Могила ткача

— На этот раз вы правильно показали могилу ткача. Больше свободных мест тут нет.

Вдова потихоньку вздохнула и, поглядев на другого могильщика, немного помедлила в нерешительности, а потом позволила себе слабую благодарную улыбку, осветившую ее бледное печальное лицо. Взгляд мужчины обежал темнеющее пространство Клун-на-Морав.

— Все-таки я нашел могилу ткача, — крикнул Кахир Бауз, и его лицо озарилось неземным воодушевлением. Найди он сейчас философский камень, он и смотреть бы на него не стал. А вот могила ткача открывала ему путь к мудрости, перед которой склонится весь его мир. Торжествующе оглядевшись по сторонам, он произнес: — Где же Михол Лински? Что скажут люди о его осквернении могилы Джулии Рафферти? Джулия еще навестит его, а уж я бы с кем угодно встретился, только не с Джулией Рафферти. Куда подевался Михол Лински? Уж не стыдно ли ему показать свое лживое лицо? И что там Малахи Рухан говорил о вязе? Вот вам и вяз! Если у него сейчас на уме одни деревья, то пусть залезет на одно и повесится на своей веревке! Так куда же подевался старый Михол Лински со своей дырявой головой? Где он, я спрашиваю? Пусть придет сюда, на Клун-на-Морав, и я покажу ему могилу ткача в пять футов глубиной и без единой косточки, чистенькую и красивую, о какой можно только мечтать. Иди же сюда, Михол Лински, и я послушаю, как ты врешь своим желтым языком.

Непонятным образом он перескочил через могилу и отправился к лестнице, продолжая говорить на ходу.

Михол Лински притаился снаружи за стеной, когда Кахир Бауз повел могильщиков на новое место, и его лицо было искажено напряженным вниманием, почти мучительным. Потом, глядя поверх стены, он говорил себе:

— Тихо, тихо! Плевать на этого сумасшедшего. Ничего он не знает. Говорю я, ничего ему не известно. Тихо, тихо! Пусть себе копают. Не пройдет и минуты, как все станет ясно. Ох, что с ним сделают тогда! Он совсем свихнулся. Тихо, тихо, еще минута, и старый лунатик Кахир Бауз будет в моих руках. Вот уж он тогда попляшет у меня. Я выставлю его на посмешище всему миру. Я ему покажу. Пусть тогда поговорит. Уж я помучаю его. Все ему выскажу. А пока тихо!

Однако могильщики продолжали копать, а вскоре послышались восторженные крики, и у Михола Лински подогнулись колени. Он опустил голову, лицо у него пожелтело и исказилось, нервы напряглись до предела, и немного желтой пены появилось в уголках рта. Когда Кахир Бауз подошел к ступенькам, Михол Лински поскреб одной ногой другую чуть пониже икры и мысленно воскликнул, покоряясь судьбе: «Боже Милостивый, у него все-таки получилось! Он отыскал могилу ткача!»

Убитый горем, с трудом переводя дух, Михол Лински повернулся кругом и, держась тенистой стороны, поплелся вверх по холму. К тому времени, как Кахир Бауз подошел к каменным ступенькам, Михол Лински уже спускался с холма с другой стороны. Громкий крик Кахира Бауза лишь ускорил его шаги, и он исчез из виду, словно пес, которому грозят камнем.

Глаза могильщика, который был не в счет, следили за Кахиром Баузом, приближавшимся к каменным ступенькам. От души посмеявшись, он вытер пот со лба. Потом вылез из могилы. И повернулся к вдове со словами:

— Там пять футов. Верно, этого хватит. Вас устраивает?

Мужчина говорил с ней, не претендуя на особую почтительность. Для него она была четвертой женой ткача, и он обращался к ней, как к четвертой жене ткача. Это не осталось незамеченным для вдовы, но не обидело ее. Она окинула его спокойным взглядом, в котором не было обиды. С ее стороны не было ни обиды, ни обмана, ни ханжества. Бесстрастным взглядом она следила, как он воткнул лопату в землю. Крик Кахира Бауза отвлек мужчину, он рассмеялся и, прежде чем вдова успела произнести хоть слово, сказал:

— Старик Кахир своего не упустит. Мы еще услышим, как он догонит гвоздильщика.

И он исчез с глаз.

