Страница 61 из 159
— Ну и Шевчук! Ему бы еще усики — был бы настоящим Чарли Чаплином!
Михаил снял комнату у соседки Ивана Приходько — Анны Родзевич — и почти все время не менял места жительства. Все его знали как пана Болека, тайного агента гестапо, все боялись его, никто — ни оккупанты, ни полиция — никогда его не трогали, и никому даже в голову не приходило, что под этим котелком, за букетом цветов и темными очками ловко маскируется советский разведчик.
Соседи Анны Родзевич находили в лице Янкевича своего защитника. Если кто-либо из полицейских заходил к ним и пытался своевольничать, они поднимали шум и начинали угрожать, что пойдут жаловаться пану Болеку.
Однажды поругались две соседки из-за курицы. Одна говорит: «Моя». Вторая возражает: «Нет, моя». Когда обе поняли, что спор ни к чему не приведет, пошли к пану Болеку. Внимательно выслушав их, он взял курицу в руки, подул между перьев и сказал:
— А курица и в самом деле жирная, вы за нее недаром поругались. — И, обратившись к своей хозяйке, добавил: — Возьмите-ка ее, пани Анна, и приготовьте мне обед.
— А как же мы? — в один голос спросили удивленные соседки.
— Не разорву же я вам курицу на две части, — ответил Михаил, — возьмите деньги и идите.
Получив по равной доле марок, женщины поблагодарили «мудрого пана» и ушли от него довольные.
Один из полицаев решил как-то проверить пана Болека, и когда тот под вечер вышел на улицу подышать свежим воздухом, — а Михаил очень любил такие прогулки, — неожиданно услышал над своим ухом хриплый голос:
— Ваши документы.
Шевчук не растерялся.
— Пожалуйста, подержите, — сказал он полицейскому и протянул ему букет. Тот удивленно посмотрел на цветы, однако, ничего не сказав, взял их.
Михаил спокойно достал из кармана блестящий никелированный «вальтер», покрутил им перед носом у полицая, потом не спеша спрятал его и спросил:
— Вам этого мало?
— О! Простите, пан, за беспокойство. Я ошибся. Извините меня.
— Хорошо, идите, — сказал Шевчук, — только перестаньте мять цветы. Вы что, никогда не держали в руках букет? Дайте его сюда.
Перепуганный полицай отдал грозному пану цветы и, еще раз попросив извинения, пошел прочь.
Анна Родзевич, работница ликеро-водочного комбината и хозяйка пана Болека Янкевича, была тоже связана с партизанами. Она помогала подпольщикам из другой группы, и, конечно, ни Шевчук, ни Николай Иванович, ни я об этом не знали.
Когда мы с Кузнецовым зашли к Лукину, чтобы рассказать ему о Лисовской, мы застали у него разведчиков Бушнина и Мажуру, которые действовали в Ровно независимо от нас.
— Знаете, Александр Александрович, — говорил Мажура, — у нас все в порядке, есть надежные люди, хорошие конспиративные квартиры, мы еще раз можем пойти на задание. Но позвольте устранить одного типа. Он нам очень мешает.
— А кого именно и почему это так необходимо? — спросил Лукин.
— На одной из наших явочных квартир поселился тайный агент гестапо. Отъявленная сволочь! У него всегда полные карманы денег. Видимо, недаром гитлеровцы так щедро платят ему. Рассказывают, что он в Варшаве раскрыл большую подпольную организацию и после этого был переведен в Ровно. И этот негодяй облюбовал себе комнату у нашей подпольщицы, — сказал Мажура.
— И какая наглая морда, противно глядеть на него! — продолжал Бушнин.. — Как наденет черный котелок да еще нацепит черные очки, ужас берет. Это он маскируется, чтобы его не узнали. Но нас не обманешь, мы хорошо знаем повадки этих выродков.
— Все-таки мне непонятно, почему именно возникла необходимость уничтожить какого-то тайного агента гестапо, который к вам никакого отношения не имеет? — переспросил Лукин.
— Понимаете, Александр Александрович, к нам он действительно непосредственного отношения не имеет, и мы избегаем с ним встреч. Но он живет у нашей подпольщицы Анны Родзевич…
Лукин поднял глаза и многозначительно посмотрел на нас с Кузнецовым. Мы поняли его взгляд и улыбнулись.
— У кого, говорите? — переспросил он. — У Анны Родзевич? Ходит в черном котелке, с букетом цветов?
