Братья

— Я был внизу вместе с грузом.

— Оставь его. — Попросил Раймунд. — Я его знаю. Он купец.

— Погоди. Я говорил, как нас ограбили венецианцы. Почему я не могу поступить с этими так же?

— Мы же решили. Ты обещал.

— Для тебя? — Пьяно спросил генуэзец. — Но все равно, я хочу знать…

— Э-эй. — Закричал капитан, который издали наблюдал за происходящим. — Они ставят парус. Возвращаются. — Действительно, плотник уже был у нас. Капитан подошел к компании. — Мы сделаем, как договорились, а сейчас не можем ждать. Забирай, что причитается. А твоим людям оставляем два бочонка вина, чтобы запомнить встречу.

— Ага. — Генуэзец пошатнулся. — Друг мой. — Он обнял Раймунда. — Меня знают во всех гаванях. И там, и там, везде. — Генуэзец тыкал рукой во все стороны света. — И в Венеции знают. Хоть лучше им не попадаться. Если что, спрашивай Горелого Фаблио. Это я. Мне передадут, не сомневайся.

Они обнялись. Зная моего мужа, уверена, он был искренним.

— А ты, — обратился Фаблио к капитану. — Помни, что обещал. Иначе я тебя найду. Ты должен отвезти их без денег.

Капитан поспешил отдать команду, пока генуэзцы шатались по берегу. Нас никто не удерживал, дорога в море была открыта.

Хроники

В конце 1111 года от Рождества Христова в Иерусалим дошло известие о кончине Боэмунда Тарентского князя Антиохии и последнего из легендарных предводителей похода за освобождение Гроба Господня. Неуемный в своих желаниях, неуступчивый при дележе добычи, алчный и изворотливый Боэмунд надежно прикрывал королевство с севера от напора бесчисленных сельджукских орд и от козней единоверцев из Византии. Одни соперничали с ним силой оружия, другие — хитроумием и коварством. Боэмунд был бит, захвачен в плен мусульманами, но позже отпущен назад в Антиохию. Даже враги уважали его за мужество и готовы были довольствоваться выкупом за его голову, собранным среди западных христиан. Последнее поражение от потерпел от Византии и отбыл в Италию на генуэзском корабле в простом гробу, слишком тесным для его огромного роста. Предосторожности были нужны из-за опасности византийского досмотра. Они бы дорого заплатили, чтобы получить злейшего врага. Поэтому крышка гроба была закрыта, и заколачивалась на день крепкими гвоздями. Ночью Боэмунд садился в своем необычном укрытии и наслаждался свежим морским воздухом, а днем лежал, не двигаясь, и дышал сквозь специальные отверстия. Даже команда не знала тайну груза и полагала, что везет мертвеца. Византийцы дважды поднимались на корабль, тогда на грудь Боэмунда клали дохлую кошку. Запах, шедший из гроба, убедительно говорил о его содержимом, и византийцы, вопреки собственным правилам, пренебрегли подробным досмотром. Каково в это время было Боэмунду, можно только предполагать. Так еще при земной жизни этой неукротимой натуре был дан знак об истинной цене наших усилий. Многие клирики годами приучают свою плоть к месту последнего успокоения, а тут сами обстоятельства сыграли роль провидения. В отличие от добровольных затворников, Боэмунд не помышлял о близкой кончине и укрывался лишь временно. Повсюду в Антиохии был распущен слух о его смерти, конечно, дошедший до ушей византийских шпионов. Потому византийцы, специально направившие корабли под Антиохию, чтобы изловить врага — они бы нашли способ не выпускать норманна до конца его дней — не стали арестовывать и досматривать гроб. Так им хотелось поверить, что небеса выполнили за них работу. Непростительная оплошность подозрительных и хитрых греков. Проскользнув сквозь кольцо врагов, Боэмунд встал из гроба столь же неукротимый в своих желаниях. Он немедленно объявил о чудесном воскресении и стал объезжать города, набирая новое войско. Он не уставал клеймить Константинополь за измену общему делу и привлек на свою сторону горячие головы, пообещав им несметные богатства империи. И так же неожиданно и быстро он окончил свои дни в Каноссе, лишь ненадолго пережив известие о вымышленной кончине. Мнимая смерть как будто приблизила подлинную. Потому говорили, что дело не обошлось без греков, готовых любой ценой исправить недавний промах и успокоить эту неуемную душу. Зато теперь, отделившись от грешного тела, она отправилась в горнюю обитель. Там зачтется и доблестное рвение при освобождении Святой Земли и непреодоленное искушение Дьявола, остановившее его людей в Антиохии, когда все прочее войско пошло вперед на Иерусалим. Грехи его тяжелы, а достоинства сомнительны, ибо храбрость, питаемая алчностью, так же далека от добродетели, как зерна от плевел. Но вместе с тем, без его неукротимой отваги не смогло бы свершиться самый славный из подвигов человеческих — освобождение Святого Гроба. Потому лишь Высший Судья способен установить подлинную цену его деяний на весах справедливости. Человеческому разуму такая задача непосильна. Нам не дано отделить грешное от праведного ибо плоды гордыни и зла, на наш человеческий вкус, могут оказаться слаще и привлекательнее плодов доброты и смирения. Лучшее, что можно сказать — покойся с миром.