Вдова осталась наедине с другим могильщиком. Он вылез из ямы, плавно повернувшись всем телом, что не прошло мимо внимания вдовы. Потом он стоял, не говоря ни слова, возле насыпи и смотрел на вдову. Она тоже смотрела на него, и неожиданно тишина наполнилась непроизнесенными словами, летучими звенящими чувствами. Вдове была видна темно-зеленая стена, над ней темнеющая красная полоса, еще выше темно-серое небо, а прямо над головой мужчины — веселая мерцающая молодая звезда. На кладбище Клун-на-Морав опустились таинственные сумерки. Вдова вдыхала аромат прохладного ветра, запах остывающей земли, но, как ни странно, ей было тепло и очень приятно. У мужчины светились глаза, что было заметно даже в тени, скрывавшей его лицо. Куча земли рядом с ним походила на нечто вроде миниатюрной бронзовой горы. Он стоял, не двигаясь, в напряженном ожидании чего-то важного в своей жизни. А вдова думала, что ее окружает странный мир, что ей никогда не приходилось видеть такого неба, что голова мужчины на красном фоне — чудо, поэма, к тому же над ней горит яркая молодая звезда. Вдова знала, что они еще минуту пробудут в таком состоянии и эта минута будет как вечность для них. И еще она знала, что рано или поздно этот мужчина придет к ней и она с радостью примет его. Возле каменных ступеней слышался старческий голос Кахира Бауза. И если не считать этого, то на земле стояла небесная тишина. Неожиданно вдова почувствовала слабость. Все поплыло у нее перед глазами. Никогда еще мир не казался ей таким странным, таким похожим на сон, о котором говорил Малахи Рухан. Движение мужчины, стоявшего возле кучи земли, стало для нее предостережением, пробудило в ней страх и радость. Она тоже сделала ответное движение, отступила на шаг назад. В следующее мгновение мужчина перепрыгнул через разверстую яму.

Едва слышный звук слетел с ее губ, а потом она почувствовала на своем лице его горячее дыхание, и его губы прижались к ее губам.

Минутой позже Кахир Бауз вернулся в сопровождении второго брата.

— Я ему покажу, — сказал Кахир Бауз. — Старый гвоздильщик от меня не уйдет. Еще сегодня на поминках ткача я все скажу ему!

Могильщик, стоявший за его спиной, не сдерживал смеха. Он покачал головой, привлекая внимание своего брата, который стоял в одном шаге от вдовы. Он сказал:

— Пять футов.

Потом он заглянул в могилу и посмотрел на вдову:

— Вас устраивает?

Несколько секунд она не отвечала, а когда заговорила, ее голос звучал низко и чисто, как голос юной девушки. Она сказала:

— Меня устраивает.

РАССКАЗЫ

Майкл и Мэри

Много дней Мэри собирала шерсть на незапаханной затвердевшей части поля. Шерсть приносили перед стрижкой овцы. Когда у Мэри набиралась полная корзинка, она шла к воде и стирала шерсть. После стирки та становилась мягкой, белой, шелковистой. Мэри клала ее обратно в коричневую корзинку, которую всегда брала с собой, и прижимала длинными изящными пальчиками. Она уже встала, чтобы идти дальше, поднимая корзинку повыше, как ее взгляд последовал за узкой протокой, которая, извиваясь, текла через болото.

Далеко за желтой протокой проследить было невозможно. День близился к концу. Над великим Алленским болотом повис туман, который быстро распространялся вширь. Вдалеке из тумана вынырнул корабль. Во-первых, он был, судя по всему, очень далеко, а во-вторых, плыл как будто на облаке. Нежный розовый свет с неба будто захватил и корабль тоже, и он заблестел как старое золото. Приближался он неторопливо, ведь его тянула всего одна лошадь, и был похож в сумерках на «Золотой барк». Склонив набок каштановую головку, Мэри не сводила глаз с корабля. Лошадь шагала неторопливо, терпеливо поднимая и опуская голову при каждом шаге. Из болота показался журавль и полетел, захлопав ленивыми крыльями, наперерез кораблю. Он первым достиг узкого пролива и исчез в тумане.

Человек, который управлял большим рулем на «Золотом барке», поначалу был едва различим и слишком бесформен, однако Мэри не могла отвести глаз от неторопливо двигавшейся фигуры. Она думала о том, как красиво поворачивается рука на руле, что ведет «Золотой барк» сквозь сумерки.