— Точно, точно, — обрадовались ребята. — Он часто с цветами прогуливается по городу.
— Николай Иванович! Вам не приходилось встречать в Ровно этого субъекта? — обратился подполковник к Кузнецову.
— Как же, приходилось! Он всегда со мной: очень вежливо раскланивается.
— Еще бы! — сказал Бушнин. — Вы же для него — хозяин, немецкий офицер, и он рад выслужиться. Мы давно уже держим его на прицеле. Однажды сидим у Анны. Видим в окно — идет эта сволочь. Анна быстро спрятала нас в другой комнате и говорит: «Сидите тихо, я его сейчас накормлю, он ляжет отдыхать, и вас тогда выпущу через кухню». — «А что он у тебя делает?» — спрашиваем. «Как что? — отвечает. — Живет». Мы притаились, не шелохнемся. А он зашел в кухню, начал бриться, наводить лоск, потом подошел к двери комнаты, где были мы, и нажал ручку, но двери были закрыты. Слышим, Анна зовет: «Пан Болек, садитесь кушать». А он: «А мне некуда спешить, я еще успею пообедать». Наверное, целый час чавкал. А потом вышел во двор, сел на скамейку возле окна и курит, курит. Нам уже нужно идти, а он, как назло, не ложится отдыхать и никуда не идет. Так мы просидели под замком часа четыре, не меньше. Если бы до комендантского часа он не дал нам возможности уйти, мы бы его прикончили.
— Правда, — добавил Мажура, — Анна не советует это делать. Она говорит, что лучше, если у нее живет гестаповский агент: она вне подозрений. Безусловно, она права, но слишком уж несимпатичный этот тип. Сидит себе тихонечко, спокойненько, а там, гляди, и накроет всех нас. От таких тихарей всего можно ожидать. Вот мы и решили попросить разрешения у вас. Мы его раз-два, тихо. Он невысокий: в мешок — и в реку. Разрешите, Александр Александрович. Одной сволочью на свете меньше будет.
Мы с Кузнецовым еле сдерживались, чтобы не рассмеяться, старались быть серьезными. Мы знали, что Шевчук с минуты на минуту должен прийти сюда, и с нетерпением ждали неожиданной для наших товарищей встречи.
Они увидели его раньше, чем он вошел в землянку, — через окно — и в один голос изумленно воскликнули:
— Вот он, Александр Александрович, идет сюда! Ей-богу, он!
— А может, вы ошибаетесь? — усмехнулся Лукин.
— Да нет! Что он у вас делает?
— А вы спросите у него сами. — И, обращаясь к Шевчуку, показавшемуся в дверях, сказал: — Вот эти ребята рассказали мне смешную историю, как твой котелок чуть-чуть тебя не подвел.
Смеху было много. Но Бушнин с Мажурой еще долго после этого с недоверием посматривали на Шевчука. Да разве они одни! Часто советские военнопленные, прибывавшие в отряд, увидев Михаила, заходили в штаб и докладывали, что он служит в гестапо и является фашистским шпионом. Лукину приходилось выступать в роли защитника «пана Болека».
А еще больше хлопот было с ним после освобождения Ровно. Органы государственной безопасности не раз задерживали его по заявлениям местного населения, и мы разыскивали его, чтобы спасти от безосновательных обвинений.
ЗАДАНИЯ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ
— Пришла мне в голову одна идея, — сказал Кузнецов командиру и развернул перед ним большой лист бумаги, на котором было что-то напечатано на немецком и польском языках.
— Что это? — поинтересовался Медведев.
— Объявление, — Николай Иванович, пробегая глазами немецкий текст, тут же переводил его по-русски: — «Служба шуцманшафта Ровенского гебитскомиссариата, с целью более надежного обеспечения общественного порядка в столице и на территории гебита, объявляет набор в полицию граждан польской национальности…»
Он оторвался от текста и продолжал:
— Очевидно, не от сладкой жизни фашисты пошли на это. Не хватает холуев среди бандеровцев, вот они и апеллируют к полякам. Послушайте, что они пишут: «Призываем всех честных поляков поддержать немецкое правительство в борьбе с врагами великого рейха, немедленно поступить на службу в криминальную полицию…» И еще: «Все добровольно изъявившие согласие обеспечиваются специальной униформой, оружием, бесплатным казино, а семейные — комфортабельными квартирами, в которых когда-то жили коммунисты и евреи, а также другими льготами…»