Еще прежде в 1105 году отошел в лучший мир вечный соперник Боэмунда Роберт Тулузский граф Сент-Жилль — ворчливый, подозрительный старик, не способный дня прожить без ссоры. Его единственный глаз — граф окривел во время похода на мавров в Испании — неустанно выискивал и находил для себя новых врагов. В отличие от Боэмунда, он развернул свое кривое лицо в сторону Константинополя, ездил туда и был принят с наивысшими почестями, как гость императора. Так вполне закономерно подозрительность была усмирена самой неприкрытой лестью. Герцогство Триполийское было достойной наградой за его ратные труды на Востоке. Он умер в благочестии, не уставая превозносить собственные деяния и подвиги во имя Христа. Покойся с миром.

Самая большая утрата для вновь обретенных христианских земель связана с кончиной первого среди этих великих мужей. Конечно, это Готфрид Бульонский герцог Лотарингии. Он умер спустя год после взятия Иерусалима. Будто земное предназначение было завершено вместе с великим свершением, и бытие закончено в славе, недоступной никому из смертных. Там, где еще недавно развевалось нечестивое зеленое знамя, вновь встал крест, на котором Спаситель претерпел за грехи рода человеческого. Подданные и церковь готовы были возвысить его как Первого короля Иерусалима. Но сам он запретил именовать себя так, утверждая, что негоже ему — смертному носить лавровый венец там, где Господь носил из терна. Посему до конца дней Готфрид именовал себя Защитником Гроба Господня. И теперь его гробница находится рядом с тем местом, где окончил земную жизнь Иисус. Какая награда из рук человеческих может сравниться с этой. Готфрид вызывал уважение своей простотой и скромностью, равнодушием к роскоши и зрелостью суждений, доступных лишь истинно великому мужу. Говорят, что врагам удалось коварством совершить то, что не удалось в честном и открытом бою. Подозревают, что он был отравлен эмиром Кесарийским во время вылазки в Сирию для помощи безрассудному Танкреду. Тогда эмир встретил Готфрида у ворот своего города и преподнес ему роскошные плоды. Вскоре после того у герцога развилась быстротечная болезнь. Впрочем, никто не может сказать о причине его смерти с полной уверенностью и беспристрастием, подобающим хронике. Деяния жизни позволяют сравнить его лишь с Карлом Великим. Покойся с миром.

Как истинный государственный муж, Готфрид пекся о благополучии нового отечества больше, чем о собственном, и загодя назначил себе преемника. Им стал его родной брат Болдуин князь Эдесский. Многие тогда сомневались в достоинствах этого мужа, но не посмели оспорить волю его брата. Болдуин ранее считался человеком своенравным, готовым пожертвовать доводами рассудка и законами чести в угоду собственным прихотям. Во время похода на Иерусалим он отколол от войска часть рыцарей и увел их на захват армянского княжества Эдессы. Ясно, он ослабил общие усилия. Его жена Гертруда умерла в походе от лишений, в Эдессе он сочетался новым браком с дочерью эдесского князя, а со временем, когда тот был убит во время беспорядков, унаследовал эдесский трон. Шептались о странной роли Болдуина в гибели тестя, но никто не посмел высказать этого открыто, хотя новый князь не был ни жестоким, ни мстительным. Из всех известных грехов, пожалуй, только сластолюбие имело над ним власть и постоянно испытывало его. Эта слабость постоянно подчеркивалась иерусалимскими епископами, которые хотели вручить город церкви и оспаривали выборы нового короля.