Безмолвный

- Я боюсь, что волосы начали редеть и мою голову чересчур осторожно, чтобы они не выпали, - мой голос проносится по залу и возвращается ко мне. Это голос жалкого уродца.

По залу проносится смешок. В жизни не чувствовал такого унижения.

- Я не занимался сексом со своей девушкой уже почти полгода, - микрофон пронзительно свистит, звук впивается в уши. – Когда мы в последний раз занимались сексом, мы оба не достигли оргазма, - слово «оргазма» проносится по залу дважды. Для усиления эффекта.

Зал хохочет. Мэри стоит рядом со мной, прикрывает рот ладонью. Она тоже смеется, смеется надо мной. Почему? Это пугает. Хочу перевернуть страницу и не могу: ладони приклеились к обеим сторонам трибуны. Выбора нет. Нет никакого выбора. Не прочту до конца – меня убьют. Остановиться не получится, голос не слушается меня. Я беспомощен.

- Я убивал. У меня незаконно хранится пистолет, и я не хочу с ним расставаться. Единственный человек, точно знавший, скольких я убил, мертв, - журналист из «Дейли Мейл» что-то строчит в блокноте. Теперь меня арестуют?

- Однажды я обмочился в классе. Мне слишком нравилась соседка по парте, и я постеснялся отпроситься у учителя в уборную, - зажмуриваюсь. Не хочу видеть, как на меня смотрят. Но все равно вижу. Веки стали прозрачными.

Не может быть все так уж плохо. Просто пройди через это. За это люди и получают деньги. Это лишь слова. Это все не имеет значения. Просто закончи.

- Я спрятал кольцо на помолвку в столе, рядом с пистолетом. Я боюсь, что его найдет Мэри, боюсь, что она спросит меня о находке, потому что понятия не имею, смогу ли я вообще сделать ей предложение, - хохот громче. Больше всех заливаются женщины, их это особенно развеселило. Им нравится видеть меня таким, открытым перед ними нараспашку. Им чихать на книгу, им просто нравится смотреть на унижение других. Зачем я на это согласился? Почему мой агент не объяснил мне, что будет? Почему ни словом не обмолвилась Мэри?

Разве это порядочно?

- Мне нравится представлять, как я расстегиваю ширинку своего соседа по квартире, встаю перед ним на колени и беру у него в рот. Но я не гей, - теперь ухохатывается весь зал. Они смеются до слез. А я не могу замолчать. Ноги вросли в бетон – не сдвинешься. Я должен дочитать до конца. Я сам дал на это согласие. Меня засудят, если не дочитаю. Я подписал контракт. Меня убьют.

- Я боюсь, что в его смерти виноват я, - по-прежнему хохот. Они надрывают животы от смеха, хватаются за бока. Разве эта тайна смешна? Да что с ними всеми такое?

- Мне нравится считать, что он меня хотел. Мне приятно в это верить. Но это скорее всего не так, - они катаются по полу от смеха. Похоже, это окупило все долгие часы их ожидания. Все мои тайны.

Нужно было читать мелкий шрифт в договоре. Сколько мне за это заплатили? Больше ни за что. Никогда не соглашусь зачитывать отрывки из книги.

В стакане передо мной не вода, вот что. Это – яд.

- Джон, было просто великолепно, - говорит Мэри. – Потрясающе.

- Ты серьезно? – неужели она действительно так считает? Зал взрывается аплодисментами.

- Абсолютно. Сегодня ты читал как никогда.

Неужели? Какая нелепость. Что ж, похоже, я просто дал людям желаемое.

Они выстроились в очередь за автографом с книгами в руках. В глазах у них слезы.

*

Запах Его мыла. Те самые полутона запаха, которые всегда Его окружают. Слабый запах нагретой шерсти – химчистка. Аромат Его кожи, который я узнаю, где бы ни был. Шерлок.

- На самом деле, Его здесь нет, - говорю я Мэри. Она сидит на диване, босая, читает книгу. Педикюр снова облупился. Он стоит прямо передо мной, в центре гостиной. Он мокрый, как будто только что попал под проливной дождь. Пальто промокло насквозь, с него течет, на ковре собирается лужа. – Он не может быть здесь. Он мертв.

- Да, - отвечает она. Ей все так наскучило. Наскучил мой голос, наскучило все, что я только могу ей сказать, наскучили мои истории и самая мысль о Шерлоке. Ей просто наскучил я сам. – Я в курсе.

