. Артенак поспешил следом. Франсуа остался один.

Теперь раздраженное настроение короля не мешало веселью. Стало шумно. Сверху с небольшой галереи из-под самого потолка понеслись звуки музыки. Играли на лютне и скрипке, звук которой был Франсуа знаком с детства. Мелодия была грустной, рождала вздохи, а может, у наиболее чувствительных, слезы печали по оставленной далеко родине.

Но предаться воспоминаниям Франсуа не дали. Белокожая женщина с надменным застывшим лицом, неторопливо обмахивалась веером. Она с любопытством оглядела Франсуа.

— Ты — Дюплесси? У тебя есть брат по имени Михаил?

— Есть. Но я не видел его уже несколько лет.

Дама кивнула, удовлетворенная ответом. — Если останешься в городе, тебе непременно расскажут обо мне. Я хочу опередить чужие языки. Ты знаешь, кто я? Нет? — Окружавшие дамы удивленно вздохнули. — Меня зовут Миллисента. Можешь навестить меня. Я буду рада.

Миллисента отвернулась, продолжая разговор, а Франсуа, пятясь, отошел. Впечатлений для первого дня было достаточно. Он присмотрел укромное место в нише за выступом стены. Зал был полон, люди теснились, сплетничая и обсуждая друг друга, не забывая, впрочем, обмениваться приветливыми улыбками. До Франсуа то и дело долетали обрывки разговоров.

— Человек, который в первый день представлен королю и Миллисенте, может рассчитывать на успех. — Услышал он о себе. — Если он к тому же удачлив в бою, хотя бы вполовину. — Подхватил собеседник. Франсуа видел лишь спины, тут же сменившиеся другими. Гости расхаживали по кругу.

— Вон он стоит — предмет любви и ненависти герцогини. — Произнес кто-то рядом.

Франсуа увидел крепкого чернобородого человека, одетого с замечательной роскошью. Красный плащ был стянут на шее бабочкой из чистого золота, лента, протянутая через плечо, опоясывала грудь и была расшита золотым узором. На ногах были белые сандалии с золотым ободом.

— А каков меч, — с насмешкой продолжал голос. — Он достает им мясо из зубов.

Оба собеседника рассмеялись. — Венецианцы везут посуду с меньшими предосторожностями. Слуги втащили его прямо в зал. Сколько было шума.