Он пристально смотрит на меня. Не дышит. Он так бледен. Совсем как в тот последний раз, когда я Его видел. Бесцветные губы, широко распахнутые глаза. Он видел все. До самого конца, как и всегда. Открытые глаза вбирают все, что он видит. Он не моргает, просто смотрит на меня. Всю кровь с Него смыло. Он кажется холодным. Беру Его за руки, но они теплые.

- Шерлок, - произношу я. Это не страшно. Мэри не обращает внимания. На самом деле Его здесь нет. – Мне тебя не хватает, и это убивает меня. Я люблю тебя.

Он приподнимает бровь, но молчит. Я не знаю, что это значит. И не могу узнать. Он не скажет никогда. Не объяснит. Он мертв. И я никогда не узнаю. Я могу догадываться, но я не верю в свои догадки. И не поверю никогда.

Я плачу, как идиот. Это должно меня смутить, но Мэри все равно не смотрит. Это неважно. Слезы текут нескончаемым потоком, и я вдруг понимаю, отчего Шерлок промок. Это я плакал долгие годы. Однажды Он распадется на части от моих слез, на клетки. Обычная диффузия: чем больше слез, тем большая часть Его растворяется и исчезает. Он выцветает из-за меня, мои слезы Его размывают. Это эрозия. Вот что происходит. Она неизбежна. Вода уничтожает все. Даже Его.

Я не хотел уничтожить тебя, Шерлок. Не хотел.

Он подходит ближе, обхватывает рукой за шею. Собирается поцеловать.

Он знает, что я хочу Его поцеловать, знает, как долго я об этом думал. Ему известно все, ведь Он живет у меня в голове. Он знает, что я думаю о Нем, просыпаясь по утрам. Знает, что я воображаю, как забираюсь к Нему в кровать, ласкаю Его, трахаюсь с Ним. Он знает. На секунду мне становится страшно. Мэри увидит и все поймет. Но ей нет до меня дела. Ей слишком скучно, а Его здесь даже нет. Это все – воображение, это все творится в моей голове. Только там Он еще и может жить.

С Его волос капает вода, пальто промокло настолько, что расползается по швам. Он так близко, что наши тела прижимаются друг к другу, и я чувствую жар своих же слез, исходящий от Его тела, странный жар просачивается сквозь меня. Он наклоняется, прижимается мокрым ртом к моему. Я чувствую Его язык и зубы. Он горячий, соленый, на вкус. Он чем-то напоминает чай. Он по-прежнему не дышит, но так и должно быть. Мертвецы не дышат, а он даже не здесь. Впиваюсь пальцами в Его плечи и не знаю, что мне делать. Он кажется таким осязаемым, таким настоящим. Он мокрый и скользкий, под пальто ничего нет. Но Он настоящий, Он теплый. Он расстегивает мои промокшие джинсы, проводит рукой по животу вниз. Его пальцы сжимают мой член, и мой стон проникает в Его рот.

Мэри переворачивает страницу.

- Джон, - произносит Он. Мое имя, звук его голоса касаются моего лица. В жизни не был настолько возбужден. От этого хочется вскрикнуть, но нельзя. Мэри тут же подпрыгнет, увидит, спросит, захочет узнать. Пусть лучше не отрывается от книги. Не хочу ее вопросов, не хочу, чтобы она видела.

- Джон, - я слышу Его голос, и это прекрасно. Я уже начал его забывать. Записей нет. Ничего не осталось. Только одно: мое имя проигрывается в голове по кругу Его голосом. Это я слышу.

- Джон, - Он двигает рукой так, словно мы так делали уже миллион раз. Он меня знает. Знает лучше, чем я сам. Он читает по моему лицу все, Он знает, что творят со мной его прикосновения. Солгать Ему не выйдет, не получится ничего утаить. А теперь, когда Он запустил руку мне в джинсы, не выходит даже говорить.

- Меня здесь нет, Джон.

Он исчезает, а я чуть не падаю. Холодно. Осталась лишь лужа на ковре. Кажется, сердце прекращает биться. Не могу с этим справиться. Не могу.

- Посуду помоешь? – спрашивает Мэри, не отрываясь от книги.

Вдыхаю. Оказывается, я все еще способен дышать. Застегиваю джинсы. Она не замечает ничего. Она не знает. Я готов рассмеяться от облегчения.

- Конечно, - отвечаю.

Я должен был помыть посуду уже давно. А теперь ее в разы больше. Тарелки кучами громоздятся на полу кухни, вываливаются из окна. На тротуаре осколки фарфора. На это вся ночь уйдет. Лучше мне поскорее приступить к делу.